– Надо, я звонил… Только праздники… – почесал я пузо, покрытое подсохшей какой-то гадостью. Лучше даже не думать, в чем я весь угваздался. Сегодня ночью я подвергся таким унижениям, что это не так уж и важно.

– Но ведь это же незаконно. И…

Боже, дай мне сил не убить эту дуру. Хотя… Девчонка же молчит, обихожена и…

– Слушайте, а вы не хотите подзаработать, Галиночка Павловничка? Я в два раза зарплату увеличу. И уборка не нужна. Только утихомирьте монстра, пока я не разберусь с этой проблемой.

– Нет, у меня внуки. Праздники же. И сегодня я до двух только. Вы же помните? – в голосе уборщицы появились учительские интонации. Да твою ж мать. – Ребенка нужно сдать соответствующим органам. Вы взрослый, адекватный мужчина. Это же просто, как дважды два.

– Вы правы, – наконец превращаясь в себя, сказал я. Бывшая училка права. А я действительно что-то баком прыснул. – Я сейчас схожу в душ и займусь этим недоразумением. Сегодня до двух вы будете заниматься ребёнком. Я думаю, что успею закончить формальности к этому времени.

Так. Сейчас в душ, потом…

А потом я нашел чертов конверт, брошенный курочкой снегурочкой на журнальный столик, специально так, чтобы я увидел и не прошел мимо. Зачем я прочел письмо? Зачем? Что хотел кому доказать? Что я не трус? Да, я не трус, я долбач и придурок. На хрена мне были нужны эти знания? Доказал, мать его. И что делать дальше?

В конверте лежало свидетельство о рождении и маленькая записка.

Софья Баранкина

– Сонька, выходи. Я сколько ждать буду, пока ты там наплещешься? – заколотилась в двери ванной Катюшка. Я нехотя приоткрыла глаза и глянула на дисплей телефона. Всего десять минут мне удалось понежиться в обжигающих водяных объятиях нашей старой, пошарпанной купели.

– Кать, имей совесть. Я только начала, – простонала я, и начала сползать в пену, мечтая с головой уйти под воду, чтобы не слышать воплей сестры. Я ее очень люблю, но…

– Косметику мою смотри не трогай. И учти, мне в универ через полтора часа, – громко рявкнула Катюшка. И еще раз ботнув кулаком по фанерной воротине, ушла. Я тоскливо глянула на угловую полочку, заставленную пузырьками, флакончиками, какими-то красивыми коробочками и вздохнула. Моей сестре удается невозможное – окружать себя вещами, о которых мне и мечтать не приходится. Хотя я и ношусь савраской с коробом за плечами, но все мои труды уходят на оплату коммуналки, покупку продуктов, лекарств для мамы и прочих мелочей, без которых жизнь становится совсем уж некомфортной. Я вздохнула, ухватила с бортика ванной бутылочку крапивного шампуня и налила себе из нее на голову тягучую жижу, которая совсем не желает мылиться. Закрыла глаза, чтобы их не выела смесь парабенов, отдушки и судя по тому, как лезут волосы после шикарного, по словам мамы – полезного для волос, средства гигиены, кислоты. В памяти вдруг возникла огромная ванная бородатого верзилы, пахнущая пачули и напичканая таким количеством брендовой косметики, будто там не он живет, а маленькая розовая гламурная фея. Я хихикнула. В рот тут же затекла адская пена, которая на вкус оказывается еще ядовитее, чем на аромат.

– Ты там утопла, что ли? Через десять минут я должна занять помывочную, время пошло, – сестра моя нетерпеливо взвыла за дверью. Я нехотя вылезла из ванной, быстро обтерлась полотенцем, сняла с вешалки свой халатик, который наверное скоро прирастет ко мне. Мама купила мне шлафрок лет семь назад. А он еще ничего. Да и жизнь, в принципе, недурна. После ванной мне она показалась даже почти прекрасной.

– Мам. А можно мне тоже кофе. Ну, как ты варишь, с солью и кардамоном? – спросила я, вдохнув аромат арабики, витающий в кухне. Катюшка сидела на табуретке, поджав ногу и прихлебывала из тоненькой чашечки с золотым ободком, одуряюще пахнущий напиток. Я сглотнула слюну, настроившись на порцию бодрости.

– Прости, детка. Но кофе только Катеньке остался, ей надо на учебу. Ты ж не купила, – виновато вздохнула мама, ополаскивая старую медную турку. – А мы с тобой чайку попьем, правда?

– Правда, – снова согласилась я. Как и вчера, и позавчера, и каждый день. Как всегда.

Ничего, без кофе не умирают. Главное, что я почти приблизилась к своей мечте. Поступлю в институт, получу второе, нормальное, образование. Не медицина, конечно – моя мечта. Но тоже интересная профессия, а главное хорошо оплачиваемая. Выучусь на айтишника, и наконец перестану бегать по улицам, рискуя или получить по башке в какой-нибудь подворотне, или еще, что похуже… И тогда…

– Систер. Ты спрашивала, что я хочу в подарок на НГ, – встрепенулась моя младшая сестренка, до этого равнодушно водившая пальчиком по экрану телефона.

– Я помню, помаду. Катюнь, куплю. Хоть и стоит она, конечно…

– Нет, помада уже неактуально, – фыркнула красотка, – мне ее Зойка с потока подарила. Ей купила мать, а цвет не подошел. А мне в самый раз.

– Так чего же ты хочешь? – улыбнулась я, хотя если честно мне страшно стало. И еще, что-то царапнуло. Я уставилась на наманикюренную ручку сестры, в которой она сжимала телефон.

Новенький смартфон, в сверкающем стразами чехольчике, украшенном красивым белоснежным помпоном. Очень дорогой, который мне не снился даже в сладких снах о розовых пони. Сердце кольнуло дурное предчувствие.

– Хочу наушники к этому красавчику беспроводные. Ну Слоник, ну зайчик, ну систер. Только оригинальные, яблочные, – заканючила сестренка.

– Откуда у тебя такой дорогой мобильник? – сдавленно поинтересовалась я.

– Мамахен задарила. Клевый, правда? О, я опаздываю, – Катя юркой белочкой соскочила с насиженного места и спустя секунду испарилась, оставив после себя лишь шлейф аромата не очень дорогой, но известной фирмы.

– Да, и что? Я купила девочке телефон. Она не хуже других. Ты же не хочешь, чтобы твоя сестра выглядела нищенкой в университет. Сейчас молодежь очень жестокая, – в голосе мамы появилась сталь. Она всегда нападает, когда защищается. – И не смотри на меня так. Ты мне снова накачиваешь, и без того высокое, давление. Сердце опять колет.

– Мама, где ты взяла деньги на телефон? – мой сдавленный выдох прозвучал жалко. – Ты же обещала, что больше никаких кредитов. Я не в состоянии их платить.

– А кто о кредите говорил? Я пенсию свою полностью отдала, ну и добавила немного из накоплений, – дернула плечом, обтянутым шелковым халатиком, мама.

– Этот гаджет стоит не одну твою пенсию. И не две. Мама… Откуда у тебя накопления? Ооооо.

Я бросилась к комоду, в котором хранила деньги. Да, я копила на учебу. Отказывала себе во всем, в любой малости. Даже кусок торта считала роскошью. И не скрывала от родных своей мечты. Никогда.

Коробка из-под печений – мой сейф, зияла пустотой. Слезы брызнули из глаз, как у клоуна, струйками. Я упала на ковер и обхватила ладонями лицо.

– Мама, ну как же…? Я ведь… – от обиды у меня горло сдавило.

– Ну, еще заработаем, скопим. Пенсию буду тебе частично отдавать. Есть ведь еще время. Полгода есть, – легкая рука родительницы легла мне на голову, которая казалось вот-вот лопнет.

– Я копила эти деньги полтора года, всхлипнула я, с трудом поднимаясь на ноги. Пошатываясь пошла в прихожую, где трезвонил мой мобильник, у которого давно отколот один угол, а экран пересекает трещина, глубиной с марианскую впадину. Мать виновато семенила за мной и причитала.

– Сонечка, ну у тебя есть работа. Ужмемся немного. Зато Катя не будет изгоем в своей компании. И ты, между прочим сама виновата. Шляешься по мужикам ночами, и дела тебе нет до того, что с девочкой…

Я молча глянула на экран моего мастодонта. Ашотик. Ну, что ж, еще один восхитительный день только так и мог начаться: крушением надежд, лишением мечт, и ударным трудом, к которому наверняка сейчас меня будет склонять милый хозяин «Курочки КоКо»

– Да, – уныло ответила я. Мать просто ушла, оставив меня одну в темной, как моя жизнь прихожей, сделав меня же еще и виноватой в моих несчастьях. Черт, громила был прав. Прав. Я дурочка – снегурочка, а никакая не курочка.

– Ты уволэна с сэгодняшнэго дня, Соня, – последний выстрел в мою и без того тупую голову, показался оглушительным. – Это, как там эго, по статьэ. Клиэнты жаловались вчэра на тэбя. Вот. Я правилно сказал? – спросил кого – то коварный арямянин, службе которому я отдала почти год. Но я внимания уже не обратила на его последний, адресованный непонятно кому, вопрос. Нажала на сброс и побрела в свою комнату. Может удастся сдохнуть потихому.

Свалилась на шаткую кровать, и уставилась на плакат какой-то молодежной мальчуковой группы, висящий на стене. От нее несколько лет назад тащилась моя младшая сестра. Странно, но я только сейчас осознала, что он единственное яркое пятно в моей спальне, которая вдруг показалась мне убогой кельей. Раньше я не замечала этого.

Не знаю, сколько пролежала, на все лады жалея себя. Теперь мне точно не светит учеба. Не светит нормальная теплая работа. По профессии работать воспитателем? Сдохнем с голоду. Или я выброшусь из окна. А может просто сопьюсь, как наша соседка Любка, и однажды засну с сигаретой вот в этой самой убогой кровати. Хотя. У меня хотя бы есть семья. А у малышки, которую я оставила варвару нет никого. Он наверное сдал уже девочку в детдом. Черт. Но я ведь не могу даже помочь. Ну кто отдаст крошку глупой безработной, нищей идиотке.

Дверной звонок прозвучал тревожным набатом. Ничего, мать не открывает дверь никому. И я не стану. Позвонят и уйдут. Наверняка какие-нибудь продавцы всякой-всячины.

Не ушли. Чертов звонок не унимался, впиваясь в мой мозг, словно ледышки снежной королевы в сердце Кая, который так и не смог собрать слово вечность.

Путь до входной двери показался мне восхождением на голгофу.

– Ты раньше не могла встать? – послышался недовольный голос мамы, – у меня наверное зашкаливает уже давление от этой какофонии.

Я повернула в замке ключ и открыла рот, чтобы выплеснуть всю свою ярость на несчастного, стоящего за дверью. Но, не смогла выдавить из себя и звука, увидев пришельца, облаченного в дорогущее пальто, заляпанную не пойми чем майку, пижамные штаны, покрытые все теми же подтеками, брендовое пальто и лакированные ботинки на босу ногу. Борода, встопорщенная и будто присыпанная порошком или снегом, сегодня выглядела как метелка. Взгляд безумный, окатил меня волной ледяной насмешки. У меня ноги ослабли.

– Дед мороза вызывали? – проревел бородатый монстр, чихнул, в воздух поднялось белоснежное облачко, воняющее тальком.