А в городе вскоре узнали, что пожилой бездетной чете Мещеряковых ночью на крыльцо подкинули ребёнка. Это никого не удивило – такое часто случалось в зажиточных семьях. Через некоторое время они удочерили подкидыша, – когда поняли, что за ним никто не придёт. Так появилась Мария Мещерякова. Старики души не чаяли в малышке, так как всю свою жизнь они прожили без детей. К сожалению, они не успели вырастить свою любимицу – они умерли, ведь они были уже старенькими.

Теперь я расскажу о том, кто я таков. Я был дворецким в доме графини Невельской. Я знал вашего отца кудрявым мальчиком. Вы, наверное, не верите, глядя на меня. Да, я выгляжу очень молодо, но я гораздо старше, чем вы думаете. Я остался в этом доме с того момента, как вы здесь появились. Я должен был оберегать и защищать вас. Кроме того, я должен был передать вам все ваши документы, бумаги отца и драгоценности матери. Я знаю, где вы их можете получить…

У Марии голова шла кругом. «Конюх – дворецкий… Он не бредит?»

– Но, кроме того, я чувствую себя ответственным за вашу судьбу, ведь у вас никого нет. В банках Европы на ваше имя родителями открыты счёта. Кроме того, вы – наследница родительских денег, которые лежат в тех же заморских сейфах. Вы необыкновенно богаты. Но главное ваше богатство – ваше происхождение. В ваших жилах течёт благородная кровь династии Романовых и гетмана Разумовского. Ваше происхождение обязывает вас к другому образу жизни. Мы должны изменить вашу жизнь, тем более, что после случившегося вы сами этого страстно желаете. Мы уедем в Европу. Вы обязаны получить образование и манеры, достойные вашего знатного происхождения. Пока что ваши манеры сойдут лишь для провинциальной мещанки Маши Мещеряковой, но не для прямого потомка царской фамилии Лилии Королевич. Вы должны стать леди, светской дамой, дамой высшего света. Оставим в прошлом Машу Мещерякову, возродим к жизни Лилию Королевич. Я жду ответа.

– У меня нет выхода. Я должна уехать из этого города. Я согласна стать кем угодно, лишь бы забыть сегодняшний кошмар, – сдавленно говорила Мария. Она ещё не осознала всю полученную информацию. – Продадим здесь всё, сожжём документы Марии Мещеряковой и уедем отсюда навсегда.

– Э, нет, – не согласился бывший дворецкий. – Мы всё оставим как есть. Всё это нам может пригодиться.

Утром у нотариуса была оформлена купчая на дом Мещеряковых на имя некоей дамы Лилии Королевич, которая живёт где-то в Европе. От её имени сделку совершил её дворецкий, купивший дом Мещеряковых. Сама же бывшая хозяйка дома, после скандального происшествия ни разу не показавшаяся на людях, тихо и незаметно покинула город, уехав из него по Николаевской почтовой дороге. Она сделала это ночью, когда все горожане спали, улицы были темны и мертвы, и только монотонный осенний дождь сопровождал карету, нескончаемым потоком проливаясь на неё.

* * *

Снова утро. Такое же серое и монотонное, как все предыдущие. Лиля знала, что и этот день не принесёт радости, как и все остальные. Уже давно ничто не радовало её здесь, в этом краю.

Она сидела на подоконнике и смотрела в окно. Отсюда, сверху, из своей мансарды, она видела разноверхие крыши Латинского квартала. Как же она устала здесь, устала душой! Лиля чувствовала, что наступил её предел, больше ей не выдержать в чужой стране. Пора домой…

Вошёл дворецкий. Он принёс ей кофе.

– Дворецкий, – сказала Лиля, отпив глоток. – Нам пора домой.

– Лиля, – с мягкой укоризной начал тот, – у тебя опять хандра. Это пройдёт…

– Не надо, не говори больше ничего. Я знаю каждое твоё слово, которое ты произнесёшь. Мы уже ездили в Альпы, на Лазурный берег и в Карловы Вары. Я больше никуда не хочу. Я хочу домой.

Дворецкий замешкался. У него был аргумент, но он колебался: стоит ли произносить это вслух, не заденет ли это Лилю, не сделает ли это ей больно. Но, в конце концов, кажется, что это единственная возможность образумить отчаявшуюся эмигрантку, все остальные он исчерпал в прошлые разы.

– Лиля, – решительно заговорил он, не будучи уверенным, что скажет свою мысль до конца. – А как же твои воспоминания? Тебе не больно будет возвращаться туда, где тебя…

– Поди-ка вон, – тихо и твёрдо сказала Лиля.

Дворецкий ушёл. Лиля машинально рассматривала давно знакомую ей чашку, а потом в отчаянии швырнула её об стенку. Да, да, он прав! Что ей делать? Здесь она не может, не хочет находиться, а на родине все помнят о её позоре, начнут пальцем тыкать, в лицо смеяться. А если не начнут? Может, все уже давно забыли про неуклюжую невесту, которой жених дал отставку прямо у алтаря. Разве людям больше не о чем посудачить, кроме как столько лет помнить об этой истории? Вполне возможно, что все давно забыли о ней, одна Лиля помнит и никогда не забудет – потому что это произошло с ней. И ей кажется, что все об этом помнят, а на самом деле каждый занят собой больше, чем всеми остальными жителями планеты, вместе взятыми.

Лиля безотчётно ощущала необходимость возвращения. Хотелось ли ей вернуться? Бесспорно, да. Хотелось ли ей вернуться именно сейчас? Нет, именно сейчас она не хотела бы вернуться, но… Но недавно что-то пришло к ней: то ли это первое детское воспоминание, то ли сон, то ли её собственное воображение ей это нафантазировало. Она сама не знала, не могла разобраться в этом, и это мучало её. Если только это было наяву, надо ехать в Херсон как можно скорее. Но было ли это на самом деле или это лишь плод её фантазии?…

Студентка Сорбонны Лилия Королевич снимала в Латинском квартале хорошую квартиру в верхнем этаже с мансардой. У неё была прекрасная спальная комната с альковом, но она полюбила эту мансарду и обосновалась здесь. Пространство было не прямоугольным, как везде. Пол намного шире потолка, стены покатые, низкое чердачное окно – всё это было необычно и даже загадочно. Лиля любила, чтобы всё было не так, как принято у всех. И действительно, было не как у всех: слуга жил внизу, в роскошной квартире, а Лиля, по сути, на чердаке. Но ей безумно нравилась эта мансарда, и если она о чём-то и будет жалеть, уехав из Парижа, так это об этой мансарде.

– Ужин подавать? – вновь вошёл дворецкий.

Лиля долго изучающе смотрела на него, потом ответила:

– Попозже.

Как она и ожидала, он пришёл не только за этим.

– Лилечка, мы в этом месяце не собирали студентов. Давай сделаем вечеринку, я составлю меню, ты только назначь день.

– Пожалуй, мы таки проведём вечеринку. Но ты мне зубы не заговаривай, я знаю, что ты хочешь меня отвлечь от моих намерений. У нас будет прекрасная оглушительная прощальная вечеринка, а потом мы уедем.

– Лилечка, а как же учёба? Тебе надо получить диплом, а потом уже ехать на все четыре стороны.

– Дворецкий, мне надоело зубрить философов в университете, так ты ещё тут философствуешь. В конце концов, деньги мои и я решаю, где жить. Я приняла решение. Может быть, мы сюда ещё вернёмся. А может, и нет – если я вступлю в права наследования. – Она помолчала, подумав, что, пожалуй, не стоит на эту тему говорить здесь и сейчас. – Ступай, пиши меню. Будем гулять с размахом, по-русски! Пусть Сорбонна запомнит студентку из России.

Глядя вслед дворецкому, закрывшему за собой дверь, Лиля подумала, что, пожалуй, не стоит ему ничего знать. Хоть и преданный, а всё равно холоп.

Лиля вернулась в этот город такой же ненастной ночью, какая была и при её отъезде. Правда, не было дождя, как тогда. Ветер нещадно трепал афиши на круглых тумбах и нёс по городу жёлтые листья.

Проезжая в экипаже по знакомым до боли улочкам, Лиля едва удерживала себя от желания выскочить из него, петь и танцевать. «Я снова здесь, снова, снова!!!» Чувствам, переполнявшим её, явно было тесно, но она боялась их выплеснуть, ведь она вовсе не местная жительница, а особа, жившая долгие годы в Европе, и вот теперь впервые решившая посетить свою недвижимость, купленную её доверенным лицом в Херсоне.

Лиля сквозь вуальку изредка роняла взгляды на сидевшего рядом дворецкого. Тот был непроницаем. Его не волновал факт приезда в родные пенаты, тем более что для него тут родного не было ничего. Он опасался другого. Опасался быть узнанным. Хотя, собственно говоря, лично ему это не грозило. Кто мог знать в лицо какого-то конюха из помещичьего дома? Но вот Лилю могли узнать. Слишком много шума наделала тогда та история со свадьбой – не каждый день случается подобное. Наверняка Машу не забыли и хотели бы узнать, как сложилась её дальнейшая судьба. А теперь будут приглядываться к новой хозяйке Машиного дома, сравнивать с прежней. А, сравнивая, могут найти немало общего…

«Не должно такого случиться, – убеждал себя он. – Лиля стала совсем другой, и не только внешне». Да, она повзрослела, изменила причёску, у неё появились манеры, которые и не снились ни одной губернаторше, не говоря уже о провинциальной девочке Маше. Но самое главное – она стала совершенно другой личностью. Уверенная в себе, раскованная, со своими убеждениями, с женской игривостью. Есть, правда, одно «но». Если к ней придут свататься, она или упадёт в обморок, или в ярости спустит кавалера с лестницы. А если такое будет повторяться не один раз, то это может навести на некоторые размышления… «Надо будет поговорить с Лилей на эту тему», – подумал дворецкий, и в этот момент их пролётка остановилась у хорошо знакомого им обоим дома на Витовской.

Прислуга встречала их у дверей. Они давно распорядились о замене прислуги. Пока хозяйка была в Европе, управляющему было дано указание сократить до минимума количество слуг, необходимых лишь для содержания дома, а затем заменили и управляющего и оставшихся слуг.

Лиля с трепетом вошла в дом, мило улыбнувшись встречавшим, а кого-то даже потрепав по щеке. Знакомый с детства запах домашнего очага закружил голову. Лиле даже показалось, что ноги её ослабли и теряют опору. Но, как и положено хорошей артистке, она послушно шла за теми, кто вёл её по дому, показывая комнаты и другие помещения. Она не видела, за кем шла, не слышала, что ей говорили. Она жадно рассматривала всё вокруг себя, успевая вовремя ответить на вопрос или сказать дежурный комплимент бывшим хозяевам. «Всё те же обои на стенах…Та же мебель…» А вот и кресло-качалка, в которой старик Мещеряков любил сиживать с газетой и трубкой в руке (ко рту он подносил её чрезвычайно редко). Бывало, он засыпал с газетой в этом кресле-качалке, укрытый клетчатым пледом, и тогда зловредный кот Васька забирался на колени к деду и тоже засыпал, запуская коготки в плед и выдёргивая нитки. Потом от бабушки Мещеряковой за вредительство попадало обоим.

Чувствуя, что она уже не в силах справиться с нахлынувшими воспоминаниями, Лиля учтиво, с улыбкой поблагодарила всех и сказала:

– Я очень устала после долгой дороги из Парижа. Подайте ужин и можете идти. Мы будем отдыхать.

Ей не хотелось говорить, хотелось побыть наедине со своими чувствами. С тех пор, как она узнала о настоящих родителях, она привыкла только их считать родителями. А вот теперь она поняла, что была не права. Ведь и Мещеряковы не были ей чужими – они её вырастили. «С полным правом я могу считать, что у меня два отца и две матери». И ещё она подумала, что надо навестить их могилку – она, наверно, совсем заброшена.

Лиля рассеянно сидела за столом, тыча вилкой в тарелку. Она давно мечтала о херсонской кухне, но сейчас вкусы и запахи не пленили её. Ни галушки, ни тушеная курица, ни холодец не вызвали энтузиазма. Зато вензеля на серебряной вилке – инициалы хозяев дома – заставили встрепенуться, ведь много лет назад она держала в руках именно эти вилки. Сразу запахло детством, вспомнились рождественские ёлки и пасхальные куличи…

Дворецкий внимательно наблюдал за ней. Заметив его взгляд на себе, Лиля сказала:

– Иди, я хочу побыть одна.

Оставшись одна, она подошла к роялю, подняла крышку и пробежалась пальцами по клавишам. Сколько часов она провела за роялем, ненавидя его, а теперь эти звуки, наполнившие тишину, стали сладким воспоминанием детства. Лиля взяла стул, пододвинула к роялю и, удобно умостившись, начала играть запомнившуюся с детства мелодию. Отвыкшие пальцы не были столь послушны, как прежде, но мелодия лилась. И вдруг нежная мелодия прервалась диким аккордом, потому что Лиля положила обе руки на клавиатуру и, уронив на них голову, рыдала. Ей было безумно жаль глупую обманутую девочку Машу Мещерякову, жаль стариков Мещеряковых – всю их неудачную семью. Ей было жалко рано погибших молодых Королевичей, жалко их неприкаянную дочь, которой судьба тоже вряд ли дарует лучшую долю. Немного поплакав, она вскинула голову и вытерла слёзы. «Хватит, – сказала она себе. – Это были последние слёзы в моей жизни».

Пора бы и спать ложиться, но прежде Лиля прошла в комнату, служившую кабинетом старику Мещерякову. Всё так же, как и было: стройные ряды книжных полок, изящной работы письменный стол с ящиками, запиравшимися на ключ, кожаное кресло и диван. Лиля подошла к стене возле книжного шкафа и провела по ней рукой. Ровная кирпичная кладка, покрытая сверху обоями – это всё, что она смогла нащупать.

«Ну что ж… ладно. Сегодня спать, а завтра видно будет».

Губернский город Херсон радовал сердца своих жителей. Фасады домов и церквей украшали скульптуры. Дома имели оригинальную архитектуру, оконные и балконные решётки, а также заборы не повторялись. В городе была хорошо отлаженная водопроводная система. Почти в каждом дворе были фонтанчики. Улицы были вымощены серой и красной брусчаткой. Пешеходные дорожки мостили белой или чёрной плиткой: белая – из лавы вулкана Везувий, чёрная – из его пепла. Архитекторы Корсаков, Казаков, Такс, Старов, Ванрезани, Буржуа постарались создать неповторимый город.

Город был засажен акацией и липой, которые благоухали весной и летом. Дренажная система была хорошо налажена. Устройством зелёного хозяйства в Херсоне занимался лучший в Европе садово-парковый мастер 18 века В.Гульд.

Скучала ли Лиля по родному городу, находясь на чужбине? Положа руку на сердце, она лишь самой себе могла признаться: нет. Да, ей тесно было в Париже, но не потому, что тянуло домой. Она знала, чья она дочь, и ей хотелось поскорее вступить в борьбу за свои права. Пребывание в статусе студентки казалось ей бесплодным времяпрепровождением. В ней достаточно было азарта, злости, хитроумия, к тому же всё это подкреплялось хорошими счетами в банках – и просто жалко было терять день за днём своей жизни на лекциях. Как застоявшаяся в стойле лошадь фыркает, перебирает ногами, просится на волю, так и Лиля уже чувствовала в себе силы начинать борьбу за свои права. Но прежде она вернулась в свой город, чтобы решить для себя один вопрос… Впрочем, это потом.

Проснувшись утром в своей кровати, Лиля смотрела на солнечные блики на стене. Каштан под её окном совсем разросся и летом, наверное, не пропускал солнечные лучи, а сейчас, осенью, в окне торчали оголённые ветви дерева. Вот только глядя на этот каштан, Лиля почувствовала, что хочет пройти по улицам города, посмотреть, насколько они изменились, а, может, и не изменились.

Что ж, надо вставать и заниматься делами. Но словно что-то не давало ей возможности подняться. Она лежала, зарывшись в перине, и ей казалось, будто детство вернулось. Сейчас послышатся шаркающие шаги старика Мещерякова, откроется дверь, войдёт он и скажет, что нельзя лежать, если проснулась, надо сразу вставать. Потом, покряхтывая, придёт бабуля Мещерякова, заплетёт косы, спросит, что снилось и позовёт к завтраку. Да, так было. Раньше Лиля называла их папой и мамой, а теперь вот – по фамилии. Но ведь и себя она называла прежде по-другому… Как же всё жестоко и несправедливо повернулось в её жизни! Лиля подумала о несправедливости и тут же одёрнула себя – нельзя себя жалеть! Жалость – это путь к поражению.

«У тебя всё получится. Ты добьешься всего, чего желаешь. Удача обязательно придёт к тебе», – мысленно говорила себе Лиля в минуты растерянности, неуверенности, колебаний. После таких слов она чувствовала прилив сил и готова была броситься в бой.

За завтраком она сказала дворецкому:

– Выпиши мне газету «Юг». Собери все отчёты о ведении хозяйства и об уплате налогов за эти годы. Пожалуй, тебе на сегодня заданий больше нет. А я прогуляюсь по городу.

Она надела своё любимое чёрное платье, купленное в салоне на Елисейских полях, полупальто с муфточкой и шляпку с вуалью. Вуаль была с крупными чёрными кружочками, это мешало смотреть, но и хорошо скрывало лицо.

Лиля вышла из своего дома на Витовской улице, что был неподалёку от почтово-телеграфной конторы, и пошла на Суворовскую, где находились три стоянки извозчиков, или, как их называли в Херсоне, биржи. Одна была на перекрёстке с Воронцовской улицей, другая – на перекрёстке с Ришельевской, а третья – на перекрёстке с Потёмкинской улицей.

Лиля неспешно шла по булыжной мостовой. Она поездила по Европе, бывала в столицах и провинциях, видела выдающуюся архитектуру и великолепные природные ландшафты, всё это затмило бы собой губернский город Херсон, если бы… Если бы этот город не был ей родным. Она вовсе не скучала по нему, но теперь, ступив на эту землю, поняла, как ей не хватало этого города, этого воздуха, этого мира. Лиля шла по Суворовской, читая вывески справа и слева от себя. И каждая была знакома ей с детства. Дом Гурфинкеля, в нём находится «Русско-Азиатский Соединённый банк». Магазин Пембека. Мануфактурный магазин Тотеша. Магазин игрушек. О, этот магазин игрушек! Здесь продавались самые лучшие игрушки, всегда были новинки, здесь исполнялись самые заветные желания всех херсонских детишек. Лиля с улыбкой прошла мимо, вспомнив, сколько счастливых минут пережила она в этом магазине. Тогда ей казалось, что всё счастье мира находится в этих стенах.