– Я намекаю на явный интерес нашей хозяйки к Вам, и на ваше проживание с ней, кхе-кхе, в соседних каютах, – барон чуть понизил голос, якобы, чтобы соблюсти тайну.

– Пойдите прочь! Как Вы смеете! – Сергей снова попытался встать.

– Если Вы будете так бурно реагировать на каждое мое слово, молодой человек, то мы никогда не дойдем до сути, – невозмутимо продолжал барон. – Скажите, а Ваша сестра, какого придерживается, кхе-кхе, мировоззрения, так сказать? Насколько она невинна?

Сергей даже не вспылил на этот раз. Он просто стоял и молча смотрел на барона, искренне считая, что ослышался.

***

Савва вызвал Леву запиской, приглашая навестить его не дома, а в павильоне. Лева подумал, было, что надо что-то починить или подправить и, отпросившись со службы на целый день, явился к другу, готовый к работе. Он застал Савву в главном зале, за спинами посетителей, прислонившимся к стене и со взглядом тоскливым. «Ох, только не это!» – подумал Лева, подозревая знакомый напев: «А переделай-ка мне тут…». И вначале, действительно, было на то похоже, но Лева решил молчать до последнего, не подсказывая и не поддаваясь. Савва, увидев друга, молча поприветствовал его, потом обвел рукой раскинувшуюся перед ними картину – толпа завороженных зрителей наблюдала паровой двигатель в действии – как бы ею и объясняя свою разочарованность. Потом молча махнул этой же рукой, и так же молча, жестом пригласил пройти в техническую часть павильона. Тут им стало не так громко слышно уханье турбины, а за закрытой дверью Саввиного кабинета и вовсе наступила тишина.

– Может зря я Полетаева в свой павильон зазвал? – невпопад затосковал Савва. – Выставлялся бы себе в Кустарном отделе, как все. Его б там заметнее было. А, Левушка?

– Уж куда, как заметней! – Лева решил встряхнуть поникшего друга и выяснить все-таки истинную причину страданий. – Подобное среди подобного, кто ж запомнит! Ваше Товарищество там и так упомянуто, да кто ж ему там столько места выделил бы, чтоб все направления показать в цвете? Пол зала! А что ему там дали выставить? Два ножичка, да три замочка? Не нагнетай, Савва, скажи лучше, что случилось?

– Так прилетел он тут из своего Лугового, аж, светится весь! – если бы Лева не знал своего друга наизусть, то мог бы подумать, что в том сейчас говорит зависть. – Все, говорит, новое у меня там! Хочу, говорит, образцы на витрине менять, это уже устарело все!

– Ну, и? – не понимал Лева. – Что плохого-то? Все меняется, все развивается. Только порадоваться остается! Что ты в тоску-то впал?

– А вот и впал! – Савва вышел, наконец, из своей туманной задумчивости. – Опять дерзишь, Левка! А что ж не впасть-то?! Все меняется. Все развивается. Один я со своими старыми кастрюлями. Вон пыхтит, аж, стыдно перед людьми! Все, все менять надо!

– Тьфу ты! – в сердцах не выдержал Лева. – Ты меня не пугай так, друг сердечный. Кто там тебя в стыд вогнал? Вот те посетители, что открыв рот сейчас твои действующие экспонаты глядят? Которые на производственный поток ты только два года как наладил? Это старье, Савва? Ты, прости, но по моему разумению, выставки и призваны показать достигнутое. Не завтрашний день. Вчерашний! То, что уже состоялось! Тебе эта Выставка столько славы наработает, что c этим-то багажом потом и развивайся, сколь хочешь, себе на здоровье. Что ты сейчас-то мечешься? «От добра – добра не ищут»… Слыхал, может, народную мудрость?!

– Ох, Левушка, как не слышать: «От корма кони не рыщут…» Да, кормилица она! Это я так, с тоски. А жаловаться грех, это ты прав, прав… Все мои постоянные партнеры, у кого летом срок – все договора возобновили, продлили. Кто еще и больше заказал, чем всегда. Да трое новых за ними пришли. То-то еще по осени станется!

– Так что за тоска-то? – Борцов подошел к окошку.

– Да не поймешь! – Савва тер лоб, к другу не оборачиваясь.

– Дома что? – осторожно спросил Лева.

– Да дома-то все как раз, слава Богу. Февронии получшало, надо ее в Москву везти. Девочки уже так соскучились!

– Ну, вот и займись семейными хлопотами, – размеренно говорил Лев Александрович напряженной спине друга. – И я, может, тоже с вами выберусь – разом все там и переделаем. А о производствах забудь пока, там же тоже все у тебя ладно? Тихо? В Петербурге, говорят, в этом году тревожно было… В смысле рабочих.

– Да нет, у нас тут спокойно, Левушка, – вскинулся Савва. – Да моим-то и чего требовать? По сравнению с иными, так они как сыр в масле. И «почистили» хорошо город от этой заразы перед Выставкой, сам знаю.

– Ну, и поезжай спокойно в Москву, – Лева обошел стол и стоял теперь перед ним, не понимая толком, окончен разговор или нет.

– Не пойму я себя, – Савва скривил лицо в болезненной гримасе. – На душе как-то муторно…

– А ты не поддавайся, раз явного повода нет! – Лева уже прикидывал в уме, как выкроить время для поездки в Москву, оставлять друга одного в таком раздрае ему не хотелось. – А что твои другие дела? Партнеры? Товарищество, как понимаю, процветает? А остальные ваши пайщики? Как сам Андрей Григорьевич?

– Да вроде везде ладно, а как предчувствие какое, – потер грудь в районе сердца Савва. – А Полетаев, действительно, уже несколько дней не появлялся. Спрашивали его тут, по Товариществу-то тоже кое-какие договоры возобновлять пора, их же он подписывать должен. Да ничего, время терпит. К четвергу, думаю, объявится!

***

– А! Я догадался! – Сергей осторожно улыбнулся барону, продолжая странный разговор на палубе. – Вы из тех пациентов тихих клиник, которых во времена примерного поведения отпускают побыть среди общества? Так, видимо, настало время сообщить тем, кто над вами надзирает, что уже пора возвращаться?

– Не ерничайте, молодой человек! – барон, прикрыв глаза, подставлял лицо жаркому солнцу. – Я надеюсь еще на долгие дружеские отношения с Вами, а при благоприятном стечении обстоятельств – и на сотрудничество.

– Вы пошлый, стареющий сатир! – Сергей уже не скрывал своей брезгливости к собеседнику. – Вы позволили намекать мне на роль сутенера при собственной сестре? Идите Вы к дьяволу! Или я вынужден буду позвать стюардов.

– Нет, молодой человек! – барон был абсолютно спокоен. – То, что Вы до сих пор никого не привлекли к нашей, так сказать, интимной беседе, а Ваш покорный слуга остается невредим по эту самую минуту, а не плещется где-то в волнах далеко за кормой – все это подтверждает то, что я в Вас не ошибся. И я не сатир. Я – волшебник! Я – исполнитель желаний. Я – маг! Я многое могу.

– Вы – сумасшедший! – Сергей разглядывал мерзопакостного субъекта теперь с каким-то даже болезненным любопытством.

– Так вот, в непорочности одной благородной девицы, не станем лишний раз упоминать ее имени, я уверен практически абсолютно. И Вы зря вспылили, предполагая мои сомнения в этом. Это условие даже является желательным в моих намерениях, – продолжал свои гнусности старый гном.

– Да замолчите же Вы когда-нибудь! – уже совсем озлобился такой бесцеремонностью Горбатов, все глубже проникаясь пониманием того, что они находятся в замкнутом пространстве, и что до прибытия ему придется находиться в непосредственной близости от этого мерзейшего совратителя. Либо нужно было уже прямо сейчас предпринимать те самые действия, коими он грозил паскуднику, но на которые ни сил, ни желания в себе не чувствовал. Не вызывать же старикашку, в самом деле, на дуэль? Хоть в каюте запирайся! Тьфу, гадость какая! Вот принесла же его нелегкая!

– А невинность меня интересовала лишь только в плане мировоззренческом! – не сбивался с темы барон. – Я очень тщательно готовлюсь к подобным разговорам, господин любезный, и хочу, чтобы от меня слышали именно то, что я говорю. Вы, молодой человек, совсем не умеете слушать. Вы уже записали меня и в личные враги, и в растлители, а, тем не менее, я сам ничего подобного до сего момента не произнес, а все эти непотребности творятся исключительно в Вашем, собственном, воображении. Возразите мне, если я не прав!

Сергей только фыркнул, сам удивляясь тому, почему он до сих пор не ушел отсюда.

– Вот так-то лучше, молодой человек. А теперь послушайте старика внимательно. Если бы речь шла о забавах известного толка, то для чего мне было обращаться к Вам? Привлекать к этому неопытную девицу, да еще через посредничество? Да, что скрывать, мы все знаем, что бывают любители-первопроходцы, хотя гораздо чаще встречаются люди, знающие толк в таких увеселениях и ищущие опыта. Случаются и ценители остренького… Да! Но на любого покупателя найдется товар. Есть бездна профессионалок, весьма умелых и сговорчивых. И существует масса беднейших родителей, которые за счастье почтут за счет одной своей созревшей дочери обеспечить пропитание всем остальным детям. Причем тут Вы? И при чем тут я?

– Тогда я вовсе не понимаю Ваших намеков! – Сергей снова уселся рядом с бароном.

– А, тем не менее, я битый час пытаюсь донести до Вас сущность моей миссии. Я – исполнитель желаний. Сказочник, если угодно. Именно попадание в сказку я дарю немногим избранным.

– Что это за избранные? – Сергей покосился на Корндорфа с недоверием. – И причем тут мы с сестрой?

– Представьте себе, молодой человек, что существует некий узкий круг лиц, чьи способности к, так называемой плотской любви, по каким-то причинам угасли, или утрачены. Но душевных-то стремлений не унять! И вот один волшебник…

– Волшебник – это Вы? – скептически уточнил Горбатов.

– Ах! – барон закатил глаза к небу. – Пусть это будет некто, чья воля и фантазия призваны служить страждущим. Так вот, этот маг создает некий клуб, так сказать, по интересу, и, перемещая его участников по различным воссозданным узнаваемым обстоятельствам, погружает их в мир сказочный, мир нереальный, в котором только они и могут насладиться подобием былых восторгов. Этот мир наполнен своими правилами и устоями, своими предметами и ценностями. Сложней всего, молодой человек, дается придумать нового персонажа, кто удовлетворял бы всем их потребностям. Вот тот праздник, на котором мы оба с Вами побывали тогда, дал мне пищу почти готовую к употреблению! Да что там – пищу! Готовое блюдо, только подавай. Но, как всегда возникла масса препятствий и нестыковок.

– Вы имеете в виду моего Демона? – удивленно спросил Сергей.

– Да ну, что Вы, окститесь! – барон уже весь был в своем воображаемом мире. – Я говорю о Мертвой Царевне.

И тут до Сергея стало доходить.

– И Вы предлагаете?..

– Я предлагаю повторить выступление Вашей сестры! Только для меньшего количества зрителей.

– Но почему не пригласить на эту роль, как Вы говорите, профессионалку?

– Приглашали, молодой человек. Дважды. Нет желаемого эффекта! Первый раз была звана именно, что актриса, именно что на роль. Но так оказалась любопытна! Все время подглядывала, расплывалась в ухмылке, да еще дергалась вся от прикосновений. Фи! Никакой выдержки и достоверности.

– Так все-таки прикосновения предусмотрены? – уточнил Сергей.

– Самого невинного толка, Сергей Осипович! Непорочность после сеансов я гарантирую, я даже не посмел бы предлагать иное.

– Так почему все-таки Вы прочите это мне?

– Слушайте дальше, голубчик. Решили пригласить в клуб представительницу того самого рода занятий, что в это-то вечер как раз и не требовались, так знаете, нет никакого доверия – валяется этакая размалеванная кукла, ничего царственного, ничего тайного. А тут одно сознание того, что перед ними лежит тело девственное, истинно дворянского происхождения, да еще такой фактуры! Мы за такие билетики сотенки по полторы сможем загнуть. А то и по две!

– Так Вы сии «представления» собираетесь на финансовой основе распространять? – уже не возмущаясь, заинтересованно спросил Сергей.

– А как же! Это непременно! – Модест Карлович уже потирал ладошки. – Члены клуба конечно, и так платят взносы, но это на расходы общие. Так, например, уже заказан венец самоцветный. Платье пошьем, когда с обладательницей фигуры будем иметь твердую договоренность. Гроб опять-таки! Хрустальный. Уже готов. А сами персональные вечера оплачиваются приглашенными на них гостями отдельно. Плюс жребий.

– Что за жребий?

– Видите ли, по сценарию…

– Как! Существует некий сценарий? Это что, действительно просто домашний спектакль? – Сергей даже рассмеялся над собой внутренне, такого он нагородил в уме, а тут всего-то.

– Не совсем так, молодой человек, – унял его прыть Корндорф. – За что бы тогда такие денежки платить? Суть собрания такова, что как бы братья-богатыри прощаются с как бы внезапно умершей сестрой-царевной и берут на память о ней некие предметы. Те каждый раз закупаются вновь – кольцо, браслеты, туфельки…

– Надеюсь туфелька – это самый интимный предмет из вашего «жребия»?

– Как скажете, дорогой мой! Как скажете. Но, если кто-то из гостей пожелает, например, подвязку с ноги, я не думаю, что это станет большим препятствием? За отдельную плату, конечно!

– И сколько Вы предполагали в оплату услуг мне и сестре? – Сергей подсчитал в уме, и цифра получилась очень вкусная.

– Я не знаю, как Вы станете делить сумму между собой, а я договариваюсь с Вами, молодой человек. Вам в руки и буду отдавать гонорар. Двести рубликов за вечер для начала, как Вам?

– Да это грабеж! Семь человек по полторы сотни и все это делим на три части, две из них – наши с сестрой.

– Ха-ха-ха! Вот Вы уже и торгуетесь, молодой человек, – заливался искуситель. – Никак невозможно. И не семь, а шесть. Ваш покорный слуга всегда является одним из действующих лиц, чтобы следить за обстановкой изнутри, так сказать. И, посудите сами – из этой суммы я плачу за апартаменты, за перевозку антуража, за иные накладные расходы. Это все сразу съедает не менее полутысячи. Остальное, согласен – делим. Но только пополам! Все риски и организация – на мне. И еще, скажу честно, меня бы очень устроило, если мое участие в этих затеях осталось для Вашей сестрицы вообще сокрытым. Дамы, знаете ли, бывают болтливы.

– А как же сохранить ее собственное renommée ? Вдруг кто-то из членов клуба встретится нам позже в обществе? Может быть маска на лицо?

– Не желательно! – скривился барон. – Полумрак, колеблющийся огонь свечей, измененная прическа. Я думаю, и так вероятность узнавания ничтожно мала. Дело в том, что в масках будут сами гости. Вы знаете, не все члены клуба знакомы даже между собой, чаще только через меня. Да не бойтесь, голубчик! Ее просто не посмеют узнать. Если б Вы знали, каких вершин общественного положения достигают некоторые наши гости, Вы бы постеснялись этих страхов. Гораздо опасней, если Ваша сестра узнает кого-нибудь из них. Так что – оплата включает в себя и обязательство молчания. А Вы, я надеюсь, будете исполнять исключительно функцию сопровождения, и встречаться с гостями не сможете. Полная тайна!

– Так значит, от нас требуется… – Сергей вовсе забыл, что полчаса назад собирался стреляться с гномом.

– От Вас – привезти сестру на указанный адрес за два часа до начала, – перечислял бес пункты договора. – От нее – облачиться в царское и, лежа, успокоить дыхание, а после, не открывая глаз, молча вытерпеть время сеанса до конца, изображая мертвую. Подумайте! Всего-то! И всегда свои средства в своем же кошельке. Не ходить, не кланяться тетушке. Хотя бы – на булавки!

– Я подумаю! – ответил Сергей, а гном довольно ухмыльнулся, понимая, что уже заключил выгодную сделку.

***

Надо было ехать на Выставку. Настал четверг и оба они, и отец, и дочь, пребывая каждый в своем собственном душевном разладе как бы ждали, что другой возьмет на себя исполнение должностной обязанности по встрече посетителей. Но никто так и не решился ни вызваться сам, ни отказаться вслух. В среду вечером принесли записку от Мимозова к Лизиному отцу, и все решилось само собой. Нужно было ехать ему, так как объявились постоянные заказчики. Лиза осталась дома.

Когда Полетаев прибыл в павильон, секретарь Саввы встретил его у входа и доложил, что прибывшие гости ожидают его в кабинете. Полетаев зашел, вместе они пробыли на удивление мало, гости вскоре откланялись. Савва, на время уступивший свое служебное место для переговоров, удивленно проводил ничего не сказавшего ему Андрея Григорьевича взглядом – тот молча проследовал в свой зал ожидать группу экскурсантов.

Полетаев вместе с разрозненными посетителями бродил среди собственных экспонатов, разглядывал их, иногда останавливался почитать таблички над стендами. Савва, наблюдавший за ним из соседнего зала, покачал головой и ушел внутрь служебных помещений. Постепенно собралась группа, и Полетаев начал свое привычное перед ней выступление. Сегодня он как-то особенно вглядывался в эти лица, как бы желая удостовериться в том, что их привел сюда собственный интерес, а не какие-то иные мотивы. Он искал то единственное лицо, которому именно что хочется рассказать о своих достижениях, как научила его Лиза. Ранее он о таком приеме не знал, и говорил, глядя над головами, или переместив свое внимание на тот предмет, о котором в это время шел его рассказ.

Теперь он видел лица. Любопытные. Серьезные. Скучающие. Насмешливые. Равнодушные. Разные, всегда разные. И, как бы параллельно с теми словами, что он знал уже почти наизусть и говорил, почти не задумываясь, внутри него стал звучать свой, неслышный никому, монолог. «Что я могу дать им? Таким разным и живущим своей жизнью? Они пришли сюда, кто случайно, кто за компанию. Да, наверно есть тут персоны и искренне заинтересованные. Но! Всего час – и они забудут думать обо мне, забудут об этих предметах, в которых заключена целая жизнь. Жизнь Наташи, Антона, их сыновей. Всех тех, кто за эти годы прошел через мастерские! Рабочих и хирургов, гравировщиков и кузнецов, крестьян и морских офицеров, акушерок и извозчиков, инженеров и конструкторов. Моя, черт возьми, жизнь! Вот стоит девочка. Как она похожа на мою Лизу! Что ей до тех замков и кинжалов? Что ей до температуры плавления и твердости стали? Одно грубое слово, и вся жизнь ее полетит под откос. Один злой человек на пути – и этой жизни вовсе может не стать. И счастье, если рядом с ней есть тот, кто может ее защитить. Кто защитил мою девочку? Разве я? Нет! Только случай. Только ангелы да воля Божья. Ах, Лена, Лена! А я обещал тебе, что на меня можно положиться. Ах, я, грешник. Нет мне прощения!»

Не дойдя и до середины экспозиции, Полетаев положил указку на стекло витрины, произнес: «Спасибо за внимание, господа и дамы», – и вышел из зала. Он постучался в кабинет Саввы, зашел и, взяв оставленные здесь шляпу и трость, не присаживаясь, спросил:

– Савва Борисович! А, если не секрет, скажи – ты на дочку старшую никогда не думал оформить банковский счет? Ты же все законы знаешь, что нужно сделать, чтобы она могла сама снимать суммы, когда надо, и вообще, распоряжаться?

– К чему это тебе, Андрей Григорьевич? – приподнял свои мохнатые брови Савва. – А! Хочешь приданое Лизе прикопить? Так давно пора! Я уж лет пять, как на каждую по именному счету открыл, даже на Шурку. По мере возможности добавляю. Арине с Аглаей, конечно, в первую очередь, им раньше жизнь начинать. Ты об этом?

– И они могут эти деньги сейчас использовать? – Полетаев явно что-то прикидывал в уме.

– Да что ты, нет, конечно, – Мимозов покачал головой. – До совершеннолетия они лишь частично дееспособны. Так что все равно нужен либо опекун, либо поручитель. Какой тебе смысл с одного счета на другой перекидывать, если речь о сегодняшнем дне идет? Пока замуж не выйдут, или двадцать один год не исполнится, все только под твоим надзором можно. Да так и есть! Или не пойму я тебя?

– А если меня не будет? – спросил, глядя прямо в глаза партнеру, Полетаев.

– Ты это прекрати, друг мой любезный, – Савва припомнил вдруг все свои предчувствия. – Что за мысли у тебя? Что-то произошло у вас?

– Нет-нет, Савва. Все хорошо, ты не так понял. Если я далеко буду, то, как Лизе хозяйство-то самой вести? Может можно через банк распоряжение сделать, чтобы некую сумму каждый месяц выплачивать ей на руки? Если поручителя спросят, ты согласишься?