Цитаты из книги «Небьющееся сердце»

Очень трудно отделить фантастические идеи и видения, порожденные нездоровым мозгом, но тем не менее не выходящие за пределы человеческого опыта, от тех, которые абсолютно чужды человеку. Человеческие природа, психика, фантазия необычайно богаты и разнообразны. Но как бы богаты и разнообразны они ни были, они не пересекают некий барьер, продиктованный человеческим, я повторяю, человеческим восприятием окружающего мира, и самая яркая фантазия – это все-таки фантазия человека! И когда в сети исследователя попадается нечто, не укладывающееся в человеческие рамки, это и есть посылаемый сигнал. Почему не радио, не свет, не любое другое известное нам физическое воздействие, почему такой хрупкий механизм, как неизвестные науке, неуловимые сигналы, вычисляемые умозрительно, исключительно в силу их воздействия на человеческую психику? Не знаю. Хотя, что значит «неизвестные»? «Неизвестные» кому? «Неизвестные» нам, нашей науке! Потому что мы не обладаем технологиями, способными принимать их. И не потому, что наши технологии плохи, а просто потому, что они принципиально другие. Кроме того, световые или радио-, или любые материальные сигналы – нить, по которой можно привести в свой мир врага… – Маренич помолчал и сказал: – Идея не моя. Ее высказал один американский астроном в статье «Космическая паранойя», отвечая на вопрос: «Почему они молчат?» Тысячи обсерваторий слушают день и ночь, пытаясь уловить сообщения братьев по разуму, и слышат лишь гробовое молчание. Похоже, мы одни во Вселенной. Или все сидят тихо, боясь обнаружить себя и привести врага в дом. И правильно делают, я считаю. Но мы слегка отклонились от темы.

– Да, кое-что есть. Но особенно похвастаться нечем. Выведена, например, закономерность испускаемых сигналов, то есть точно установлено, что они имеют пульсирующий, периодический характер, но вот физические характеристики самих сигналов не установлены. Сопровождаются эти сигналы потрясениями, смутами, вспышками общественной активности в определенном месте, скажем, в Восточной и Центральной Европе. События эти растянуты во времени на десятки лет, а поэтому закономерность проследить трудно. Трудно, но не невозможно. Судите сами. Бесконечные войны, бунты, революции. Ареал этот словно дьявольский плацдарм, где постоянно бушует пламя. И не просто войны, а идеологические войны, ереси, психозы, безумцы на троне, на вершинах власти… И ритм! Ритмический характер массовых истерий, наблюдаемых примерно с конца четырнадцатого – начала пятнадцатого века. И до сих пор. «Почти правильно, – подумал де Брагга. – А точнее, начало приходится на день двенадцатого июня года тысяча четыреста девяносто второго по их счислению. И место тоже определено правильно – Центральная Европа, а точнее, Южная Чехия, Богемский лес, неподалеку от села Франтишков Табор».

задержался дольше положенного, – до этой мысли он еще не дорос. Да и слабое это утешение, когда хочется кричать от боли и небытие видится блаженством.

И если бы после очередного приема маркантии он почувствовал, что умирает, то спокойно улегся бы на свой любимый «фамильный» диван в гостиной, где через окно видна березовая роща, и умер. И ни за что не стал бы себя спасать. Вот уж нет! Он не дорожил жизнью. У него не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. А до мысли, что жизнь самоценна, и раз он был избран родиться, то теперь должен пробыть здесь столько времени, сколько отведено, испытав в полной мере и приняв боль утрат, разлук, неразделенных любовей и предательств и памятуя при этом, что все проходит, все в конце концов проходит, и наступит его час, и он уйдет так же, как ушли все до него, никто не

Пролог Женщина под дождем Улицы поселка были пустынны; редкие фонари слабо освещали дорогу, неровные тротуары и заборы, за которыми угадывались деревья. Поздние сентябрьские сумерки, темные окна домов – то ли там никто не жил, то ли жители уже улеглись, – и слабый, нерешительный дождь в листьях деревьев, в траве рождали ощущение тоски и безотчетной тревоги. Было удивительно тихо – казалось, и дома и деревья затаились и внимательно наблюдают за чужим человеком, попавшим сюда в такое время неизвестно по каким тайным и темным делам. А чужой человек, женщина, отпустившая такси за два квартала до нужной улицы – на всякий случай, – медленно шла вдоль бесконечного забора, пытаясь рассмотреть номера на домах в поисках нужного семнадцатого. Дома на улице были старой застройки, одно- и двухэтажные, в основном деревянные. Из трещин в асфальте мощно тянулись белесые стебли полыни, крапивы и тонкие тугие стрелы подорожника. Казалось, место это давно брошено и обезлюдело. Вдруг впереди