Шестая жертва Татуировщика двадцатитрехлетняя Метте Андерсен проходила практику в муниципальной средней школе в качестве преподавательницы датского языка. Страдала сахарным диабетом, колола себе инсулин. Пела в хоре церкви Девы Марии.^[29] Единственная дочь у родителей и единственная девственница, попавшая в руки Татуировщика. В воскресенье спела в церкви и ушла домой, но до дома не дошла…

Седьмая жертва Татуировщика – двадцатипятилетняя Катрин Зельден менеджер строительной компании «М+М» за два месяца до своей смерти приехала в Данию из немецкого городка Целле. Еще и освоиться толком-то не успела, наверное, и знакомствами обзавестись… А вот с Татуировщиком познакомилась. На свою беду. Обычно датчане уезжают работать в Германию, а Катрин – наоборот. Сидела бы лучше дома…

Восьмая жертва Татуировщика – Берта Кристенсен двадцать два года студентка университета. Изучала биологию. Любила веселиться, любила большие шумные компании, с легкостью заводила знакомства. Конфликтовала с отцом, которому не нравился образ жизни дочери. Обычная девушка, обычная жизнь, только вот смерть необычная. Со знакомыми Берты возились дольше, чем со знакомыми других жертв Татуировщика – так много их было. «Мне три раза казалось, что я схватил удачу за хвост, – признавался Оле, вспоминая отработку Бертиных контактов, – но она ускользала…»

Изучение контактов жертв вообще не давало ничего полезного – ни звонков неизвестному абоненту или от него, ни писем, ни какого-то общения в сети. Поначалу некоторые контакты казались подозрительными, но по мере их отработки становилось ясно – очередной пшик. И что самое главное – ни одного общего контакта у всех тринадцати! Тут уж действительно кроме как на таксистов не подумать…

Девятая жертва Татуировщика, двадцатидвухлетняя Пернилла Ларсен оказалась самой «резонансной». Журналисты, и без того пинавшие полицию за бездействие после каждого убийства, словно с цепи сорвались. Мортенсен, после особо резкого разговора с комиссаром Йенсеном, даже в больницу угодил ненадолго – подозревали инфаркт, но обошлось. Пернилла была очень заметной личностью, нацеленной на большую политическую карьеру. Активистка социал-демократического союза молодежи, борец за права сексуальных меньшинств, волонтер благотворительной организации «Фолькекиркенс Нодхяелп»… Раз в неделю Пернилла организовывала какую-нибудь акцию, раз в две недели ее показывали на DKNET TV, DR 1 или TV 2,^[30] раз в месяц одна из ведущих газет публиковала интервью с ней. Будучи лесбиянкой, мужчинами Пернилла не интересовалась совершенно. Вот чем мог прельстить ее Татуировщик? Или же он все-таки не заманивает свои жертвы в ловушку, а похищает их? Какой же он, однако, удачливый похититель…

Удачливый, да. И, вдобавок, умный и осторожный. Зверь. Выждет, пока уляжется шум, вызванный предыдущим убийством, и подкидывает на улицы новый труп.

В последнее время шум и не «улегался». Полиция, хоть и вслепую, но искала серийного убийцу. Ей активно помогали граждане, особенно – пенсионеры. Пенсионеры любят наблюдать жизнь, в том числе наблюдают и за соседями. Ежедневно поступало не меньше двух-трех десятков тревожных звонков. «Наш сосед только что вошел в свой дом с худенькой блондинкой. Она совсем ну как те девушки…» «Из квартиры сверху доносятся женские крики…» «Сосед куда-то уезжал в половине четвертого утра, я ясно слышала шум его машины. Утром она стояла у дома, а на мой вопрос он ответил, что мне это приснилось. Но дело в том, что я не могла заснуть всю ночь, потому что думала о тех несчастных девушках…» «В час ночи мой сосед запихивал в багажник что-то тяжелое. Он бывший военный, служил в Сёварнет,^[31] и вообще большой грубиян…»

Девушек, похожих на жертв Татуировщика призывали быть бдительными и избегать контактов с незнакомцами. Да и к знакомым призывали относиться настороженно. Полицейские патрули периодически задерживали мужчин, имевших неосторожность посадить в свой автомобиль молодую блондинку. Мэрия отпечатала плакаты, призывающие жителей Копенгагена активно включаться в работу системы коллективной безопасности… «Не хватает только оцепить Копенгаген войсками и ввести комендантский час», невесело шутил Оле. Уличные проститутки, быстро просекли новые тенденции и чуть ли не поголовно перекрасились в брюнеток – так и безопасней и работать проще, полиция меньше внимания обращает.

Но, несмотря на все принятые меры убийства продолжались. Десятой жертвой Татуировщика стала двадцатилетняя анархистка Ига Сёренсен, родом из Кертеминне^[32], обитавшая в Христиании.^[33] Одиннадцатая жертва Татуировщика, девятнадцатилетняя Эмма Расмуссен, студентка бизнес-колледжа, была объявлена в розыск еще до того, как ее нашли на мосту через железнодорожные пути в Вестербро. Обычно Татуировщик держал у себя жертвы около суток, но Эмма оставалась у него целых пять дней (во всяком случае именно столько прошло от момента ее исчезновения до обнаружения). В теле Эммы патологоанатомы нашли следы снотворных препаратов. По каким-то неведомым причинам Татуировщик пошел на риск – пять суток «общения» с жертвой увеличивают шансы попасться.

На шестидесятый день после обнаружения тела Эммы Расмуссен не где-нибудь, а на самой Фредериксгэд,^[34] но в «слепом», не просматриваемом камерами участке, была найдена двенадцатая жертва Татуировщика Инга Йоргенсен, двадцатилетняя помощница режиссера из компании, снимавшей научно-популярные фильмы для телевидения. В отделе убийств воспрянули духом, посчитав, что Татуировщик наглеет (он бы еще к ратуше труп подложил) и теперь начнет допускать ошибки. Увы, тело тринадцатой жертвы двадцатилетней Камиллы Миккельсен Татуировщик оставил не возле ратуши, а на малолюдной даже днем улице в Херсхольме. Один труп в самом центре Копенгагена, другой – на окраине, по сути – в соседнем городе. В этом Рикке, да и не только она, видели своеобразную издевку, намек на неуязвимую вездесущность Татуировщика.

«Чувствую, что следующий труп Татуировщик подбросит в Лангелиние»,^[35] – сказал Оле, вернувшись из Херсхольма. «А почему не к входу в парк Тиволи?»^[36] – поинтересовалась Рикке.

Аре Беринг имел неосторожность предложить коллегам устроить нечто вроде подпольного тотализатора и делать ставки на место обнаружения следующей жертвы Татуировщика. Мортенсен, в ответ на это, пообещал вышвырнуть Аре из полиции и вдобавок пригрозил устроить так, что Аре даже в охранники никуда не возьмут. Не только в Копенгагене, но и в Эммерсбеке. Ютландский Эммерсбек был у Мортенсена синонимом края света, грандиозной задницы из которой никогда не выбраться. Неизвестно, как обстоят дела в Эммерсбеке, и есть ли там вообще что охранять, а вот осложнить уволенному сотруднику поиски новой работы в Копенгагене Мортенсен мог вполне. Аре прикусил свой длинный язык и попросил прощения за допущенную бестактность. Аре не глуп и не подл, у него просто язык очень часто срабатывает быстрее, чем мозг. Зато с ним весело.

Осознав, что вся она состоит из одного лишь желания спать, Рикке выключила компьютер и отправилась в туалет, чтобы умыться холодной водой. Эта процедура должна была прогнать сон настолько, чтобы Рикке успела доехать до дома. От управления полиции до Остербро^[37] ехать недолго – меньше четверти часа. За это время отогнанный сон не успеет заново овладеть Рикки.

Рикке умывалась долго. Щедро брызгала в лицо водой и шумно отфыркивалась. По правилам «hygge»^[38] все надо стараться делать с удовольствием. Затем посмотрела на себя в зеркало, ужаснулась немного, потому что выглядела на все тридцать пять, если не на сорок. Закономерно – ночные бдения не красят. Следует больше спать. Это красавицы могут позволить себе ночные бдения. Скарлетт Йоханссон даже с мешками под глазами будет выглядеть соблазнительно и стильно, а вот таким дурнушкам, как Рикке надо повнимательнее относиться к себе.

В минуты недовольства собой или окружающим миром Рикке называла себя дурнушкой, в минуты радости могла назвать красавицей, но на самом деле считала, что ее место где-то посередине. Датский стандарт – ничего выдающегося, но в целом хорошо.

Ощущения напрасно потраченного времени не было, только усталость. Пусть сегодня не новые идеи не спешили приходить в голову Рикке – ничего страшного, в скором будущем они непременно появятся. А пока что она освежила в памяти всю информацию по Татуировщику, «встряхнула» мозги и завтра начнет действовать.

Одну закономерность Рикке все же углядела – своеобразный стиль написания таинственных иероглифов-рисунков. Очень характерный стиль. Рикке не хватало профессиональных знаний, чтобы описать или как-то классифицировать его, потому что художницей она никогда не была. Но вот Татуировщик, как казалось Рикке, был художником – любителем или профессионалом. Уж очень искусными были его рисунки, сразу чувствовалась рука, привыкшая держать кисть или карандаш. Такое, во всяком случае, сложилось впечатление. Сложилось и быстро оформилось в версию, от которой в управлении полиции дружно отмахивались, как от надуманно-безосновательной.

Тонкое чутье Рикке видело в рисунках Татуировщика произведение искусства. Они выглядели не знаком, не иероглифом, не пиктограммой, а именно рисунком, творением. Разница бросалась в глаза, по мнению Рикке она была столь же заметной, как разница между логотипом «мерседеса» и Витрувианским человеком да Винчи^[39]. Но тонкое чутье, острый глаз и умение понимать красоту даны далеко не всем. В управлении полиции только Оле понимал Рикке, причем сам он ничего высокохудожественного в татуировках серийного убийцы не замечал, но верил, что Рикке все это не выдумала.

Раз за разом прочесывать тату-салоны и трясти таксистов – это, почему-то, считается перспективным делом. А вот художниками никто не хочет заняться. Стереотипы. Непоколебимые стереотипы. Тяга к стереотипному мышлению – один из симптомов профессионального выгорания. Вот если бы убийца рисовал на животе жертв кистью, тогда кто-то бы мог подумать и о художниках. Лошадь – не корова, следовательно она не может давать молоко? Фу-у-у!

Рикке «вгляделась» в рисунки Татуировщика настолько, что надеялась узнать руку, рисовавшую их, по отдельным деталям картины или по подписи на ней.

Рука Татуировщика явно была опытной, стало быть, где-то уже успела «наследить», пока этого самого опыта набиралась.

Первым местом, которое собиралась посетить Рикке, была картинная галерея «Кнудсен галлери XXII». Галерея славилась своим демократизмом, что весьма импонировало Рикке, и обилием часто сменяющих друг друга выставок, что казалось перспективным с точки зрения Поиска. Вдобавок, о владельце галереи Хенрике Кнудсене отзывались, как о знатоке искусства и тонком его ценителе. Знаток и ценитель гораздо предпочтительнее денежного мешка, тешащего при помощи искусства свое гипертрофированное эго. Рикке предпочитала иметь дело с профессионалами. Для успеха ее миссии знатоки и ценители искусства были очень нужны, но естественность прежде всего. Все должно быть естественно и (храни святая Бригитта!) ни у кого не должно сложиться впечатления, что Рикке интересуется не картинами, а информацией. Стоит только людям понять, что ты хочешь у них что-нибудь выведать, как они сразу же закроют рот на замок. Но в дружеской, ни к чему не обязывающей, беседе выболтают все, что угодно, только запоминать успевай. Не факт еще, что удастся свести знакомство с Кнудсеном, но начать захотелось именно с его галереи.

А там, постепенно, можно и до национальной галереи дойти. Нет, к черту национальную галерею, ведь все, кто там выставляется, давно уже умерли. И в Ордрупгаарде^[40] тоже делать нечего, начинающую коллекционерку Рикке Хаардер (такую «легенду» придумала себе Рикке – все объясняющую и ни к чему не обязывающую) интересует только современное искусство. Старина госпоже Хаардер не по карману, да и интереса к ней она не испытывает.