Я знаю

 
Я знаю всё, теперь я знаю,
Я приумножила печаль.
И буду дальше плыть по краю,
Рисуя в мыслях свой причал.
 
 
Я знаю, свет тебе не нужен,
Ведь ты скрываешься во тьме,
Где твои куклы дышат стужей
И на виски ложится снег.
 
 
Богатый златом – сердцем нищий.
Ты серая персона-вип.
И Атлантиду ты не ищешь,
Есть у тебя свой Казантип.
 
 
Я знаю, что в беде оставишь,
Уж как на помощь не зови.
И только чрез удары клавиш
Повергнешь подлых визави.
 
 
Ведь меж добром и злом так тонко
Бывает в царстве вип-теней,
И до сих пор не знаешь толком
На чьей из двух ты стороне.
 
 
Ещё я знаю, точно знаю,
Что нет нигде таких, как мы,
Что я люблю и вспоминаю
И разрешаю, чтоб забыл.
 

(Ноябрь 2016 г.)

Дуэль

 
Вновь над нами боя зной,
Право выстрела за мной.
Кольты зарядим словами-
Станем лучшими врагами.
 
 
Лучший враг не промахнётся,
На свист пули отзовётся.
Его верные наганы
Солью жгут старые раны.
 
 
Но она мне так нужна,
Даже смерть порой нежна.
Её острое дыхание
Изведёт твоё сознание
 
 
Снова споров грянет шторм,
Страсть и злоба – два в одном,
Слёзы ли в глазах стоят?
Ведь в тебе есть только яд!
 
 
Вдруг взаимная искра —
Завершается игра,
Угасает весь накал —
Отражений двух зеркал.
 
 
Brake! – ничья разводит нас,
И любовь и смерть тут пас,
А в тебе сомнений мрак,
Ты живой, но лучший враг.
 

(Сентябрь 2008 г.)

Люди-корабли

– А люди похожи на корабли, – рассуждала вслух выдумщица, сидя на пирсе, – Ходят по морю согласно заданному курсу или сбиваются с него из-за плохих условий, сталкиваются в бескрайних морях или навеки расходятся каждый по своим направлениям. Кому-то в паруса всегда дует попутный легкий ветер, а кто-то вынужден, выбиваясь из сил, грести всеми имеющимися веслами к золотым берегам.

Кто-то из нас находит свою драгоценную Атлантиду под толщей мутной воды, а кто-то намертво садится на мель своих погибших миров. Нас штормит от возмущения окружающей среды и накрывает цунами влюбленности, которая если не утащит на дно, то также неожиданно отхлынет, оставив после себя только сбитые мачты.

Одни подобны громоздким эсминцам и авианосцам, но силами этих невзрачных громил даются победы. А другие, как красивые пароходы и хвастливые яхты – через этих меркантильных особ проходят толпы разного народа, после которых остается лишь износ и горы мусора. Кто-то добывает, кто-то ловит, а кто-то перевозит, и на всех этих трудяг обязательно найдутся пиратские суда флибустьеров, объединенные волчьей жадностью и злобой, которые отнимут чужое добро, взяв на абордаж.

Некоторые тайно вторгаются в чужие территориальные воды, как супер оснащенные подводные лодки во имя преступных действий. Другие не замечают, что уже не шпионы и не разведчики, а красуются на всеобщем обозрении центральной площади, как отслужившая свое субмарина-музей. Кого-то даже не существовало вовсе, как легендарного Летучего Голландца, но многие в них верят или более того, пытаются их найти. Но кто-то и до уровня катамарана не дорастает за всю свою жизнь, так и оставаясь чьим-либо якорем или крысами, бегущими из трюмов с чужим кормом во время бедствия.

Одни корабли объединяются общими интересами в целые флотилии, а другие дрейфуют по одиночке, но от этого не теряют своей значимости. Некоторые из них терпят крушение, разбившись об острые пики льда, и идут на дно вместе со своими внутренними сокровищами, которые станут ценными для окружающих только после кораблекрушения. А кто-то счастливый еще откроет новые земли и покорит свои неизведанные полюса.

– Семь футов под килем! – крикнул ей издали капитан своего «Летучего Голландца» и, махнув рукой, растворился в пенистых волнах.

(Февраль 2017г.)

Графоман

 
Вновь мастер бестолковых строк
С благоговением взял листок.
И на беду того листа,
Чья так прелестна чистота,
 
 
Покрыл узором пресных слов,
Бессменен был его улов…
Среди ловцов гребней ундин,
Поэзии морских глубин,
 
 
Строителей песочных замков,
И реставраторов останков
Себя он гордо называл,
«Достойнейшим земных похвал».
 
 
И он писал, писал, писал…
Свой век бумажный коротал.
Он написал «Миров войну»,
И «За Детей Отцов вину»,
 
 
Свои «Центурии» и «Пир»,
И «Код Ди Каприо» открыл.
Но измождённый графоман,
Попав в свой творческий капкан,
 
 
Запальчивым пером поник,
И слёг под гнётом бренных книг.
Так плагиаторский кураж
Не оправдал итоги краж.
 
 
Лишь настоящему творцу,
Писать чужое не к лицу,
И подлинная лишь строка
Дарует славные века.
 

(Апрель, 2010 г.)

Мата Хари

 
Симбиоз или мезальянс
Школьной формы и женских глаз,
Хитрых, словно у сотен лис?
«Она лучшая из актрис
 
 
Крепостного театра мод» —
Повторял себе кукловод,
Сохраняя при этом вид,
Словно тихий швейцарский МИД.
 
 
«Её можно и в грязь, и в знать.
Сможет всё про всех разузнать,
Сможет всех зверей соблазнить,
Не забыв Ариадны нить.»
 
 
Но обману ты верь, не верь —
Всех насквозь видит главный зверь
И возложит на свой алтарь
Её сердца бурый янтарь
 
 
Под кенийских тантамов бой,
Под неистовый волчий вой,
Песнопений шаманских звук
И дурман сладострастных мук.
 
 
Станет искренним лишь на миг
Маты Хари последний крик.
Только всё поглотит острог,
Того, имя чьё «Педагог».
 

(Январь, 2017)

Свободный художник

В некотором царстве, в некотором государстве король прогуливался по своим бескрайним владениям в сопровождении верной свиты, имя которой было легион. Моменты появления этих небожителей среди простых смертных были настолько редкими и окутанными атмосферой таинственности, что считались в народе чем-то вроде чуда, а последствия таких нисхождения приравнивались по своей мощи с катаклизмами. Со стороны это действительно выглядело, словно прохождение лучезарной кометы в кромешной тьме, а всё вот почему.

Формой правления в государстве была священная монархия. Во всех смыслах священная. По легенде король был послан некогда сумрачной стране самим Господом Богом с небес во спасение народу. И впрямь, в отмеченной Всевышним стране наступил долгожданный рассвет, начали происходить невообразимые чудеса и феноменальные реформы. Только в самом начале этих обещанных реформ у бесценного света выискались свои жадные хозяева, и в распахнутых людских глазах вмиг всё погасло, как при солнечном затмении.

Оставалось лишь развести руками в кромешной темноте, в то время, как сверху сыпались искры сановников, бьющихся за королевский свет. Впрочем, глашатай исправно уведомлял, что это отсветы священнодействий монарха.

Самые смекалистые из подданных не переставали дивиться, тому, куда же мог подеваться свет, и сомневаться в чудесных делах государевых, но знали, что теперь от короля в самом деле исходило ослепительное сияние усиливающейся с годами мощности. Одним словом, такое диво дивное, от которого все госслужащие в итоге ослепли, включая самого государя, который скрывался от народа в лучезарных облаках и по сей день.

Вскоре к набирающему славу королю-волшебнику в помощники, словно мотыльки на свет, начали слетаться кудесники со всех уголков страны, от вечных льдов до знойных степей. Они вольготно грелись в священных лучах и всякое дело их мгновенно становилось божьим промыслом. От воровства киловатт до поджогов потехи ради.

Всё окружали и окружали монарха те фальшивые сановники, как летняя мошкара уличную лампу, и в конечном счёте ни единого луча от него не оставили. Огромная страна вновь погрузилась в сумрак и, в сущности, равный друг другу одичавший люд разделился на высший свет и низшую тьму. Так и зажили уроженцы одной земли, словно в двух разных странах, ничего не знающих об истинном укладе дел на противоположной стороне от святого монарха, поскольку свет с тенью никогда не пересекаются.

Многомиллионная свита в благодарность нарекла короля Священным Спасителем, и потому право приоритетного положения подле монарха получила Служба Спасения и Преосвященство, а затем уже плотными кругами распределялись прочие спецслужбы, за которые гроздьями цеплялись верткие простолюдины, словно тонущие в океане за спасательные шлюпки. Главный Спасатель монархии тотчас задрал нос перед остальными, так сильно били в глаза чудесные лучи королевской славы, распространившейся на весь мир. Да только посмеивался над этим самый ближний круг Спасителя, коего из-за ослепительного света вовсе не видно было. Их называли Незримыми.

– О! Гляньте, опять светляки наши с небес спускаются! – желчно заметил тучный торговец центрального рынка столицы и начал спешно перекладывать свою пушнину под столь редкие небесные отсветы, что добрая половина рыночных торговцев, впрочем и всего народонаселения, стала здесь подслеповатой.

– Издеваешься снова, я ничего особенно не вижу. – пасмурно огрызнулся директор рынка в чёрных очках с белой тростью в руках. Эксклюзивная трость та некогда подаренная королём фосфоресцировала в темноте, но слепые фанатики хором утверждали, что видели, как святой монарх к ней прикоснулся, однажды осматривая свои Потёмкинские деревни.

– Говорю же вам, королевская колесница за дармами спускается! Сейчас попрёт! – настаивал скорняк, уже светящийся от счастья.

– Ах! Едут! Свят, свят! – закудахтали щурящиеся бабульки, которые торговали давно сгнившими и засушенными продуктами.

– Свят, свят! – подхватили газетчики, словно гимн.

– Боже, монарха храни! – скандировали следом фанатики.

– Богоявление… – со священным трепетом в довершении выдохнул слепой, как крот, ключник и пал ниц перед самой колесницей, что светилась в тысячу солнц, испуская лучи всех цветов радуги.

– А ну пошли вон!!! – грозно рявкнул королевский кучер в светящейся шляпе, словно овеянный нимбом, – Дайте Спасителю дорогу, иначе не видать вам света небесного.

Часть слепышей во главе с человеком со светящейся тростью усмехнулись на эту угрозу. В священной монархии был самый гуманный правитель в мире и всякое насилие вплоть до убийства он, опираясь на Преосвященство, строго запретил. Утопающее в пьянящем свете, оно однажды просто запретило въезд на территорию дуалистического государства бледной с косой, как излишне тёмной личности.

Потому сбить со своего пути умалишённого ключника и насильно потеснить восхищенную толпу добрейший монарх бы не разрешил. Оставалось слугам Спасателя в озаряемых жилетах лично ступить на мрачные земли и вручную расчистить путь прогуливающейся власти. И всему экипажу пришлось сделать вынужденную остановку среди смертных на несколько минут.

– Это, что нам теперь целый Божий день на этом гнилом рынке сидеть, как в темнице?! – негодовал избалованный сановник со светодиодными усами.

– Уж будьте любезны, – отвечал ему торговец пушниной, – Пущай народ хотя бы вспомнит, что такое светлый день.

– А короля, короля бы увидеть? – взмолилась прищуренная толпа рыночных зевак.

– Ещё чего… Он небожитель! Его Святейшества на земле нет и никогда не было… – надменно хмыкнул усач и, бросив им пригоршню искрящихся блёсток, вновь скрылся за живой изгородью из освещённой стражи.

Чудеса не заставили себя ждать, тёмный народ стал прозревать один за одним. И увидели они, наконец, в каком запустении прибывает всё вокруг и, что озаряется собранным со всей страны электричеством только королевская колесница изнутри. В народных массах тут же начались небывалые волнения и скандальные разоблачения.

Из монаршей кареты на секунду выглянули сияющие усы с тем, чтобы выяснить причину заминки и народных волнений. Так, ненароком, рыночный художник, стоящий недалеко от препирающихся с народом стражников, увидал истинную наружность легендарного святого монарха. Зрячий художник, наловчившийся писать в потемках, обомлел от вполне земной простоты небесного посланника с аккумулятором в руках. В следующий момент дверцу кто-то поспешно захлопнул.

Как всякий творческий человек, не сумев донести до людей невероятную правду, потрясённый художник схватился за карандаш.

– Дурак, что ли?! – ткнул его в бок слепой на один глаз товарищ, – Потом будешь мазню свою рисовать, всё равно никому это здесь не нужно. Гляди лучше на битву света с тьмой. По телеку-то такого не увидишь, обесточило давно.

– Так ведь, его ты вообще никогда и нигде настоящего не увидишь.

– Не может быть! Да провалиться мне на месте! – нервно дёрнул щекой приятель, Художник в ответ лишь кивал и посмеивался, – Это?! Неужели святой король или снова брешешь?

– Он самый! Клянусь, я видел его и он такой же… – воскликнул наивный рыночный портретист и товарищ едва успел прикрыть хвастуну рот.

Один зоркий сановник, чье платье светилось голубым газовым светом, заметил двух простаков, глазеющих слишком нагло на драгоценную колесницу монарха, и велел двум стражникам, специализировавшихся на борьбе со свободомыслием, всё выяснить.

– Так-так, граждане, чего тут трёмся в неположенном месте, над кем смеёмся, что рисуем?

– Ну вот, докричался… Так ведь, белому дню радуемся. – нашёлся приятель Художника, притворно улыбаясь двум Светоборцам. – Нечасто в наших краях так светло и весело бывает.

– Хорошо смеётся тот, кто смеётся, как крот! – пошутил светлый любитель чёрного юмора и взял обоих простаков за шкирку, чтобы стукнуть друг об друга и отбросить подальше на обочину жизни, дабы не мешали «Млечному пути». Но второй стражник, что был старше и умнее, остановил коллегу.

– Оставь их, Преосвященство не позволяло членовредительство. Нас интересуют только художества. Кто это? – спросил он, вырвав из рук Художника готовый набросок скромного человека с аккумулятором в руке.

– Это… – замешкался портретист, глянув на приятеля, который семафорил ему и здоровым, и слепым глазом. Он растерялся ещё сильнее, но спустя секунду понял, что Светоборец и сам в глаза не видел чудо, которому свято служит, – Это наш святой монарх… – честно начал тот и добавил, когда приятель отдавил ему ногу, – Я же художник, я так вижу.

Все близ стоящие стражники, как один, грохнули дружным смехом.

– То-то и оно, – угрюмо буркнул ухмыляющийся Светоборец, – все вы, бездари, так видите. За это мы вас впотьмах и держим, чтобы за зря не брехали. Так, рисунок я забираю… – деловито распорядился старший борец за люминесцентную правду, но народ снова завопил о своих надуманным правах, – … на экспертизу! Умолкните и уведите наконец кликуш из-под колёс!

Результаты анализа сомнительного творения не заставили себя ждать. Спец транспорт с голубоватым свечением чуть отстал по такому случаю от королевской колесницы, что отправилась восвояси. И уже целый взвод крепких Светоборцев навис над скромной лавочкой портретиста.

– Художник земли тёмной? Кривых и тёмных дел мастер? – официозно обратились они, и печальный портретист с белым, как его новый лист, лицом громко сглотнул.

– Видимо, я… Что теперь со мной будет?

Все шумные рыночные торговцы смолкли и настороженно прислушались.

– Вашу зарисовку принял бы за королевский портрет только слепой или сумасшедший, – сказал, зыркнув в сторону онемевших зевак, хитрый Светоборец и продолжил, взяв Художника под локоть, – однако она приглянулась Светлейшему Герцогу, который и пригласил вас стать… Одним из придворных художников. Проследуем!

Толпа ахнула, и её досадные споры о таланте и бездарности рыночного портретиста ещё долго слышались за спиной удаляющихся стражников.

Верно говорят, никогда никому не завидуйте, пока не узнаете, как они кончили. Отмеченного светлейшим вниманием Художника привели в королевство с повязкой на глазах из гуманных соображений, дабы тот не ослеп с непривычки. А ему ведь столько ещё нарисовать предстояло. Повязку сняли лишь, когда он оказался непосредственно в своей мастерской. Художник, щуря глаза, оглянулся вокруг себя и подспудно смутился.

Скромный человек из народа, конечно, не ожидал сияющих роскошью хором, но это была абсолютно пустая квадратная комната без единого окна. И она освещалась одной только лампочкой, которая выделяла из белого массива обеденный стол, великодушно приготовленную постель и мольберт с холстом и красками.

Увидав краски в этой безрадостной обстановке, Художник всё-таки улыбнулся и от души поблагодарил своего нового работодателя с напряжённым лицом и мёртвыми глазами, который тем временем внимательно ловил каждую эмоцию и слово неоднозначного простолюдина. Краски вполне могли заменить одаренному творцу целый мир в живописном окне. Да он просто мог собственноручно создать себе замену этому красочному миру.

Полный счастья от того, что обеспечен работой в придачу к высшему покровительству, мастер первым делом взялся за подаренный набор красок с названием «Ярче яркого». И он нетерпеливо открыл все тюбики, один за одним, чтобы тут же написать масляный портрет, как на зло, практически безликого поручика Светлейшего Герцога. А эти коварные краски оказались, как нельзя кстати для написания портрета одного из Незримых – ни одна из них не имела цвета. Они были абсолютно прозрачными.

– Простите, а что с красками? Они бракованные? – изумился Художник и поручик, не моргнув серыми глазами, объяснился.

– Все в норме, так и задумано. Бесцветные нанокраски – это новые разработки наших учёных, а ваше пёстрое месиво это прошлый век. Она не оставляет ни следа, ни запаха. Зачем при священном королевском дворе лишняя грязь? Вы ведь должны содержать своё рабочее место в образцовой чистоте. Итак, – сконцентрировавшись на основной мысли, Незримый всмотрелся в слегка померкшие глаза портретиста, – ваша задача, как придворного художника, каждый день рисовать этими красками тот легендарный портрет и для разнообразия отображать на холстах все ваши ежедневные впечатления. Всем необходимым – материалами, лекарствами, съестным и достойным гонораром, вас обеспечат. Не переживайте и не вспоминайте свою вчерашнюю уличную жизнь во тьме, теперь вы на полном государственном обеспечении.

– А… – заикнулся растерянный мастер, кинувшись во след сбегающему серому кардиналу.

– На прогулку пока нельзя, оставайтесь у себя в мастерской. Вам нужно, как следует отдохнуть перед серьёзным и плодотворным трудом во славу нашего святого монарха. Счастливо!

– И вам, счастливо! И спасибо! Спасибо большое! – послышались приглушённые благодарности из закрывающейся за Незримым двери.

– Всегда пожалуйста! Идиот несчастный… – фальшивая улыбка сползла с его жёсткого лица, когда мускулистый Светоборец закрывал дверь мастерской на три надёжных замка. – А ты слушай свою задачу! Регулярно кормишь, даёшь вот эти препараты, неусыпно сторожишь каждый шаг, меняешь холсты, старые на новые…

– Что за бред? Как будто они отличаться будут! – уместно возмутился подчинённый.

– Для этого придурка будут! Не прекословь мне или тебя также запрут, света белого больше не увидишь!

– Слушаюсь, – обиженно буркнул толстолобый страж, но всё же спросил, злобно глядя из-под того же лба: – и сколько прикажете его так содержать и нянькаться с этим отребьем?! Не легче ль было прихлопнуть преступника!

– Будем держать его сколько понадобиться Святой Империи!!! – взвизгнул в ярости Незримый, но, скрестив ручки на бесцветной мантии, успокоился и пояснил недогадливому слуге, – мы же служители священной монархии и согласно Божьему закону не имеем право никого убивать. Согласно одной весьма эффективной, унаследованной нами от иезуитов, методике мы должны его перевоспитать, исправить, так сказать, довести до совершенства. Этот художник видел и запомнил кое-что о священном короле, чего никак не должен знать и болтать по миру. А мы привилегированные хранители сакральной тайны, должны теперь охранять этого любопытного простака, как государственную тайну. Понял?

– Да понял, не дурак. Только не жирно будет, какому-то вшивому простаку царскую охрану по гроб жизни?

– Лучшими стражниками в стране охраняется вся собственность короля, друзья и близкие. Враги режима и те, кто представляют угрозу для монарха это такая же собственность монарха, верно я говорю? Верно! Служи своему королю, а я пока к себе, ты меня утомил, Светоборец…

– И всё-таки. Что такого наш хорёк узнал о его Преосвященстве? – задал в пустоту очередной глупый вопрос охранник удаляющейся серой спине, но так и не получил ответа, ибо второго такого карцера в королевстве пока не оборудовали. Хотя возлежащий в своих сиятельных покоях кардинал засыпал именно с этой досадной мыслью.