Их же мальчишки к огню подходили с чисто вымытой и высушенной головой и без какой-либо укладки, даже без разделения на локоны и завивки, так дикий беспорядок. У Кузьки рыжие вихры вообще во все стороны стояли. Огонь их волосы быстро сжевал.

Вон эта компания молодых и буйных стоит, о чём-то переговаривается, хихикают нервно, лишь бы чего не учудили… Алесь подозвал Коку.

– Пригляди за нашими, что-то они очень радостные, – шепнул он другу на ухо. Тот понимающе кивнул.

– Да, я сегодня у Фифы пару его шариков отобрал, обыскивая перед ритуалом. Мог же в огонь кинуть, для большего эффекта…, – тихо поделился Кока домашними событиями. – Присмотрю.

Мальчишки, готовящиеся пройти ритуал, нервно крутились, успокаивая друг друга, подбадривая. Алесь вспомнил, как так же, на их месте были они, и тоже переживали. Прошлые ощущения оказались совсем не забыты. Вспомнилось, как от страха сжимало желудок, он словно чужеродный камень тянул вниз, и сердце бешено стучало. Так же, как и сейчас мальчишки, они были одеты в экзомис, как несвободные. После битвы у Фермопил и подвига спартанского Леонида, экзомис стал показателем героизма, теперь в них рисуют лаконцев, восставших против надвигающихся полчищ ахеменидов. Так же как и сейчас на мальчишках, на них тогда были кожаные оплечья с грубым воротом. Тело до сих пор помнило, как давило, жало оплечье, как тяжело было дышать под кожей, сдавливающей грудь. Оно символизировало детское состояние подчинённости – родителям, устоям, семье. Это взрослый человек дышит полной грудью, а ребёнок во всём ещё полагается на родителей. И кожаный наруч на правой руке говорил о тяжёлой длани отца, ведущей сына за руку по жизни. Наруч такой же грубый, жёсткий и сдавливающий, как оплечье. Хламида простенькая, короткая, скреплённая на плече, тоже входила в ритуальный комплект и кожаные жёсткие сапоги. И завершало всё – распущенные по плечам волосы, у большинства доходящие до лопаток и ниже.

Алесь улыбнулся, разглядывая как выделяются у мальчишек голые ноги из-под экзомиса, гораздо более светлые, чем верхняя часть тела. Непривычно видеть их без порток. Наверно и они, в свое время выглядели так же глупо и беззащитно. Как-то привычно видеть своих либо в портках, либо совсем голышом, пережаренных летним солнцем. И это не вызывает никаких вопросов, а так… Ну что-то в таком виде есть неестественное. Одно дело, когда так изображают скульпторы или художники, так положено, и разницы оттенков не видно, ещё и в позы ироические поставят… Но в жизни… Сами мальчишки этого не замечали, они были поглощены начинающимся посвящением.

И вот, наконец, мальчишки тронулись сквозь толпу к театру. Народ на них бросал цветы. Да и сами люди, яркие, праздничные, были в венках, больших, пушистых, зелёных, из которых торчали маленькие белые цветочки.

Мальчишки шли по дорожке, специально выложенной шестиугольными белыми камнями к церемонии. Цветы застревали у ребят в волосах, скатывались по одеянию под ноги, распластывались на камнях. Алесь заметил, как над чем-то нервно смеётся Илька, продолжая хорохориться. Что-то Кузька и Яська с Фифой тоже лыбятся. Ну, что за молодняк, всё им хиханьки, лишь бы не напортачили чего, весельчаки…

К остановившимся мальчишкам вышел александрос Орестид, облачённый в белый длинный хитон с рукавами, лишённый какой бы то ни было драпировки. Камча на хитоне орнаментная, ритуальная, красочная. Весь вид уже немолодого мужчины был наполнен божественной силой. Это не тот привычный отец Коки и Фифы, дед Ильки, или муж тёти Данаи. Перед мальчишками предстал рупор стихий, голос рода, связующее звено с предками. Как саллий, иера додонский, он отвечал перед богами за новое поколение. Перед ним мальчишки преклонили колени. Мужчина поднял над ними руки, в одной из которых – длинный изящный посох, с набалдашником резным, инкрустированным камнями. Потрясая над склонёнными головами посохом и свободной рукой, мужчина зычным голосом произнёс ритуальную фразу:

– Растопчите лишения вражды, начертанные кровной местью врагу. Радуйтесь выжженной тростником древней доли вдовства.

Посох опустился. Мальчишки поднялись.

– Первопроходцы!!! – радостный крик пронёсся по толпе. Его поддержали другие голоса. Мальчишки шли через людей и отовсюду звучало. – Первопроходцы!!! Восстаньте!! Первопроходцы!!!

Мальчишки, смущаясь, жались друг к другу под радостные крики толпы. Они спустились в театр на сцену. Саллий шёл впереди, указывая путь. Он поднял посох над головой, призывая народ к тишине. Мужчина говорил речь, но Алесь её уже не слушал, отряд эфебов тоже спускался вниз, к посвящаемым. Шли стройно, чинно, не то что мелкие.

На сцене декораций не было. Всё было чисто и аскетично. Эфебы вышли стройные, сильные, молодые, в полных парадных доспехах. Алесь своим отрядом мог только гордиться: статные, подтянутые, с военной выправкой – молодые воины. Каждый подошёл к одному из мальчишек. Алесь, как командир отряда, взял под опеку будущего командира нового подразделения эфебии – Ильку. Как ни странно, наглость из того сейчас не пёрла во все стороны. Как и остальные мальчишки, он был несколько растерян, только таращил свои огромные серые глазищи, ища поддержки. Молодой ещё. Да, хорошо их накрутили перед ритуалом, на всю жизнь его запомнят.

– Смелей – Алесь потрепал парня по плечу.

– Ага, иначе грязно будет, – хмыкнул Илька, ядовитая ухмылка заиграла на его растерянном лице. Забавное зрелище. Оболтус, что с него взять, всё сильным и взрослым пытается быть, а ведь совсем дитё. Алесь помог мальчишке снять всё с себя.

Эфебами были раздеты и остальные ребята. Его пятёрка, конечно же, обхаживала своих. Приам взял на себя Яську. Мальчишка был насупленный, серьёзный, чем-то неуловимым напоминавшим свою Данку. Отомстив за старшего сына Пармения, моск покорил всех, став не только своим, но и близким, как младший брат. Ни у кого даже мысли не было, что моский жрец забыл в их эфебии. Яська делом доказал, что он такой же как они и был принят, безоглядно, раз и навсегда. И Приам взялся его опекать.

Кока занялся Павкой. Двум жрецам всегда легче найти общий язык. Павка при этом всё время шмыгал носом, то ли простыл, то ли это нервное… Кока его успокаивал, что-то советовал. Алесь, хмыкая, покачал головой, наблюдая как они воркуют.

Мелеагр, уже раздев Фифу, стоял рядом с мальчишкой, что-то ему говоря сквозь зубы. Мальчишка же, не обращая внимания, безмятежно озирался по сторонам, ёжась от прохладного воздуха, накинувшегося на обнажённое тело.

Кузька же деловито всучил в руки Линкесту свои вещи. Сам разделся, сам сложил всё, и ещё старшему указывает, что тому делать. Весь брат в этом. Деловитая, рыжая животинка…

Так же и остальные мальчишки расстались со своей старой жизнью, передавая её символы опекавшим их эфебам. Алесь укутал обнажённого Ильку светло-сиреневым плащом с жёлтой каймой, принимая его, как равного, в эфебию. Поцеловал мальчишку в недовольно надутые губы, становясь с ним братом. Сразу вспомнилась статуя, заказанная Филиппом с племянника. У басилевса очередные Иракловы планы об очистке Авгиевых конюшен, выписал известного скульптора Леохара, дабы семейство увековечить, и поставить в Олимпии Филипион, храм себя любимого, где выставить эти статуи, по случаю победы на очередной Олимпиаде. Пунктик на Олимпиадах у Филиппа, это точно, и Сурик, видать, этим заразился. Наездник, везде выставиться пытается на своём Букефале. Вот Илькина статуя, пока все не закончены, в Пелле стоит. Они, когда с парнями увидели, долго ржали. То ли Калка, то ли Илька… Локоны ниже лопаток, морда наглая, губки бантиком, а щёчки наливные из-за ушей торчат. С возрастом – то изменится, понятно, но сейчас… Хвала богам, что отец их в этом неблагодарном возрасте не ваял. Зато сразу видно, кормят хорошо, правильно, полезно….

Эфебы приняли пополнение. Да и как они бы его не приняли, когда всех этих мальчишек знают с детства, все они братья, племянники, или друзья родичей. Недостойного к посвящению не допустили бы.

Алесь обнял, закутанного в хламиду Ильку, уводя со сцены, живо представляя себе, как бы чудно выглядел тот, кого эфебы бы не приняли. Это ж кем надо быть: такой до посвящения просто бы не дожил, чтобы не позориться. Илька доверчиво прижался к другу. Рослый, однако, дитятко, уже выше Алеся.

– Чуть-чуть осталось,-подбадривая шепнул командир эфебов.

– Знаю…, – буркнул тот, позволяя увести себя с деревянного помоста сцены. Саллий остался в одиночестве. Его речь потонула в восторженных криках толпы.

Юноши вошли во внутреннее помещение театра, полностью им предоставленное. Там было темно, как в пещере, посередине горел костёр – большой, весёлый, давая свет и тепло собравшимся вокруг него ребятам.

Металлическая чаша, поблёскивала в свете пламени. Приам налил в неё горячее вино, тягучее, почти чёрное как кровь, разогретое на переносном очаге. Ритуальная чаша продолговатой формы передавалась из поколения в поколение эфебами при посвящении. Из рук в руки она побежала по кругу. Сделав глоток из неё, эфебы передавали следующему, и тут уже было неважно, только сейчас он был посвящён, или опекал молодых. Все они теперь братья, все они едины, все эфебы.

Сделав глоток из неё, юные эфебы отходили одевать своё новое облачение. Старшие проверяли как они закрепили доспехи, как затянули ремни… После чего мальчишки садились на стоящую тут же лавку, и старшие эфебы подопечному пареньку срезали длинные локоны, оставляя волосы по шею. Обрезанные волосы, словно перья ощипанных птиц, валялись на полу, перемешиваясь между собой. Прежняя жизнь была обрезана ножницами. Детская жизнь кончилась, опав вместе с длинными прядями.

Алесь посочувствовал Линкесту, который подстригал Кузьку: его волосы точно медная проволока. Тяжело бедолаге придётся. Он – то знает. После стрижки вихры брата стали дыбом – надо сказать, чтобы Линкест их водой сбрызнул и уложил, а то это ужас какой-то. Вот у Ильки мягкие, пушистые волосы, легли сразу, как шапочка. Стричь одно удовольствие. Чего же у брата такие непослушные. Достав флягу с водой, Алесь передал её Линкесту.

– Сбрызни его, пусть поприличнее будет.

Линкест удручённо осматривающий получившееся безобразие, поспешно принялся за укладку.

Алесь подошёл к проёму, выглянул на сцену. Шестеро эфебов, из тех, на которых молодняка не хватило, начали бить в барабаны (бурсы). Ритмично. Звонко. Двое мальчишек ещё не посвящённые в эфебы изображали танец детства. Они высокими прыжками метались по сцене. Короткие хитоны развивались в бешенном темпе танца. Длинные волосы трепетали при высоких затяжных прыжках, когда мальчишки в воздухе пересекали троектории прыжков друг друга. Перекрещенные прыжки сменялись кружениями. Темп танца увеличивался. Звуки барабанов становились всё быстрее. Сердцебиение учащалось.

Внезапно всё стихло. Мальчишки пали на колено, склонившись прямо к доскам помоста.

Пора. Алесь махнул рукой и молодняк гуськом вышел на сцену, кутаясь в новые хламиды. Их правые руки были прижаты к сердцу. Мальчишки нестройно выстроились в три шеренги. Зазвучавшие при их выходе барабаны – смолкли. Их сменила одиночный звук свирели. Молодняк жался друг к другу. Что с них возьмёшь – дети, хотя и одеты уже как эфебы. Правда на них было не парадное облачение, а отрядное: полосатые штаны, замшевые сапоги, серо-голубая хламида, торчащая из-под голубоватого льняного панциря, только шлемов не надели.

Перед ними старшие эфебы вынесли треножник. Мальчишки волновались. Огонь в треножнике вспыхнул игривым пламенем. Кто-то из мелких упал в обморок. Алесь только покачал головой – во доходяги собрались! Ладно хоть свои стоят, словно утёсы каменные. Место павшего тут же было закрыто сомкнутыми плечами. Старшие эфебы тихонько вынесли сомлевшего.

Лирическая музыка лилась, словно ветер на просторах пастбищ. Здесь слышались и шёпот ковыли, и стук копыт, и завывание волков, и щебет птиц, и слабый, уходящий далеко на задний план, почти не слышимый, плач матерей.

Илька первым вышел к треножнику. Вспорол руку своим кинжалом и накормил огонь кровью. Пламя прямо облизнулось плотоядно. Ну да, кому как не Ильке, если он будет тут командиром, идти первым. В прошлый раз первым был Алесь. Он ещё это помнит. За Илькой последовали его ребята.

Перед огнём мальчишки принесли клятву на верность государству и его правителям.

Алесь облегчённо вздохнул. Ну, всё, закончилось. Павший был только один. Бывает и больше. Вот и родился новый отряд эфебии – кеберы. Выйдя на сцену, он унёс треножник с сытым, от пролитой крови, огнём. Уже смеркалось. По двум краям сцены внесли котлы с огнём, живым светом наполняя пространство. Мальчишки, разделившись на две группы, разбежались в разные стороны сцены. Пятеро вышло вперёд. Присев на корточки, они ладонями стали отбивать ритм по деревянным доскам пола.

Сначала мальчишки двумя цепочками, с разных сторон сцены ведомые Фифой и Илькой, медленно стали выходить. Шажки их были маленькие, скупые, выстроенные в линеечку, как на иероглифах Та-Кемет. В то же время плечевой пояс расслаблен, движения рук величавые, размашистые, вольные.

Алесь, скрестив руки на груди, с интересом наблюдал за пополнением. Они, действительно, неплохо смотрелись. Поравнявшиеся две шеренги начали обходить друг друга. Ритм стал быстрее. Музыка понеслась в бешенном темпе. Фифины ребята бешено закружились.

Илькины пошли вприсядку, выкидывая коленца. И всё те же широкие движения. Илькины плясали вприсядку, с прыжками, ползунками, вертушками. Фифины чётко отбивали ногами ритм, при этом кружились и делали высокие прыжки, закидывая ноги и хлопая по ним руками, усиливая ритм пляски.

Мальчишки разделились на пары. Там кружились, приплясывали, делали метёлочку. И вот уже образовался солнечный хоровод, где ребята, держась за руки и притопывая с соскоком, завертелись в диком, безудержном темпе. Хоровод распался на два малых. Кузька с Павкой выскочили вперёд с дробным выступлением. А за ними с прыжками, кувырками проскакивали остальные, пока ребята выбивали ногами ритм. Акрабатические прыжки были высокие, красивые, лёгкие. Не зря Леонид на палестре столько гоняет. Каждый элемент пляски вполне приемлем в бою при единоборстве. Это и подсечка, и отскок, и увороты с уклонениями. И опять часть мальчишек пошла вприсядку, выкидывая коленцы. Другая же кроме прыжков исполняла выпады с прямых ног оттачивая ритм. Вот бешено закружился по сцене Илька, выбрасывая то ноги, то руки, словно гуттаперчевый. Его сменил присядкой Фифа. Затем с высокими прыжками и выбрасыванием ног пронёсся Яська. Юлой проплясал Павка. Илька с Кузькой закружились друг с другом, смешивая прыжки и перекидывания.

Алесь хмыкнул – ничего брат на ноги приземляется, уже вполне устойчиво. А Илькины вальяжные движения, при его то росте… Идёт этот пляс парню. Долго, видать, подбирали.

Илька с Кузькой, сцепившись за руки, закружились, подхватив каждый себе на плечо по пареньку. Те били в ладоши, создавая ритм.

Резко оборвалась музыка, мальчишки замерли… И опять закружился хоровод под дробное отбивание ритма ногами.

Что же, слаженно, красиво, быстро и сложно… Хорошая у ребят подготовка. Уставших, взмокших мальчишек встретили старшие эфебы, одобряюще хлопая их по плечам, обнимая, тиская и целуя. Молодцы ребята!!! Действительно, молодняк – молодцы! Сейчас их старшие почётно проводят по домам, а там мальчишек уже ждёт праздничный ужин.

– Иль, – Алесь окликнул командира второго отряда эфебии, перехватывая у входа из театра.