Глава 32

Тони, так звали моего нового друга, оказался довольно приятным собеседником и интересным рассказчиком. Трясясь всю дорогу до Беркшира в странном сооружении, напоминающем наши закрытые кареты, но гораздо менее удобном и называемом звучным именем – дилижанс, он развлекал меня рассказами о здешних местах и нравах высшего общества, к которому в скором будущем я собиралась примкнуть. Узнав, что прихожусь родственницей лорду Каслуотеру, он был немало удивлён, так как в свете давно бытовали слухи, что единственную дочь лорда похитили берберские пираты, и о её дальнейшей судьбе никому ничего не было известно.

Признаюсь, светские манеры Тони, которые он изредка демонстрировал, ставили меня в тупик. Я никак не могла понять почему такой высокообразованный человек как он, который вполне мог бы построить блестящую карьеру офицера, был вынужден вести столь странный образ жизни скитальца и контрабандиста? Я пыталась это выяснить, задавая наводящие вопросы, но он всякий раз умудрялся с неизменной вежливостью и остроумием от них уклониться, своим загадочным поведением лишь ещё больше подогревая мой интерес.

Изредка, мы останавливались на постоялых дворах, но лишь для того, чтобы сменить лошадей и перекусить в местной таверне, а, едва успев привести себя в порядок, вновь трогались в путь.

Как оказалось, дилижанс обладал одной неприятной особенностью – помимо нас, в нём ехали ещё шесть человек, которые двигались приблизительно в том же направлении, что и мы. Иногда, кто-то из пассажиров добравшись до конечной точки своего путешествия покидал экипаж, но ненадолго. Буквально на следующей стоянке его место занимал новый пассажир, который продолжал свой путь в нашей компании. И, если четырём "счастливчикам" сидящим лицом друг к другу было более или менее комфортно на жёстких сидениях экипажа, то четверым остальным, вынужденным ютиться на откидных сидениях прямо на дверцах, приходилось очень туго. Со слов Тони, защёлки, часто приходящие в неисправность, регулярно играли с пассажирами злую шутку, в результате чего дверцы на большой скорости могли неожиданно распахнуться и люди на ходу попросту выпадали на землю. И было счастьем, если возница вовремя замечал произошедшее и успевал остановить лошадей, в противном случае пострадавшие пассажиры оставались невесть где и частенько без багажа, который благополучно путешествовал дальше без своих хозяев надёжно закреплённый бечёвкой на крыше экипажа.

И вот, когда по заверениям возницы стало известно, что до конца путешествия осталось не больше мили, я, предчувствуя разлуку с человеком, к которому самым непостижимым образом успела проникнуться симпатией и дружбой, решилась задать давно мучавший меня вопрос. Бросив взгляд на болтающих напротив пассажиров и убедившись, что поглощённые своим разговором они не слушают нас, я повернулась к приятелю:

– Кто он, Тони?

– Кто? Ты о ком спрашиваешь?

– Ну, – я слегка замялась, пытаясь подобрать правильные слова, – тот человек, кольцо которого ты видел. Кто он?

Мой собеседник напрягся. Отвернувшись, он сделал вид, что сосредоточился на виде за окном:

– О, узнаю эти места, крошка! Мы почти на месте.

Словно в подтверждение его слов, возница остановил экипаж и, соскочив с козел, чтобы дать ногам пару минут отдохнуть, зычным голосом провозгласил:

– Эй, кому нужно было до Рединга? Приехали.

Не дожидаясь особого приглашения, Тони вылез из дилижанса и протянув руку, галантно помог мне спуститься к немалому удивлению наших попутчиков, до сих пор принимающих меня за мальчишку. Подмигнув одной из наиболее любопытных женщин в странной украшенной искусственными цветами шляпке, завязанной под подбородком несуразно пышным бантом, Тони без дальнейших церемоний захлопнул перед её носом дверцу, чтобы она и не вздумала подслушивать.

– Дальше, сможешь добраться сама. Вон погляди, видишь верхушку церкви? Держись её, а как поравняешься, сворачивай направо и затем всё время прямо. Ну, удачи! – грустно улыбнувшись, он похлопал меня по плечу.

– А, как же ты? Куда, ты теперь? – почему-то было тяжело расставаться с этим человеком, на время путешествия заменившего мне отца и старшего брата.

– Пока до Лондона, нужно привести в порядок кое-какие дела, ну а дальше… там, крошка, уж как карта ляжет, – подмигнув, он сделал вид, что плюнул в руку и протянул её мне. На этот раз я не сомневалась. В точности повторив его манеру, я приняла его руку и крепко пожала, чем вызвала его громкий смех.

– Эй, долго вы ещё там? – грубый голос кучера раздался с козел, на которые он вновь успел взобраться.

– Иду уже, – крикнул в ответ Тони, и прежде чем влезть внутрь, внезапно притянул меня к себе. – Он хороший человек, тот, кто дал тебе кольцо. Когда-то, мы были добрыми друзьями.

– Когда-то? Что же испортило вашу дружбу?

– Я убил его брата, – откровенный ответ ошарашил меня, заставив отпрянуть назад.

С расширенными от ужаса глазами, я, потеряв дар речи следила за тем, как Тони отвернувшись, забрался внутрь и с видом господина велел вознице трогать.

Дилижанс подпрыгивая на ухабах покатил дальше по дороге, в то время как я, осталась в центре развилки, всё ещё с трудом переваривая то, что только что услышала.

День клонился к вечеру и стоило поторопиться, чтобы не вваливаться в дом к бабушке с дедушкой в темноте. Тряхнув головой решительно прогоняя прочь неприятные мысли, вызванные неожиданным признанием Тони, я закинула узелок с нехитрыми пожитками на плечо и зашагала туда, где среди деревьев виднелась маковка небольшой церквушки.

Поместье Уиллоуз-мэнор, до которого меня любезно предложил подвезти пастор, направляясь в двуколке в ту же сторону, оказалось именно таким, каким его когда-то описывала матушка: величественной усадьбой, окружённой со всех сторон красивым парком, к которому вела широкая подъездная аллея, сплошь посыпанная белым гравием. Стены большого двухэтажного дома были художественно увиты плющом с одной стороны так, что были видны только окна, причудливо смотрящиеся в живой зелёной раме.

На настойчивые вопросы священнослужителя относительно того, что мне могло понадобиться от хозяев поместья, я уклончиво отвечала, что ищу работу. Ну, а так как я всё ещё была переодета мальчишкой, ему пришлось поверить мне на слово и переключить всё своё внимание на дорогу.

– Ну, вот мы и приехали, сынок, – пастор грузно спустился на землю и передал поводья словно по волшебству появившемуся вмиг лакею в зелёной с серебром ливрее. Как мне успел объяснить по дороге до Беркшира Тони, каждый благородный дом отличался собственными цветами, и потому, при одном лишь взгляде на ливрею слуги всегда можно было с точностью определить, какой семье он служит.

– Надеюсь, родители должным образом воспитали тебя в христианской вере, и ты не станешь пропускать ежевоскресные службы в нашем приходе? – спросил священник прежде, чем постучать в большую, обитую кованым железом дверь.

Я чуть не поперхнулась. Мусульманка в церкви? Да мои покойные родители в могилах перевернутся от подобной новости, ибо мама, ещё до моего рождения приняла веру отца и сделала всё, чтобы и я была воспитана по исламским законам. Однако, как объяснить это пастору? Не зная, что ответить, я лишь неопределённо кивнула и пожала плечами.

Уверенный в том, что перед ним очередная заблудшая овца, которую срочно нужно спасти и ввести в лоно стада, падре повернулся было ко мне готовый разразиться целой тирадой, когда дверь широко отворилась и в проёме появился худощавый пожилой дворецкий, в котором я безошибочно признала часто описываемого мамой Эндрюса.

Почтительно склонившись в приветствии, слуга любезно произнёс:

– Добро пожаловать в Уиллоуз-мэнор, отец Одли. Уверен, леди Каслуотер, которая нынче пребывает в добром расположении духа, будет рада вас видеть к ужину.

Приняв от священнослужителя шляпу и перчатки, он предложил ему проследовать в малую гостиную, когда взгляд его упал на мою стоящую в сторонке персону.

– А вы, молодой человек, кто бу…– внезапно он осёкся. Словно не доверяя собственным глазам, он достал из жилетного кармана монокль, которым так же частенько пользовался и мой отец и, вставив в правую глазницу воззрился на меня так, будто увидел привидение:

– Святый Боже! Это вы? – монокль упал и беспомощно повис на тонкой цепочке в то время, как преданный слуга, борясь с эмоциями протёр дрожащими пальцами