Исламабад, явочная квартира полицейского управления

Обернув бедра белоснежным полотенцем, Нур вышел из ванной комнаты. Его почти голубые глаза поблескивали, как у человека сытно поевшего, насладившегося женским обществом и принявшего освежающий душ. Он достал сигареты из кармана пиджака, висевшего на стуле, и прикурил, запрокинув голову, выпуская дым в потолок.

Разия, полулежа на кровати, пила чай с молоком и листала журнал. Ее волосы, густые и волнистые, рассыпались по шелковой красно-черной подушке. Она не беспокоилась, что ее с любовником здесь кто-нибудь застанет. Нур использовал квартиру для встреч только с двумя важными агентами, под которых его управление специально снимало квартиру.

Нур полюбовался изгибами тела Разии, очерченными белой простыней, как будто ее до крепких смуглых плеч залили гипсом. Он налил и себе чаю, привычно сдобрив его молоком, и присел на край кровати.

– Ты теряешь хватку, – он провел по плечу Разии тыльной стороной ладони. – Не смогла справиться с этой фанатичной дурочкой.

– Ни то, ни другое, – покачала головой Разия, отставив чашку на тумбочку. – Далеко не дурочка и не фанатичная. Уже не фанатичная. Муж-садист умело выбил из нее иллюзии, пару зубов и желание идти дорогой джихада. Она не хочет возвращаться в общество подруг, да и в Россию тоже. Там ее ждет тюрьма. Она хоть и не воевала, но участие в ДАИШ ей все равно прилепят. Что мы можем предложить ей взамен на информацию?

– Думаешь, она знает что-то стоящее? – скривил лицо Нур.

– Я же тебе рассказывала! – чуть раздраженно напомнила Разия. – И о той женщине, и о загадочной миссии. И, в конце концов, если там ничего стоящего, мы же не будем выполнять свою часть соглашения с ней. Только вот в чем будет заключаться это самое соглашение?

– Во-первых, главное условие – все, о чем она нам расскажет, ей сразу же необходимо забыть. Не доносить до тех, с кем придется общаться в дальнейшем. Во-вторых… – Нур отставил свою чашку и склонился над Разией: – Как считаешь, она способна на что-нибудь стоящее? Или ее сломали окончательно?

Девушка улыбнулась:

– Знаешь ли, женщины народ живучий и мало предсказуемый. А что, есть варианты ее пристроить? К тому твоему приятелю из ISI^[9], из контртеррористического центра?

– Ты прозорлива как всегда. Она ведь знает арабский? А у нас есть арабы-беженцы, с которыми надо работать, – он усмехнулся. – Все чудненько устроится.

Приподнявшись на локтях, Разия повела носом. Нур удивленно взглянул на нее.

– Пахнет международным скандалом, – пояснила она. – Как ты себе представляешь? Мы изымем девушку из тюрьмы… Какие основания? Как обоснуем начальству? Российский посол спросит, а куда их гражданку дели?

– Как только мы убедимся, что у нее за душой что-то дельное, мы ее сдадим моему приятелю из ISI. Он обладает достаточными полномочиями, чтобы изъять ее из тюрьмы для своих оперативных нужд.

– И это станет известно послу, – стояла на своем Разия.

Нур покосился на нее с недовольством. Он и сам подумывал о том, что о международной подоплеке стоит переговорить с Арефьевым. Скандал не нужен. Все надо провернуть тихо. В конце концов, девушка россиянка, и Арефьев может сделать так, чтобы посол… просто забыл о ее существовании. Но признаваться в своих сомнениях Разие он не спешил.

Однако встретившись с Арефьевым, Нур не получил ожидаемого одобрения. Куратор выглядел раздраженным, выслушав историю о неумелой обработке Хатимы, он скривился и велел справляться своими силами, не рассчитывая наивно на то, что посол закроет глаза на пропажу россиянки в пакистанской тюрьме. Даже если удастся убедить дипломата не поднимать шумиху вокруг пропажи Хатимы, то пакистанская сторона заподозрит неладное в том, что русские так легко смирились с исчезновением своей гражданки.

– Вот только если ее исчезновение останется незамеченным…

Нур не сразу понял намек куратора, но пока пробирался по пробкам Исламабада на встречу со своим приятелем из контртеррористического центра, оценил по достоинству остроумие Арефьева. Пожалуй, куратор мог предложить и конкретный вариант решения, но он дал понять, что Нуру неплохо бы и самому отработать те немалые деньги, какие он получает. К тому же полицейский лучше знает местные правила, а главное, как их обойти.

Нур изложил своему приятелю только в общих чертах, что, возможно, появится неплохой вариант разжиться агентом, владеющим арабским и жившим в ДАИШ на территории Ирака. Он даже не обозначил пол будущего агента, чтобы не раскрывать карты прежде времени. В Пакистане хватает арабов-беженцев, сорванных из родных стран войнами и революциями.

Дело оставалось за Разией – убедить Хатиму, что она только тогда получит шанс выбраться из тюрьмы, когда будет полностью откровенна. Не стоит играть с огнем.

«Если заупрямится, – давал Разие последние инструкции Нур, перед ее отъездом в «Гаддани», – разъясни девушке, что ее условия жизни не останутся на прежнем уровне. Пусть не обольщается. Мы их изменим так, что ей мало не покажется. Она, видимо, считает, что хуже уже быть не может. Втолкуй ей, что кажущееся адом – это только прохладный вестибюль сего многоярусного заведения. Мы проведем ее по всем этапам, до самого дна и даже пробьем для нее дно и устроим персональный ад».

Разия ухмыльнулась совсем недобро и понимающе. Она знала, на что способен Нур. Иногда с содроганием думала, что произойдет, когда шефу наскучит ее общество. Или, еще хуже, ей надоест его опека.

Пакистан, неподалеку от Карачи, тюрьма «Гаддани»

Хатима не вернулась к своим «подружкам». И Айна, обладающая изощренным умом и садистскими наклонностями, догадалась, что Хатима их продала. Айна несколько ночей анализировала ситуацию, вспомнила и внезапное появление надзирательницы Разии, и такое же внезапное ее исчезновение. Поняла, что под видом надзирательницы к ним подослали сотрудницу или из службы безопасности тюрьмы, или из местных спецслужб. Второе вероятнее, учитывая, что они из России, а главное – из ИГ. Их потому и не депортировали до сих пор, что спецслужбы хотят выжать, как лимон. Могут начать шантажировать детьми.

Айна не отказалась бы взамен на свободу сотрудничать с пакистанцами. Она на многое бы согласилась, понимая, что в России ее ждет тюрьма. Со злобой недоумевала, почему выбрали Хатиму: «Эту тряпку, дешевку, бестолочь, которая не могла быть полезна ни собственному мужу, ни халифату…» Утешала Айна себя только тем, что именно слабость Хатимы и привлекла надзирательницу. Ее проще сломить.

«Но как же русские из консульства? – Айна ворочалась на матрасе всю ночь, пытаясь понять схему, разработанную местными спецслужбами. – Хатиму будут искать. Собирались ведь депортировать нас троих с детьми. Спрашивается, куда подевалась третья? Как они объяснят ее исчезновение? Разразится дипломатический скандал».

Вскоре Айна поняла, в чем состоит их замысел. Но было уже слишком поздно. Она, избитая во время драки с другими заключенными и с надзирательницами, разлученная с детьми, находясь в карцере, узнала от следователя, что ее, Захию и… Хатиму обвиняют в убийстве надзирательницы. Хатиму, которой уже неделю с ними рядом нет.

Прихрамывая, Айна бродила по сырой камере, пытаясь сообразить, как все произошло. Она помнила смутно, урывками. Когда к вечеру чуть пришла в себя, то сделала вывод, что утром ей подсыпали в еду какое-то вещество. Слабый наркотик, вероятно. Оттого и в голове сумбур, провалы в памяти.

Вспомнила только утренний конфликт с новой надзирательницей – Айна заподозрила в ней подсадную-провокаторшу. Она все время цеплялась к Айне и Захие, выводила на ссору…

Как ни напрягала память теперь в карцере Айна, так и не всплыло, с чего началось. Заломило виски, а возникли лишь разрозненные картинки… Кричащий открытый рот надзирательницы, красные, потные лица женщин-заключенных, присоединившихся к ругани, ощущение, что подталкивают в спину, в руке какой-то продолговатый предмет, рукоять обмотанная изолентой. Снова толчок в спину… Затем сумятица, толчея, крики, визг, истошный, когда уже вопят не от злости и ярости, а от ужаса… Кровь, стекающая по ложбинке в бетонную трещину под ногами. Чья кровь, кто кричал? Айна ничего не успела осознать, одурманенная. Ее схватили сзади за волосы, сжав их в кулак вместе с платком, потащили прочь. Она не видела тела надзирательницы.

Теперь выясняется, что она убийца. Но Айна не помнит, как убивала. Следователь сказал, что есть показания других надзирателей, дескать Айна кричала по-арабски: «Неверная! Неверная!» И каким образом в убийстве может быть замешана отсутствующая Хатима? А если все-таки задержали третью девушку, то кто она на самом деле?

* * *

Хатима во время вспыхнувших беспорядков в тюрьме все еще находилась в медчасти. Швы уже сняли, синяки пожелтели, она вела себя гораздо увереннее, почувствовав серьезный интерес к своей персоне. Девушка рассчитывала использовать выпавший ей шанс.

Три дня назад ее вновь посетила Разия, и Хатима уже больше не стала торговаться и упираться, когда та сообщила о возможных перспективах ее дальнейшего существования в Пакистане, взамен на подробную информацию о пребывании в ДАИШ и, в частности, о той женщине, ночной визитерше, побывавшей в доме мужа Айны в Эрбиле.

Вместо Хатимы «для комплекта» к ее подругам в тюрьму подсунули другую женщину. В ближайшее время ей не придется встречаться с консулом и вообще с кем бы то ни было из посольства – она под следствием, а потому нет риска, что ее разоблачат. Приятелю Нура найти кандидатуру для подобной роли не составило труда. Прекрасно подошла девушка, которую родственники собирались побить камнями за измену мужу. Ее успели спасти от верной смерти, забрав в полицейский участок, хотя обычно в таких случаях полиция не вмешивается. Там приятель Нура ее и нашел. Зато теперь она готова была на все, чтобы избежать смерти. В тюрьме-то можно жить.

Чтобы россиянок в «Гаддани» не беспокоили визитами из посольства, Разия под руководством приятеля Нура, сымитировала убийство надзирательницы. Задействовала нескольких стукачей из женщин-заключенных, раздобыла киношную кровь, проинструктировала одну из своих оперативных сотрудниц. Та никогда не задавала лишних вопросов. Она смотрела на Разию, героиню войны и офицера, как на святую, кажется, готова была погибнуть и по-настоящему, если бы Разия потребовала.

Да так чуть и не вышло. Озверевшие, спровоцированные женщины все-таки ранили ее довольно серьезно. Но не Айна, забалдевшая от подсыпанных ей в еду наркотиков.

Приятель Нура, которого Разия знала только по имени Наваз, оставался в тени до поры до времени. Собственно, Нур и не был заинтересован, чтобы тот вмешивался на первоначальном этапе. Нур планировал воспользоваться «правом первой ночи», а затем запретить Хатиме распространятся о самом ценном, что она расскажет и что он передаст-продаст Арефьеву.

Разия убедилась, что не ошиблась в Хатиме, когда та начала рассказывать. Она сидела на койке, в старой затертой черной абайе, опустив голову, и монотонно, детально, с удивительными подробностями выдавала все, что слышала, видела, запомнила. В этой абайе Хатиму задержали, других вещей у нее с собой не было. И она напоминала огромную унылую птицу, издающую почти птичьи звуки, составляющие арабский язык, фрикативные, гортанные.

Тихоня, которую никто всерьез в среде боевиков не воспринимал, – обычная прислуга, вдова с потухшим взором, ее разве что продать в жены – вот и вся выгода.

– Ее зовут Джанант бинт э-Захид Джад, – говорила Хатима. – Я слышала, как ее имя произнес муж Айны, разговаривая по спутниковому телефону. Кому-то радостно сообщал, что ожидает ее приезда с нетерпением. Когда эта женщина сидела в гостиной, я приносила им чай с мятой. Она разговаривала с Касидом свысока, а он лебезил перед ней. Я не видела его никогда таким заискивающим. Так вышло, что я засмотрелась на нее, зацепилась за ковер и опрокинула на нее чай. Вечером меня избил Касид за нерасторопность, едва гостья ушла. Но до того мне пришлось проводить ее в туалет и помочь просушить паранджу и абайю феном. Она их сняла. Чай был слишком горячий и обжег ее, но Джанант перетерпела, не возмущалась и даже не пожаловалась Касиду. Ты знаешь, что абайи все, как правило, черные, цена зависит от ткани. Ткань ее абайи была самой дорогой, какую я когда-либо видела.

– Ты нарочно облила ее? – вдруг спросила Разия с подозрением, подвинув диктофон поближе к Хатиме. Он лежал на металлическом столике на колесах, окрашенном в цвет слоновой кости.

– Нет, в самом деле случайно. Хотя, когда это произошло, я подумала попросить ее о помощи. Мелькнула мысль хоть в прислуги к ней напроситься. Ясно же, что богатая женщина, влиятельная… А меня ничего не ждет, не ждало, – поправилась она и быстро взглянула на Разию исподлобья.

– Но ведь ты не просто так это рассказываешь? Что там было, когда ты помогала ей просушить платье?

– Я разглядела ее лицо, очень красивое, надменное и властное, пронзительные глаза и увидела татуировку у нее на запястье. Странные значки.

– На какой руке? И что за знаки?

– На правой. Может, и на левой тоже были, я не успела заметить. На внутренней стороне запястья. Что-то вроде полоски и геометрических фигур – треугольники и ромбы… И все-таки, что со мной теперь будет?

– На днях тебя перевезут отсюда. Вероятнее всего, с завязанными глазами, но тебя это не должно пугать. Из твоего положения выход мы нашли самый удачный. Вопрос лишь в том, насколько ты готова к серьезному сотрудничеству.

Хатима вдруг сняла платок, и Разия заметила, что у девушки в темно-каштановых волосах много седых прядей. Она уже могла ничего не говорить, но она все же ответила:

– Я давно и на все готова, потому что давно и все потеряла.

…В ближайшую неделю ее не перевезли на конспиративную квартиру. Нуру требовался временной люфт, чтобы диктофонную запись, полученную от Разии, передать Арефьеву и получить от него указания, в особенности о том, каких тем Хатиме не стоит касаться ни под каким видом в общении с Навазом.

Однако не только из-за этого вышла задержка. Арефьев переправил в Москву запись, а в Центре она неожиданно «зависла». Арефьев не решался торопить, да и знал, что это бессмысленно. Ожидал ответа, как на иголках. Нур дал понять, что его приятель Наваз недоумевает… Когда сотрудник пакистанской Межведомственной разведки «недоумевает» – это может быть опасно и для Нура, и даже для Арефьева.

Иван Алексеевич не знал, на какой почве возникла «дружба» Нура и этого типа из ISI. Он несколько раз делал заходы, пытаясь вызвать агента на откровенность, но тот некоторых тем предпочитал не касаться, и был в этом молчании очень последователен, даже шуршание купюр не делало его разговорчивее. Арефьев не настаивал, работая с агентом довольно давно, он старался не загонять пакистанца в угол, соблюдая непреложное правило работы с агентурой, обеспечивая Нуру психологически комфортное сотрудничество.