Серый дракон размером с кошку летел. Но не на крыльях, как во всяких ненаучных сказках, а в грузовом отсеке межзвёздного лайнера. Это был выставочный дракон, можно сказать, пробник.
– Корма хватит? – недовольно пробурчал кладовщик лайнера.
– Естественно, – с жаром потряс пухлой папкой Мил Костич, старший сотрудник НИИ «Геномика». – Все расчёты и бумаги прилагаются.
– Прививки?
– Всё по графику, указаны в ветпаспорте.
– Страховка?
– Вот, посмотрите в папочке.
Все документы были на месте, не подкопаешься. Каждая карта кладовщика была бита, и вроде, всё хорошо, только чуйка бывалого космоплавателя не давала покоя.
Дракон должен был провести всё путешествие в состоянии, близком к спячке, и выйти из него только на семидесятый день, уже на подлёте к Марсу. Там он будет участвовать в Межпланетной выставке достижений генной инженерии. Если дракон завоюет приз, на НИИ «Геномика» посыплются гранты, премии, заказы. О Миле Костиче узнают на всех научных порталах…
Журнал Мила Костича. Полёт к Марсу. День первый
Всё штатно. Жизненные показатели в норме.
День восьмой
Чесался во сне.
День двадцать шестой
Проснулся. Получил докорм и заснул.
День двадцать седьмой
Проснулся снова. Отклонение от штатной ситуации. С порцией докорма введён седатив. Дракон спит.
День тридцатый
Проснулся. Седатив подействовал на два часа. Докорм не усыпляет.
День тридцать первый
Корма хватит ещё на три порции. Начался неконтролируемый рост, который прогнозировался на семидесятые сутки полёта.
День тридцать второй
Дракон раскрывает крылья и летает по грузовому отсеку. Откликается на кличку Вася. Рационов корабля не хватит на питание Васи. Экстренная ситуация, запрошен прямой звонок на Землю.
День тридцать четвёртый
Вася начинает грызть контейнеры с грузом. Во время связи с Землёй решено дать утроенную дозу седатива.
День тридцать пятый
Вася получил утроенную дозу седатива и проспал сутки. А потом сожрал двадцать порций готовых рационов для экипажа и пассажиров. Нам придется голодать половину полёта!
День тридцать шестой
Выгребли всю аптечку лайнера, все успокоительные, антидепрессанты и снотворные средства, которые были в багаже пассажиров. Приготовлена убойная смесь, но не факт, что её хватит на теперешний Васин вес. Остается только молиться, хотя учёным и генетикам, бросившим вызов природе и высшим силам, это как-то не к лицу.
День тридцать седьмой
Спит.
День тридцать восьмой
Спит.
День сороковой
Спит. Может, всё-таки долетим?
День пятьдесят девятый
Проснулся…
День шестидесятый
Ещё десять дней. Скоро он меня сожрёт.
День шестьдесят второй
Снотворных нет. Еды нет. Голодный дракон громит грузовой отсек и грозит выбраться в пассажирский.
День шестьдесят третий
Вася уснул со сказками.
День семидесятый
Фух. Долетели. Пусть теперь ресторан космопорта разносит.
«Привет тебе, мой милый Карион. Пишу от руки, и ты, наверное, удивляешься, что за блажь? В наше время этому даже в институте не учат… Но знаешь, есть какая-то прелесть в таком письме. Что-то личное. Вот он, мой почерк. Корявый, неумелый, но мой.
Мы с тобой давно не виделись, и я скучаю. Ты скажешь, кто я тебе, чтобы скучать. Но вот ведь штука, я тут задумалась и поняла: кроме тебя, мне и побрюзжать-то не с кем. Старею, что ли?
О чем побрюзжать? Да хотя бы о молодёжи. Вся в виртуальности. Даже вместо “да” и “нет” у них “вир” и “ту”. Они не слушают мои лекции, присутствуют только номинально. Уже давно создали себе изолированные чат-румы и в них строят примитивный мир. Мне как-то раз показали такой мир. Вспышки света, непонятные звуки, общаются там не словами, а смайликами. Я смотрю на студентов, и мне становится страшно. Они почти не выходят из чат-румов, а существуют там, как младенцы в утробе. Это, наверное, деградация. И кому мы оставим нашу работу? Неужели мы последнее поколение, мыслящее и говорящее словами?
В общем, насмотрелась я на них, и, похоже, что-то во мне замкнуло. Вспомнила наше студенчество. Как мы друг друга понимали. Как проказничали, мечтали, путешествовали по сети и даже в реале… И мне стало грустно, Карион. Грустно настолько, что я даже не вспомнила, почему мы тогда расплевались. Ты, кажется, сейчас занимаешь важный пост, видишь больше и дальше простого преподавателя. Может, ты сумеешь меня успокоить? Может, не такие страшные у нас перспективы, а я просто стала стареть и светлое вижу только в прошлом? Напиши мне пару строк.
Мэй»
Я почти не ждала, что он ответит. В конце концов, кто я ему? Давняя знакомая, полустёртое воспоминание, постаревшая училка, которая не нашла больше, кому пожаловаться. Но уже через полчаса чирикнуло сообщение: «Ты дома? Давай точку».
Понятное дело, я засуетилась. Перебрала десяток режимов своего кубикла, пока нашла достаточно симпатичный, чтобы встречать гостя. Запустила программы уборки в авральном режиме. Привела себя в порядок, но не нафуфырилась. Иначе это будет выглядеть совсем жалкой попыткой соблазнения.
Карион был на пороге через пятнадцать минут. Он заматерел: щетина, лёгкая седина и морщины так ему к лицу. В юности он с виду был простачок и кривляка, а сейчас прямо-таки брутальный морской волк в отставке. Думаю, он меня впечатлил куда больше, чем я его.
– Привет, Пчёлка. Ну и послание ты накатала, – просто сказал он, присаживаясь на подлокотник дивана. Будто мы каждый день ходим друг к другу попить чайку.
– Извини. Хандра какая-то.
– Да нет, ты права. Я и сам об этих чат-румах думаю. И о перспективах. Ты, кстати, видела самый безобидный вариант. А мне порой такие доклады приносят, просто убой. У кого секта, у кого притон, у кого бордель. А смайлики – их язык.
– Это страшно, насколько они погружены в виртуальность. Они срослись с ней и боятся вынырнуть хоть на минуту.
– Не вынырнуть, – поправил Карион. – А нырнуть в омут, которым стал для них наш мир. Где они могут дышать совсем недолго, где водятся смертоносные создания глубин.
– Это мы-то? – усмехнулась я.
Помолчали.
– А скажи мне, Мэй, сама-то ты часто выходишь из кубикла?
Грустно улыбаюсь. Лекции я веду из дома, продукты доставляют по экспресс-тюбу, спорткомплекс у меня встроенный, в дорогих очках отличный проектор на сетчатку. Путешествие в реале, наверное, восхитительно, но преподавателю истории Древнего Мира и мёртвых языков совсем не по карману. Приходится довольствоваться стандартными недельными гипнотурами в капсулах полного погружения, с аромаустановкой и солярием.
– Да нет. В парк выйду раз в месяц и всё.
– А где у тебя переключается вид из окна? – ни с того, ни с сего спросил Карион.
Я вызвала голографическую панельку. Он набрал что-то, и вместо водопада Виктория появился белый фон.
– Туда не особо-то и выйдешь, – сказал мой гость, указывая на матовую белизну.
– В смысле?
– В смысле, ты ничего не помнишь? Ничего не видишь во сне?
Я нахмурилась. Что-то царапало на краю сознания.
– Мэй, мы уже давно сами «вир» и «ту». И если ты чувствуешь от этого дискомфорт, я тебя прекрасно понимаю. Но ты первая за два года подала сигнал, и поэтому я пришел за тобой.
Он протягивает мне руку. Кубикл мгновенно меркнет. Мы оказываемся в полной тьме. Мне страшно, кружится голова, мы будто летим в пустоте, но я чувствую его руку.
– Можешь открывать глаза.
Я осмеливаюсь не сразу. Сажусь в капсуле.
Стоп. Я ведь не в гипнотуре, откуда капсула?
Ноги не гнутся, как будто сильно затекли. Кожа бледная, руки тонкие, как палочки. Где-то я такое уже видела… Голова трещит, язык сухой и ватный, в глазах круги от перепада высоты. В вене игла с тонкой трубочкой.
– Карион?
– Я здесь. Готова выйти из Матрицы?
– Не смешно, – еле ворочаю языком я.
Он в студенчестве был без ума от этого киношедевра древности и как-то раз вынудил меня посмотреть с ним всю трилогию в режиссёрской версии. А я даже заснуть не смогла.
– Ну так вот, добро пожаловать в реальный мир.
Карион что-то нажимает, и передо мной отъезжает в сторону широкая панель. Моим глазам открывается бескрайняя красная равнина и острые, как шпили, горы вдали. В котловане одиноко роется экскаватор, ползают какие-то машинки-помощники. Пыльное, жёлтое небо и безжалостный взгляд солнца.
– Мы семь лет как на Марсе. Программа по терраформированию застопорилась из-за мощной магнитной бури. Мы потеряли почти две трети техники. Ресурсов не хватало, и колонистов пришлось погрузить в индуцированную летаргию. Особенно сильно это ударило по молодёжи. Боюсь, многие функции их мозга непоправимо нарушены. Поэтому язык смайликов – это не прихоть. Просто они уже не могут по-другому.
– Но… Карион…
– Нас шестеро. Неспящих. Двести наиболее ценных членов экипажа в криосне, две тысячи человек в летасне, а помощи с Земли можно ждать только через год. И то, какая там помощь. Поскрёбыши. У них катаклизм на катаклизме, иначе не стали бы ковчег отправлять.
В голове начинает что-то проясняться. Базовый купол может обеспечить жизнедеятельность десятка человек… Криосон… Летасон… Судя по моим тощим рукам, меня он вытащил из летаргии.
– И что мы можем сделать? – хрипло говорю я.
Карион подаёт мне пластиковый стаканчик с водой. Только вот не пойму, полупустой или полуполный.
– И главное, что могу сделать я?
Смешно. Чем могут пригодиться знания препода по истории и древним языкам? В колонисты я попала благодаря отменным физическим показателям. И отсутствию других вариантов. Просто жизнь на Земле стала для горстки отчаянных людей неоплатно дорогой, и родная планета выплюнула нас, точно косточку, в сторону Марса: авось прорастёт. А если нет – не жалко. Меньше будет мусора.
– Не знаю, Майская Пчёлка, – нежно произносит он моё старое прозвище. May Bee. – Просто… ты извини, что я выдернул тебя из блаженного неведения в нашу обречённую реальность. Но по сути, каждый человек с рождения обречён. У каждого над головой этот меч. – Карион берет мою костлявую руку с непомерно длинными ногтями. – Но теперь, когда рядом будешь ты, мне будет немного легче.
Я прислоняюсь к его ключице. Как глупо. Как хорошо. Как честно.
– Спасибо. Мы дождёмся.
Большой метеорит, а может, даже комета, прочерчивает жёлтое небо и падает где-то в горах. Но я успеваю загадать желание. А значит, у колонии есть шанс. Maybe.
О проекте
О подписке
Другие проекты