Патриотический концерт

Однажды кому-то из нас, студентов-филологов, где в группе на двадцать девчонок всего пять парней, пришла в голову безумная идея – создать концертную агитбригаду и колесить со своими стихами и песнями по просторам нашей очень небольшой республики.

Шли семидесятые годы, время, когда студенческие движения росли и ширились: стройотряды, слёты бардовской песни, молодёжные клубы. Нас, девиц первых курсов истфила, в стройотряд не брали и, если честно, месить глину, таскать кирпичи и строить коровники, которые в будущем всё равно развалились, желания у нас не было. А приобщиться к каким-то творческим молодёжным инициативам, которые тут и там возникали в нашем городе, хотелось.

Почему собственно агитбригада? Да просто потому, что мы считали себя творческими людьми. Во-первых, кто-то мог бы прочитать стихи собственного сочинения, некоторые могли петь, кое-кто из парней бренчал на гитар. Правда, если сочинять какие-то вирши могли уже многие из нас, но выходить с ними на публику всё же стеснялись. Разве что чем-то похожий на Есенина соломенной, вечно нечёсаной головой да серым костюмом-тройкой, как на есенинских фото, Венька Пирогов с подвыванием и заиканием безостановочно читал что-то а ля есенинское собственного сочинения про хулиганство и пьянство, о которых знал не понаслышке. Петь в нашей группе, честно говоря, тоже умели не многие. Сценария с агитками да и того, за что агитировать, у нас не было.

Зато был виртуоз-гитарист, заводной и упрямый Боря Яблонский, который одним из первых вдохновился идеей агитбригады и стал активно продвигать её в массы. Он сбегал в обком комсомола и рассказал о нашей затее. Затею в целом одобрили. Особенно понравилось, что агитбригада будет не сборная, а состоящая из одной студенческой группы. Обещали даже благодарность ректору, если выступим удачно. Правда, отсутствие агитационной программы смутило комсомольское руководство.

– Ну, может, вы что-то организуете в защиту мира, против войны. Это всегда очень актуально. Или попытаетесь в стихах показать противоречие между капитализмом и социализмом. И вообще пора уже, пора и нашему, как говорится, студенчеству разоблачать мировую закулису, – пересказывал нам свой разговор Борис.

– В будущем мы, конечно, обязательно разоблачим эту закулису, – деликатно пообещал Боря, – а пока, может быть, мы можем организовать сборный концерт в какой-то отдалённой деревне.

– Вот насчёт отдалённой деревни это ты правильно сказал, – воодушевился комсомольский вожак, – отдалённых деревень, где нет Домов культуры, у нас ещё предостаточно. Там артисты бывают редко.

Он ещё немного подумал, поморщив лоб, а потом высказал обязательные условия:

– Концерт должен быть патриотическим. Стихи о Родине и партии, песни на темы комсомольских строек и обязательно народное творчество.

– А что вы имеете в виду под народным творчеством? – уточнил Борис.

– Ну, скажем, танцы разных народов, а не какие-нибудь кривляния. А если эстрада, то в конце пара песен желательно советских композиторов. Программу составите подробно и принесёте на утверждение.

Целый день мы сидели и придумывали программу патриотического концерта. Первым номером поставили меня со стихами о Ленине, обозначив в программе как лауреата республиканского конкурса чтецов, потому что я рассказала, что однажды заняла с этим стихотворением второе место на каком-то школьном фестивале, а потом ещё пару раз выступала с ним на концерте.

– Может, напишем лауреат Всесоюзного или хотя бы Всероссийского конкурса, – предложил Борис.

– Ты что, с ума сошёл? Тогда уж сразу пиши Международного. А если проверят, виноват будешь ты, – возмутилась я.

– Ладно, – милостиво согласился Борис, – патриотика есть. Песню про БАМ вы споёте втроём под гитару. А как быть с народным творчеством?

– Стихи Веньки Пирогова под народное творчество не потянут? – спросила староста Галина.

– Вставим их, конечно, но с большой натяжкой. Надо что-то ещё.

Староста Галина Смольникова была не только энергичной и настойчивой девушкой, но не менее сообразительной, чем наш Борис.

– В агитбригаду хотят все, а делать ничего не умеют, вот они и займутся народным творчеством, – уверенно заявила она.

– И что это будет, народный хор что ли организуем? Вряд ли они споют что-нибудь путное. Хотя, если нет ничего другого, можно попробовать, – почесав затылок, чуть было не согласился Борис.

– Нет, это будет танцевальный коллектив, – торжественно провозгласила Галка.

Все на минуту замерли, раскрыв рты. Лично я наших девчонок даже лучше представляла в народном хоре, чем в танцевальном коллективе.

– Как ты себе это представляешь? – наконец отмер Борька.

– Это будет танец «Берёзка». Там нет ничего сложного – ходи себе хороводом. Я в школе занималась в танцевальном кружке, так что мы с девицами быстренько разучим, а ты нам подыграешь.

– Народные танцы надо сопровождать народным инструментом, например, гармошкой. А как я тебе на гитаре «Берёзку» подыграю? – обалдел Борька.

– А не знаешь, никто из парней у нас на гармошке не играет? – всё ещё надеялась Галина.

– Ну может, там пианино есть, – пропищала тихая Ирка.

– Ну может, ещё и оркестр народных инструментов, – съязвил Боря, – да нет там ничего, мне же ясно сказали, что это отдалённая деревня, где даже нет нормального Дома культуры, только какой-то задрипанный клуб.

– Ничего страшного, тем более зрители нас поймут, будем танцевать и петь акапелла «Во поле берёзка стояла». Ещё лучше получится, – решила Галина.

– Класс! Супер! Здорово придумала! – заорал Борька, – так и запишем – ансамбль народного танца «Берёзка». Нет, берёзка уже было, напишем «Белая берёза».

– Боже мой! Какой ансамбль? Галка, ты уверена, что вы сумеете изобразить эту самую берёзку? У нас там среди оставшихся девушек основная часть из села и похожи многие скорее на дубки, чем на берёзки, – снова засомневалась я.

– Ничего. У меня в костюмерном цехе театра есть знакомые, попрошу дать на вечер какие-нибудь длинные сарафаны, – заявил Борис, – девок построим по росту, и все будут стройными берёзками. И вот ещё чего – пусть они веток берёзовых наломают и в воду поставят, может, к концерту листочки распустятся.

– Правильно, это ты хорошо придумал, – похвалила его Галина.

– А на финал у нас будет убойная эстрадно-патриотическая композиция «Гуантанамера», что в переводе с кубинского вообще-то означает примерно «А ну-ка, девушки», но в деревне вряд ли знают кубинский, поэтому в переводе это будет звучать так: « Мы за мир!»

Программу нашего патриотического концерта утвердили, и как-то зимним морозным вечером к ступенькам истфила подкатил обшарпанный автобус. Мы со своим реквизитом – сарафанами, ветками берёз, шляпами сомбреро и кое-какими инструментами в виде гитар и бубнов – покатили завоёвывать просторы родной республики.

Просторы были невелики, состояли в основном из заледенелых лесов, полей и рек с редкими вкраплениями сёл и деревень. Пересекались просторы отвратительными, полузаметёнными дорогами, а учитывая, что отправили нас в какую-то самую отдалённую точку мира, где нога артистов, наверное, сроду не ступала, ехать пришлось довольно долго.

Иногда у меня мелькала страшная мысль, что если развалюха-автобус вдруг не дай бог сломается или забуксует в этих снегах, нас ожидает неминуемая смерть от мороза, потому как выбраться самостоятельно из этой глуши мы просто не сумеем. Впрочем замерзать мы стали уже в автобусе. Он то ли вообще не отапливался, то ли его отопления не хватало на весь салон, а только на кабину водителя, потому что он был бодр и весел и время от времени отпускал в наш адрес идиотские шуточки, вроде пресловутого – тепло ль вам, девицы, тепло ль, красавицы?

Наш вечный спаситель практичный Боря сознался, что подозревал о возможности такой ситуации и взял с собой несколько бутылок водки. Винцо юные филологини попивали, но водку – мерзкое мужицкое зелье, многие даже не нюхали. Но не помирать же от мороза на пути к предстоящему успеху на подмостках отдалённой деревни. Все сделали по глотку и с песнями о БАМе, а так же о том, что «вся жизнь впереди, надейся и жди», доехали, наконец, до какого-то заметённого по крыши снегом населённого пункта.

Нас высадили возле так называемого клуба. У входа горел фонарь, кажется, единственный на всю деревню, а на двери сарая, который именовался клубом, висела написанная плакатным пером афиша о выступлении студенческой агитбригады «Парус» (откуда взялось это название?) со своей патриотической программой «Мы за мир!» с участием лауреатов конкурсов песни, танцевальных коллективов и ВИА «Звёзды».

Увидев сие произведение рекламно-агитационного жанра, мы дружно замерли на месте, читая, а потом чуть хором не упали от смеха прямо на кособокие ступеньки крыльца. Кто всё это придумал, так и осталось неясным.

Самое интересное, что нас никто не встречал, но афиша висела, водитель автобуса сказал – здесь, и мы поволокли по ступенькам своё добро.

Клуб представлял из себя длинное помещение, вроде сарая с рядами скамеек, небольшим возвышением помоста как бы сцены и с огромной железной печью, которая уходила чёрными круглыми боками прямо под потолок. Печь топилась, и из-за закрытой дверцы были видны красные огненные всполохи. На фоне плохо освещённого зала они выглядели буквально лучами света в тёмном царстве.

Сзади сцены имелась ещё одна комнатка, видимо, для артистов, куда одним боком выходила печь, но особого тепла она не давала, так что разоблачаться мы не спешили. А в зале потихоньку начали собираться люди. На первые ряды уселись бабульки и дети, за ними стали появляться тётеньки, некоторые с ребятишками на руках, несколько дядек в тулупах. Молодёжи практически не было. Но до начала концерта ещё оставалось время.

– Девочки, надо сходить в туалет, потом некогда будет. Пойдёмте вместе, – запросилась самая мелкая по росту Танька.

– Тут его ещё найти надо, – резонно заметила староста Галина.

В клубе-сарае туалета, естественно, не было, и мы небольшой толпой вышли на крыльцо. Спросили у какой-то замотанной в платок тёти, где здесь туалет.

– Уборная-то? Да вон там за углом, с заднего двора. Только вы туда не ходите, там темно и двери нет. Лучше идите прямо за клуб, – направила она нас верной рукой.

– Как это? – пропищала Танька.

– Ну как хотите, только не провалитесь, держитесь друг за дружку, – научила тётя и побежала в клуб.

В надежде отыскать подходящий для наших нужд домик мы потащились через непролазные сугробы на задний двор. Мы никуда не провалились только потому, что увидев эту занесённую снегом будочку без дверей и не обнаружив к ней никакой тропки, дружно уселись возле стены клуба прямо в сугроб.

– Ой, девочки, только не застудитесь, мороз-то какой, – сдавленным голосом уговаривала нас староста, как будто от нас в этой ситуации что-то зависело, – давайте быстрее.

Да все и так чувствовали, что долго сидеть на морозе с голой попой себе дороже.

Когда мы вернулись в клуб, к нашему удивлению, зал был полон. Стояли духота и холод одновременно. Печка не спасала.

– На сцену выходим без пальто, – муштровал нас Борька.

– Так холодно же, – стонали мы, – вон изо рта пар идёт.

– Может, надышат, – понадеялся кто-то.

– Чтобы не простудиться, каждому, кто приходит со сцены, будем наливать стаканчик для сугрева, – распорядился Борис. – Ну что, поехали?

В нашем концерте имелся свой, шикарный, по общему мнению, конферансье. Мы уговорили поехать в свой первый тур старшекурсника, который вёл в универе все концерты, обладая поразительным басом. Из-за низкого красивого голоса его прозвали Левитаном. Он сам так уверовал в это, что порой даже представлялся при знакомстве: Георгий – местный Левитан.

Мой номер был первым, и я стояла на стрёме, слушая начало концерта в исполнении нашего Левитана. А тот, видимо, для того, чтобы раскачать публику, решил начать с анекдота. Анекдот показался мне странным. Выглядел он, именно выглядел, следующим образом. Левитан стоит на сцене, щёлкает пальцами, как в танце, поворачиваясь в разные стороны, и говорит:

– Вот стою я на Красной площади. Подходит ко мне мужик и спрашивает – чего это ты делаешь? (А сам продолжает щёлкать пальцами). Я ему отвечаю – крокодилов шукаю. Мужик мне говорит – тут же нет крокодилов. А я ему – вот потому и нет, что я их шукаю.

– Что за странный анекдот для начала патриотического концерта, – подумала я. И вообще, почему шукаю, а не шугаю? Что он хотел этим сказать – он их там искал или гонял, этих крокодилов на Красной площади? А из патриотического здесь, видимо, только слово Красная площадь? Или я чего-то не понимаю.

Зал, видимо, тоже ничего не понял и отреагировал реденькими, осторожными хлопками. А я за лингвистическими рассуждениями о шукаю и шугаю даже забыла, что мне сейчас на сцену. И вдруг слышу:

– А сейчас перед вами выступит лауреат Всесоюзных конкурсов чтецов Вероника Иванова.

– Так я и знала, – только и успела подумать я, когда меня уже вытолкнули на сцену.

После анекдота о крокодилах надо было спасать положение настоящим патриотизмом, а заодно хоть как-то оправдать присвоенное мне Левитаном звание лауреата Всесоюзных конкурсов. Я, используя всё своё актёрское мастерство, полученное на практикумах по выразительному чтению в университете, начала читать негромко, чтобы привлечь к себе внимание, а потом, повышая голос, начала вкладывать в него всю свою силу и финал и так пафосного стихотворения проорала со всей мощью, на которую была способна. В зале похлопали.

– Ну и ладно, отстрелялась, – вздохнула я с облегчение, замахнув свою долю мерзкого, но необходимого согревающего.

Потом девчонки пели про БАМ и Надежду, потом Борис пел сам, аккомпанируя на гитаре. Но самые бурные аплодисменты выпали на долю нашего Пирогова – Есенина.

Он вышел на сцену шатаясь. Видимо, для сугреву захватил с собой собственное «лекарство». Голова его, как всегда, была нечесаной и лохматой. В универе мы кое-как объяснили ему, что наш концерт патриотический, и ему надо среди своих стихов найти что-нибудь о природе родного края, о берёзках и лесочках. Но поскольку на сцену Венька вышел под очень хорошим воздействием согревающего, он, кажется, позабыл обо всём на свете и завёл своё любимое:

Я одного с Есениным рода,

Погулять и выпить не прочь,

Я плоть своего народа,

Мне плевать, что пью день и ночь…

Уже первые строчки его дребедени, к нашему всеобщему изумлению, вызвали такой восторг публики, что она разразилась аплодисментами, содрогающими стены сарая. Венька ещё довольно долго бегал по сцене от края до края, размахивая руками, и выкрикивал пьяным голосом свои вирши, и в конце концов, кажется, надоел «своему народу», внимание которого его так вдохновило. Пришлось Левитану чуть не за шиворот, как бы обнимая, выволакивать его в нашу комнатушку, где окрылённый успехом Пирогов еще долго приставал ко всем с предложением ещё что-нибудь почитать, пока не уснул в обнимку с печкой.

Наконец, Левитан объявил выступление народного ансамбля песни и пляски. Ансамбль, уже изрядно наклюкавшийся из-за пробирающего насквозь холода, даже согласился на то, что он не только «пляски, но и песни», и затянул свою «Берёзку».

Пианино в клубе, конечно, не было, подключить привезённую «Ямаху» тоже не было возможности, значит и водить хороводы девицам предстояло под своё собственное акапелльное пение. Хорошо, что этот вариант был предусмотрен.

Выучить какие-то сложные па у ансамбля не было времени, и танец собственно заключался в том, что наши штук десять девчонок в сарафанах до пола, с ветками в руках должны были бродить по сцене, то соединяясь в кружок, то расползаясь длинной цепью, взявшись за руки. Отсоединяться друг от друга они боялись, чтобы не упасть, запутавшись в сарафанах. Возглавляла шествие староста Галина.

Она успешно вывела на сцену первую тройку танцовщиц, а дальше наступило какое-то замешательство. Дело в том, что на помост вели три ступеньки. Девушки стояли по росту. Впереди – высокие и довольно стройные, сзади те, что пониже и покоренастей. Сарафаны подшить не успели. Так что ступеньки для неуклюжих в длинных юбках девчонок, слегка подогретых водкой, оказались как Альпы для суворовского войска. Кто-то один споткнулся, и весь хоровод дружно завалился, кто на сцену, а кто по ступенькам прямо под ноги зрителям.

В зале засмеялись. Старушки с первых рядов поднимали и отряхивали народных танцовщиц, которые кое-как всё же выстроились в шеренгу и с завыванием «Во поле берёзка стояла…» поползли по сцене. Зрители с сочувствием смотрели на получивших лёгкие травмы артисток, допевших свою «Берёзку» жалостливыми голосами и проводили их понимающими хлопками.

Близился финал. Перед композицией «Гуантанамера», что в переводе «Мы за мир», как объявил Левитан, он предупредил, что в ходе выступления в зале будет погашен свет, и это не должно пугать зрителей, в связи с тем, что всё предусмотрено номером.

Поскольку ни «Ямахи», ни электрогитар у нас не было, мы решили взять публику экстравагантностью. Борис и Петя Сидоров напялили на себя какие-то выпрошенные в театре вместе с сарафанами сомбреро, на шеи завязали цветные косынки. Мы, несколько девиц, обвязали себя узорчатыми платками, а в руки вместо маракасов нам дали простые детские бубны. Все были больше похожи на цыган, чем на кубинцев, которых здесь всё равно в помине не видели. Таким вот цыганским табором мы и предстали перед публикой.

Слов песни, кроме припева, никто не знал, но никого это и не смущало. Наш Боря при необходимости мог изобразить любой язык. Когда он под гитару запел какую-то тарабарщину, а мы в такт завихляли бёдрами в разноцветных платках, зал притих. А когда начался припев, и мы все хором грянули «Гуантанамера!», в зале выключили тусклый свет и девчонки из-за печки стали играть двумя фотовспышками, которые сверкали в темноте, как пули у виска, это произвело такой фурор в народе, что мы, вдохновлённые овацией, проорали свою «Гуантанамеру» ещё пару раз.

Когда свет в зале включили, зрители, даже старые бабули, кричали, свистели и хлопали нам так, как, наверное, приветствуют артистов в лучших залах мира.

Это был успех! Когда мы выходили из клуба со своим реквизитом, народ выстроился коридором и сопровождал нас до автобуса.

Мы ехали с концерта по тёмной, полузанесённой дороге, боясь застрять. Стояла зимняя ночь. Было холодно. Мы допили остатки водки. Орали охрипшими голосами, « что вся жизнь впереди», а когда чуть-чуть замолкли, кто-то сказал:

– Эх, жалко, клуб маловат. Боря, в следующий раз найди нам зал побольше.