18.07.2014

Разбудил меня солнечный свет, ворвавшийся в комнату из-за горной гряды. Снизу доносился невнятный шум то ли льющейся воды, то ли шипения масла на сковороде. Пахло ванилью и жареным беконом, обычный запах завтрака в горной гостинице. Я сунула нос в ванную комнату, нашла все удобства, и с удовольствием ими воспользовалась. Хотя голова ещё слегка кружилась, но в остальном я чувствовала себя совсем неплохо, и мой оберег был со мной….

А вот всего остального не было, ни документов, ни телефона, ни даже моей одежды. Что ж, я решила попробовать пойти на разведку в пижаме. Планировка дома была типична для небольших деревянных домов, которые называются в Европе «шале» и в изобилии рассыпаны по склонам, предгорьям и долинам Альп.

Я вышла на галерею, справа и слева от моей спальни были ещё две похожих на мою двери, а вниз спускалась деревянная лесенка, покрытая ковровой дорожкой. Внизу холл, гостиная и кухня объединялись в одно просторное помещение, визуально разбитое на зоны уровнем пола и расположением мебели. За панорамным окном зелёные луга переходили в лес, а лес поднимался в горы и тоже уступал место каменистым грядам, уступам, осыпям, оканчивающимся величественными вершинами с трудноразличимыми пятнами снега на самом верху. Маленькие кучевые облака перелетали с уступа на уступ, играли с лучами солнца в прятки между камней и синевой неба. Красота! Я очень люблю горы зимой, но летом они особенно трогательны в своём совершенстве….

Не далек от совершенства был и торс мужчины, который в майке и шортах колдовал над сервировкой завтрака. Он не мог не слышать моих шагов, да я и не старалась красться незаметно, однако он всё ещё стоял ко мне спиной.

Сомнений быть не могло, даже если бы он подделал это родимое пятно под коленкой, даже если бы на нём был хиджаб. Я уже не могла отрицать очевидное: мой первый муж, мой самый первый мужчина, мой друг, мой Бог и повелитель, моя самая большая радость, гордость и горе – вернулся в мою жизнь.

– Мишка, посмотри на меня, наконец! – жалобно попросила я, сама себе не веря.

Он повернулся и прямо взглянул мне в глаза. Что же, они не поблёкли, всё тот же васильковый цвет, и седина в волосах не слишком видна, и морщин почти нет.

– Ты слишком хорошо сохранился для покойника, парень! – сказала я.

Рассматривая его лицо, глаза, волосы, я прислушивалась к своим чувствам. Какая-то струна натянулась и лопнула с лёгким прощальным звоном. Навернулись на глаза слёзы прощания и обретения, и пропали. И я поняла, что я просто рада, что Миша жив, просто рада и это всё.

– Привет, мой Генерал!

Я подошла и поцеловала его в уголок рта, в мою любимую родинку, и Мишка зажмурился так щемяще-знакомо…

– Привет, Лисёнок!

В носу защипало, но я сдержалась. Это были наши прозвища, так мы называли друг друга в юности, и наши друзья нас звали также.

Нас было четверо. Михаил Орлов, впоследствии мой первый муж, его двое друзей, Вадим Стельмах и Степан Ломов, ну и я, Инга Лисичкина. Меня с детского сада все звали Лиса, за рыжеватый цвет волос и фамилию. А Мишку ребята прозвали Генералом отчасти за командирские повадки, отчасти за прирождённое лидерство, а немного потому, что его отец, Николай Сергеевич Орлов, мой сначала горячо ненавидимый, а потом (и до сих пор) горячо любимый тесть, действительно имел звание генерал-майора. Все трое рябят учились вместе в одном вузе, да не где-нибудь, а в самом МФТИ, все трое были каждый по– своему блестящими юношами. Думаю, что Стёпа, или Степашка, как я иногда его звала, был самым спокойным и самым скрупулёзным, самым прилежным в учёбе и в науке, а может и просто самым лучшим по науке среди них троих. Вадик – рисковый непоседа, бродяга и разбойник, его бы давно выгнали из института за его проделки, если бы не Мишкин отец. Здесь особая статья, отец Вадика, тоже военный, служил вместе и под началом Николая Сергеевича, и погиб где-то за кордоном, выполняя, как тогда писали «свой интернациональный долг». Мишины родители заботились о Вадиме, почти так же, как о своём сыне. Николай Сергеевич подолгу служил за границей, Мишина мама всегда уезжала с ним, и ребята оставались вдвоём на попечении мамы Вадика…. Так и жили, родители всегда все вещи для них привозили в двух экземплярах: Мише на размер больше, а Вадьке на размер меньше….

Я познакомилась с Мишей, а точнее, он со мной, когда я была на первом курсе. Я училась на химическом факультете МГУ им. Ломоносова, а Миша приехал в Универ по смешному поводу – пригласить девочек на дискотеку в МФТИ или в Физтех, это уж кому как нравится. В то время девочек в этом вузе почти не было. Не так чтобы это волновало конкретно Мишу, но общественное поручение от комитета комсомола должно было быть у каждого. И мой будущий друг, согласитесь, выбрал для себя не самое занудное. Стоял он так у входа в Главное Здание МГУ и приглянувшимся барышням раздавал приглашения на дискотеку. Дело двигалось бойко, оставалось каких-то десять штук, когда Миша увидел меня и вручил мне бумажку с пригласительным билетом. Я взяла в руки приглашение и спросила:

– Это на два лица?

– Нет, на одно, но вы можете пригласить ещё трёх хорошеньких подруг, – с энтузиазмом включился Мишка, – только точно хорошеньких… Я доверяю Вашему вкусу!

И ослепительно улыбнулся. Что ж, красивый парень, и Физтех не плох. Только я никогда не ходила на танцы одна, без спутника, и мне это казалось решительно дурным тоном....

В общем, я отказалась идти одна, и с тех пор Миша стал моим спутником, другом, а потом и любовником, конечно же. А его друзья – моими друзьями, и наши жизни переплелись на годы вперёд. Мы были молоды, неразлучны и бесшабашно счастливы….

Хотя мои друзья были постарше, чем я, всего-то на два года, они казались мне и взрослее, и умнее, и вообще как-то важнее меня. Я не слишком понимала, чем заслужила это счастье, быть любимой ТАКИМ молодым человеком и иметь ТАКИХ замечательных друзей.

Девочки мне отчаянно завидовали, мальчики на курсе, пару раз увидев такую «свиту», подвозившую меня ко входу на факультет на МАШИНЕ (на пятой модели Жигулей, купленной вскладчину и починенной в шесть рук на Мишиной даче), даже не смели и подходить. А я смотрела на себя в зеркало недоверчиво, выискивая признаки неземной красоты. Красота имела место, разумеется, но дело было не в том…. На каждого выдуман каждый, просто так случилось, что мы стали друзьями, друзьями на всю оставшуюся жизнь….

И вот сейчас мы стояли с Мишкой друг возле друга, ветер юности носился в моей голове, затихая понемногу, отступали воспоминания и приходили вопросы. Вопросы, вопросы и сожаления – всё, что мне оставалось в те годы, когда я ещё ждала его, и потом, когда уже не ждала. С того года, когда Миша отбыл в Афганистан, прошло много лет.

«Всё это совершенно невероятно, – думала я, – это какой-то бред, в самом деле! Как в плохом романе.»

Но невероятность эта стояла передо мной и разглядывала меня с неподдельным интересом. А мне было чем гордиться. Для круга моих ровесников, и не только, я выглядела отчаянно хорошо, просто отлично я выглядела, а кроме того… кроме того у меня была моя тайна, со мною мой мир, и я с ним в мире….

Конечно, невероятные события начинались вокруг меня, но не были они для меня по-настоящему нежданными. Я ждала чего-то последние годы, я растила в себе уверенность и силу, и это спасало моё тело от старости, а душу от усталости жизни. Глядя в его глаза, я старалась проникнуть за синеву, пробраться сквозь завесу тайны в душу, я мысленно спрашивала: «Кто ты сейчас?», но не чувствовала ответа.

– Лисичка стала Лисой. Ты красавица, и ты знаешь это. Никогда бы не подумал, что ты станешь такой, – Мишка поворачивал меня, как манекен, разглядывая с ног до головы.

– Ты ещё вверх ногами поверни, – пыталась пошутить я.

– Нет, мне изнутри интереснее, – ответил он, – давай завтракать. У нас есть время, разберёмся, что там снаружи, а что внутри.

«Ладно, – подумала я, – подкрепиться не помешает». Что-то мне подсказывало, что в этой новой жизни надо пользоваться любой возможностью поесть и поспать впрок, а всё остальное само узнается, уже не отвертишься.

Пока я жевала бекон с яичницей, мазала хлеб маслом, запивая всё это чёрным крепким кофе, Мишка смотрел на меня с лёгким удивлением, а сам тем временем проглотил совсем немного кофе с миниатюрным бутербродом.

– Ну и аппетит у тебя! Как только помещается! Ты и впрямь ничуть не изменилась.

После завтрака я чувствовала себя отлично, и холодок амулета превратился в ровное тепло, которое успокаивало, грело, защищало….

Я осмелела и пошла в атаку:

– А теперь рассказывай, что это всё значит. Давай, Генерал, по порядку, где был, куда делся. И где мои вещи и документы, телефон, паспорт, костюм…и бельё, наконец!?

– Ожила на мою голову! – рассмеялся Мишка. Вполне натурально так рассмеялся, дружески и открыто.

– Знаешь, про мои похождения давай потом, в процессе, так сказать. Это долго, давай не набегу. А твои вещи в шкафу, извини, что я тебя переодел без спроса. Надеюсь, простишь по старой памяти… А паспорт вот он, на столе в гостиной, и телефон там же, правда разряжен, кажется.

Я встала, действительно, мой паспорт и телефон мирно лежали на столе.

– Слушай, я должна позвонить, сказать нашим, что задержалась, что прилечу позже. Меня Кетруб видел в аэропорту.

– Ну и что, какая разница, Лиса!

Мишка подошёл ко мне, поднял со стула и крепко прижал к себе.

И только в этот момент я вспомнила его, нас с ним по-настоящему. Память тела – особая память. Она хранит все оттенки ощущений, всю неповторимую ауру человека, его тепло и прохладу, шероховатости, мягкость и шелковистую твёрдость….

Трудно спорить с памятью тела, и я сдалась.

Потом я лежала на полу гостиной и слушала тишину. Было оглушительно тихо вокруг.

– Слушай, а что творится в мире? Может, включим ТВ? – спросила я, выйдя из душа.

Завернувшись в пушистые халаты, мы устроились на диване. Солнце висело в зените на верхушке горы, норовя сорваться вниз, в долину.

– Я не держу телевизора в доме, зачем? Лучше скажи, что ты хочешь сейчас, – Мишка прижал меня к себе покрепче.

– Знаешь, я и вправду хочу знать, что стряслось с тобой за это время, а ещё очень любопытно, что стряслось со мной. И как вообще я здесь очутилась. И как ты меня нашёл, если это не случайность, конечно!

– Инга, про меня долгий сказ…. А с тобой я случайно встретился, это так, хотя самому странно! Я много раз представлял, как и где я тебя могу встретить. И аэропорт всегда был на первом месте, факт. И я бы разыскал тебя потом, обязательно и совсем скоро. Но не вчера, на вчерашнюю встречу я не рассчитывал, – он улыбнулся, скорее скривился, и что-то новое, печаль, страх… нет, скорее, растерянность, мелькнула в его глазах.

– Но мы встретились, и славно, правда? – спросил он. И, не встретив горячего подтверждения, продолжил:

– А для тебя это, наверное, было слишком сильным испытанием, Лисёнок. Вот тебе и поплохело. Рейс наш улетел, и ладно, не беда. Я тебя привёз в свой дом, от аэропорта езды минут сорок, я купил его совсем недавно. Здесь неплохо, правда? А зимой вообще классно, лифт рядом, тебе понравится, увидишь!

– Здорово. Слушай, а всё это, – я развела руками, обозначив маску на лице, стараясь вложить в этот жест своё недоумения от нашего медицинского перемещения.

– Это, – засмеялся Мишка, подражая моему жесту, – чтобы никто к нам не привязался с вопросами, служба безопасности полётов, погранцы. Мы же зарегистрировались и сдали багаж, даже прошли таможню. Ты была не в лучшей форме для общения с ними всеми, а я имею возможности преодоления неприятностей этого рода. Может, закончишь допрос и перейдёшь к пожеланиям?

Я пожала плечами, не слишком понимая, что я должна пожелать. «Поплохело мне…. Да, как же, верю-верю всякому зверю! Мне от кофе не плохеет, может он клофелину мне подсыпал? Ха-ха, да, а потом выкрал и изнасиловал. Смешно, – думала я, – ладно, это потом. В конце концов, может быть, у него были свои резоны не светиться со мной вместе».

– Что делать будем, Лисёнок? Что ты хочешь? Надеюсь, мы сможем провести здесь пару дней, а там поглядим. Ты как? – Мишка просительно заглядывал мне в глаза.

Солнечные лучи совсем запрудили долину, снег блестел на вершинах, за окнами было ослепительно хорошо…

– Давай прогуляемся немного, – попросила я.

– Вот все твои желания, прогуляться и только. Обидно даже! Давай так, помнишь нашу мечту: на самолёте вокруг Килиманджаро!?

Я помнила, конечно. Мы тогда зачитывались Фицджеральдом, Ремарком и Хемингуэем, мы были романтиками, а «Снега Килиманджаро» манили….

– Мишка, ты вспоминаешь наш детский бред! – улыбнулась я, – Вот уж не ожидала от тебя! Ты всегда был самым прагматичным среди нас.

– От одиночества и прагматик станет романтиком по отношению к прошлому, Лисёнок! Давай я прокачу тебя на самолёте вокруг этой горушки, смотри, это будет красиво! – он махнул рукой в сторону окна.

– А ты можешь, у тебя что, и самолёт есть? – просила я без особого удивления, подустала уже удивляться.

– Самолёт возьмём на прокат, а управлять я умею всем, кроме метлы. Метла – твой профиль! Одевайся!

За неимением другой одёжки, я натянула свой помятый костюм, туфли на каблуках…

– Да, экипировка у тебя! – оглядел меня Мишка, – Ладно, там у них есть спортивный магазинчик, маленький правда, но что-нибудь найдём.

Мы вышли из дома, солнце слепило глаза, пахло скошенной травой, душистым горошком и чуть-чуть конским навозом – обычный горный воздух, в общем. Ощущение нереальности происходящего, какой-то разматывающейся киноленты, виток за витком вовлекающей меня в ткань событий вопреки не только моей воле, но и общей логике моей жизни, всё больше заполняло моё внутреннее пространство. Поэтому даже не хотелось спрашивать, а только плыть по течению к назначенной мне когда-то цели….

Во дворе стоял на приколе мотоцикл.

– Узнаёшь, – улыбнулся Мишка, – я не предал свой любимый вид транспорта.

Я подошла к железному коню, сняла с сиденья шлем, покрутила в руках.

– Что же ты, одевай! Забыла?

– Сейчас вспомню.

Я не каталась на мотоцикле все прошедшие с Мишиного исчезновения годы, и не скажу, чтобы жалела об этом!

По ассоциации вспомнила о старшем сыне, Бориска любил свой «мотик», а мы всей семьёй всегда боялись за него. Я не видела сына всего 3 дня. Мне казалось, что прошло 3 месяца. Я не была уверена в скорой встрече.

И вот мы с Мишей мчимся по горной дороге на мотоцикле, мелькают ёлки, пахнет нагретой хвоей. Промелькнул маленький водопад, цветы на склонах, бубенчики коров. И серпантин, ниже и ниже в долину, наконец, вынес нас к огороженному полю. Несколько спортивных самолётов растопырили белые крылья. «Как гербарий из стрекоз», – подумала я.

– Пойдём со мной, оставь шлем, – Мишка снял меня с мотоцикла, и мы отправились внутрь небольшого ангара. Там он поздоровался с местными немчиками. Я отметила, что он никого из них лично не знает. Мне показалось это странным, если это его дом, и он любит летать. Но лишняя странность этого дня ничего не меняла, и я отправилась примерять лётную форму, которая состояла из серых брюк, похожих на обычные джинсы, но поплотнее, чёрной кожаной кепки и куртки-«косухи» с какими-то необычными карманами и бретелями. На мне всё застёгивалось и сидело очень хорошо. Брюки и куртка правильно подчёркивали все округлости, и местные парни уважительно подняли вверх большие пальцы рук в интернациональном жесте одобрения.

– Самолёт будет готов через час – сказал, вернувшись из ангара, Миша, – а сейчас предлагаю пойти на ручей и попробовать порыбачить, всё равно за полтора часа мы больше ничего не успеем.

Я согласилась. Ручей был метра 3 в ширину, но довольно глубокий и быстрый. Он бежал прямо за полем, ныряя между корней деревьев, камней и склонённых стволов. Мы присели на один из гостеприимных пней, Миша стал деловито раскрывать прихваченную в ангаре удочку.

– Мы с тобой заплатили за рыбалку, так что давай бросай! Будет нам обед из форели, ребята пожарят к нашему прилёту!

Он вдруг рассмеялся, как-то совсем по-юношески, и посмотрел на меня. Синь неба смешалось с синевой радужки, и мне показалось, что сейчас из-за сосен послышатся крики ребят.

– А помнишь корюшку? Всё бесплатно, и шаланду Гунтиса с парусами из старых занавесок, помнишь?

И я вдруг почувствовала запах жареной корюшки, увидела ребят у костра и старый дом моей бабушки за соснами, шум моря и крики чаек…