Она с подружками пришли в кафе поесть мороже-ного в честь окончания университета, – большего в то

время мало кто мог себе позволить. Да и кафе в городе

остались – раз-два и обчёлся. На другом конце кафе

сидела группа небритых мужчин. Ну, девушкам

не пристало на них пялиться. И Наргиз не сразу разглядела Арсена. Да и то когда подружки зашушукались, что один из них не сводит с Наргиз взгляда.

Это был Арсен. Он даже пересел, чтобы лучше её

видеть. А когда девушки засобирались, вдруг подошёл

к их столику. У Наргиз забилось сердце, ей почему-то

показалось, что он позовёт её с собой – и она пошла бы. Но Арсен поздоровался, спросил, как Левон, как отец, поздравил с окончанием университета.

И вежливо попрощался. Да, и слегка погладил по щеке.

Наргиз пронзило током от его прикосновения.

И захотелось закричать ему в спину: «Возьми меня

20

с собой!» Но крепко держало её оцепенение, и она пошла домой. А Арсен – на войну.

Месяц назад Левон, возвратясь из бывшей боевой, а теперь зоны перемирия, – он регулярно отвозил туда

сам лично, несмотря на истерики матери, караваны

с продовольствием, одеждой – принёс печальную

весть: Арсен, попавший со своей группой в засаду, тяжело ранен. Потери в конце войны особенно тяжелы.

Но надежда оставалась. И она окрепла, когда Арсена, при содействии Левона, перевезли из полевого госпиталя в столицу, а затем в Москву.

Дороги, которые, казалось, никогда не пересекут-ся – неожиданно соединились. Она завтра утром будет

в Москве и найдёт его.

Казалось бы, что мешало сделать это неделю назад, например. Но как сказать отцу, что любит Арсена, если он её не звал замуж. Как самой взять и поехать к кому-то, когда ты – чужая. Ну а теперь совсем

другое дело. Это не она едет. Её выгоняют.

И в Москве она зайдёт проведать соотечественника —

святое дело.

Наргиз собирала вещи, стараясь не запеть от радости и молясь, чтобы отец не передумал в последний

момент. Но нет. Всё обошлось. Минас зашёл за ней, и они поехали в аэропорт.

С Наргиз никто не вышел попрощаться – ни мать, ни брат, ни отец. Это к лучшему. Пусть думают, что

она жестоко страдает. А она счастлива, как никогда

до сих пор. Ведь получила бесценный подарок. От самой судьбы, во время весны.

21

Глава 2. Встреча

Каро уже открывал дверь квартиры, идя утром

на работу, когда Наргиз, слово ожидая этого момента, вышла в коридор и взяла с вешалки сумочку, демонстрируя намерение выйти.

– Наргиз, ты это куда собралась?

– На работу в магазин.

– Наргиз, отдохни с дороги, – Каро был очень

смущён.

О скандале в «благородном семействе» в Москве

стало известно ещё до того, как Наргиз села в самолёт

в Ереване. Каро приходился Наргиз троюродным братом, – не очень близкий родственник. И разница в десять лет: и не ровесник, и не старый, что создавало какую-то натянутость.

Кроме того, он не воспринял всерьёз решение Акопа Левоновича послать Наргиз работать в магазин. Ну

рассердился отец, ну прогнал в ярости дочь с глаз до-лой, – уже через две недели, как успокоится, прикажет

вернуть её назад.

– Мне надо найти одного человека, – с внезапно

порозовевшими щеками, странно улыбаясь, сказала

Наргиз, – я должна его найти. Ты не беспокойся, я хорошо ориентируюсь в Москве.

22

– Какого человека? – холодея от нехорошего

предчувствия, проронил Каро, проницательно запо-дозрив, что проблемы с Наргиз двумя неделями

не ограничатся.

– Ну, в общем… – Наргиз посмотрела вдруг за-сверкавшими глазами прямо в глаза Каро. – Здесь, в Бурденко, сейчас лежит товарищ Левона, Арсен, фи-даин1. С тяжёлым ранением. Я должна его найти.

– Конечно, о чём может быть разговор. Мы все обязательно навестим его – это наш долг. Я слышал об Арсене. Наведу справки сегодня же. Тебе не надо никуда

ходить. Может быть, уже в это воскресенье и пойдём.

Наргиз промолчала, опустив голову. Каро вышел.

Через десять минут Наргиз предупредила Ингу, жену

Каро, что пойдёт немного погулять, и отправилась

к метро.

Доехала до Курской, подошла к справочному киос-ку. Сама точно не знала, о чём спрашивать, поэтому

с мольбой посмотрела на сидевшую за стеклом служа-щей:

– Мне надо больницу… нет… наверное, госпиталь, имени Бурденко. Знаете, туда, где справочная… человека найти.

– Какое отделение? – резко спросила женщина, не по сезону закутанная в платок.

Наргиз беспомощно помотала головой и в отчаянии сказала:

1 Фидаин – так называли добровольцев Карабахской войны 1991

–1994 г.г.

23

– Боевое ранение в голову.

Женщина вздохнула, на глазах появились слёзы:

– Чечня?

– Нет, наша война.

В полдень Наргиз в белом халате уже стояла в палате Арсена. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, без сознания. Свободная от бинтов часть лица

поразила Наргиз своей неестественной желтизной

и какой-то обречённостью.

– Вы очень вовремя, девушка, – врач, взяв Наргиз

под руку, вывел её из палаты.

Поправляя съезжающие с большого носа очки

и радостно моргая голубыми глазами, Антон продолжал держать Наргиз за руку, которую она деликатно

пыталась выдернуть.

– Знаете, Наргиз, ведь даже самая блестяще проведённая операция ничего не стоит без должного ухода

в послеоперационный период. У нас, как и везде

в больницах, нехватка среднего медперсонала. И мы

разрешаем родственникам ухаживать за больными, но вот с Арсеном никто не приехал. Мы тянули сколько могли, но нужна операция. Вы ведь для этого приехали, правда? Ну ничего, лучше поздно, чем никогда.

– Да!!! – крикнула Наргиз, прерывисто зады-шав. – Я приехала для этого.

– Ой, ну давайте паспорт, быстренько сейчас всё

оформим. А Вы кто будете Арсену?

– Двоюродная сестра, – чётко выговорила Наргиз

формулу-выручалочку для всех девушек Кавказа.

– Ага, понятно, – Антон склонил голову набок

24

и пожал плечами, – Мне-то всё равно.

«Ну и слава Богу», – подумала Наргиз. Главное, чтобы врачи разрешили остаться сейчас с Арсеном, а что скажет отец, Левон, Каро – её совершенно

не интересовало.

Как пробуждается природа после жестокой зимы

и весенним половодьем несёт талые снега потоком, который ничем нельзя остановить, так сейчас в Наргиз

проснулась Женщина. Женщина, которая всё может, которая, согласно могучему природному инстинкту, даёт жизнь и – что намного сложнее – сохраняет

жизнь любимому.

«Он – мой!» – повторяла про себя Наргиз эти два

слова, переполнявшие её каким-то новым, непонят-ным сильным чувством, смешанным из восторга и бо-ли. Боли от того, что её Арсен оказался вроде как бро-шенный один на госпитальной койке, и восторга, что

незанятое место рядом с ним заняла она. Опять боль

за то, что она увидела, и страх, что Арсен не выживет

или останется инвалидом. И опять восторг, что будет

операция, сделанная лучшими хирургами России, а это значит и всего мира, (ведь Антон был так опти-мистично настроен). Божьим провидением она пришла в самый нужный момент!

Всё вылетело из головы Наргиз – и университет, и аспирантура, и тема диссертации – будто никогда

ничего и не было. Весь мир, смысл жизни сосредото-чился в палате, где лежал неподвижно Арсен, завис-ший между жизнью и смертью. И в войне, которую

объявила смерти Наргиз, уверенная в своей победе.

25

Она пришла домой и стала собирать самые необхо-димые вещи. Потом вышла к Инге:

– Я еду в госпиталь Бурденко. Вот в этой записке

и адрес, и корпус, и телефон, и имя врача. Я там останусь, чтобы ухаживать за своим женихом Арсеном.

Инга, судорожно глотнув, схватилась за сердце:

– Умоляю, Наргиз, только не уходи сейчас. Пусть

придёт Каро, он сам тебя отвезёт. Меня твой отец

убьёт, если до этого не убьёт муж.

– Мне почти двадцать четыре года, я – взрослый

человек и сама решаю, куда и когда мне идти. Если

до сих пор было не так, то просто в этом не было необходимости. Я всё подробно написала в записке, всё

объяснила. Не переживай, Инга. Ты, во всяком случае, совсем ни при чём. Я бы дождалась Каро, но прямо

сейчас Арсена надо готовить к операции, я очень то-роплюсь. Если наберёшь сейчас телефон Каро, я с ним

поговорю.

Инга бросилась к телефону:

– Мне Каро, срочно. Что? На каком совещании?..

Господи…

Наргиз нетерпеливо открыла входную дверь:

– Я вечером обязательно позвоню. И в Ереван позвонила бы, только не уверена, что папа не даст отбой, услышав мой голос. Он сам меня выгнал, не выслушав.

Не уверена, что захочет выслушать сейчас.

И захлопнула за собой дверь, радуясь, как всё удачно складывается. Интересно, а применил бы Каро си-лу, чтобы удержать её дома? Вполне вероятно. Ну, а сейчас её никто не удержит.

26

Когда через два часа её позвали к выходу, она знала, что это Каро и что он – не один. Поэтому наотрез

отказалась выйти из больницы:

– Каро, вот письмо моим родителям. Здесь я всё

подробно объяснила. Что, почему и зачем. Я давно

люблю Арсена, и сейчас, когда ему нужна помощь, моё

место здесь, рядом с ним.

– Наргиз, ты представляешь, что говоришь? – Ка-ро был красный как рак. – Что значит помощь? Судно

выносить из-под мужика? А ведь он тебе не муж, даже

не жених. А что, если есть другая, любимая, а? Ведь ты

ничего не знаешь о его жизни.

– Я знаю, что он сейчас один и он умирает! – закричала Наргиз.

Каро ударил её в самоё больное место. Конечно, у Арсена мог быть кто-то. В каком тогда она окажется

положении?

– Наргиз, мы найдём человека, который будет

за ним ухаживать. Вернись домой, не совершай непро-стительной глупости.

– Нет, я не брошу его. Чужой просто возьмёт деньги и ничего не будет делать для Арсена, ведь его нельзя

будет проконтролировать. Пусть Арсен встанет на но-ги и уйдёт к другой, если есть другая.

Каро со стоном сел на скамью, не сводя с Наргиз

полных непонимания глаз.

– Наргиз, сестрёнка, пойдём сейчас домой. Арсен

больше не один, я сегодня останусь рядом с ним, возможно, уже сегодня найдём надёжного человека из наших. И ты каждый день сможешь приходить сюда, 27

проверять, навещать, теребить врачей. Наргиз, это

не твоё дело – убирать грязь за больным.

– А чьё это дело – убирать грязь? А если бы мой

отец не стал бы бизнесменом, не открыл бы банк

и остался бы безработным строителем, как почти все

его коллеги, с которыми он работал и о ком слышать

сейчас не хочет – без средств к существованию, тогда – можно было бы? Тогда убирать дерьмо за пре-старелым в США – это был бы предел мечтаний для

такой девушки, как я! Правда? Я не боюсь грязной

работы в том смысле, в котором понимаешь её ты.

Есть честная работа и есть нечестная. Есть грязные

люди с чисто выбритыми лицами, французским пар-фюмом и маникюром.

– А ты, похоже, очень сильно любишь этого Арсена, – задумчиво сказал Каро, – Надо же. Есть, оказывается любовь в наш испорченный век.

Наргиз повернулась к Каро спиной. На них без

стеснения глазели люди и это нервировало и без этого

взвинченную Наргиз. Она чувствовала себя беспомощным птенцом, впервые вылетевшим из тёплого

надёжного гнезда, чтобы попробовать первые взмахи

крыльями.

Каро подошёл к ней и обнял за плечи:

– Наргиз, ты права во всём. Но, согласись, ты ведь

в Москву приехала не из–за Арсена, тем более, вы да-же не встречались. Подумай о его реакции, когда

к нему вернётся сознание.

– Он меня любит, – зардевшись, сказала Наргиз, – я это почувствовала, когда мы случайно встрети-28

лись в кафе во время его последнего приезда с войны.

Он на меня так смотрел! Это все заметили. А теперь, когда я останусь с ним в госпитале, никто не посмеет сказать, что он хочет на мне жениться из-за моих денег.

– Ах, вон оно что! – Каро рассмеялся. – Ах, Наргиз, Наргиз… – и вдруг Каро зашёлся в смехе. —

Похоже, Арсену не отвертеться. – потом Каро сал се-рьёзным. – Нет, нет, Наргиз, всё правильно. Я рад

и за тебя, и за Арсена. Конечно, такой гордый парень, как бы он тебя не любил, не позволил бы себе открыто проявить чувства. Можно как угодно это назвать: ложной гордостью, предрассудком, но это – факт.

Так что мне ничего не остаётся, как оставить тебя

здесь, наедине со своей судьбой. Но, разумеется, мы

каждый день будем приходить сюда, навещать вас

с Арсеном. И если что надо – всё будет сделано.

Наргиз обняла Каро. Это была её первая большая

победа в жизни.

29

Глава 3. Отец

Для Акопа Левоновича отказ Наргиз от обручения

стал ударом. Злость на дочь, затмившая ему рассудок, ввергла в депрессию. Ведь он всё делал ради своих детей, и вдруг неповиновение, дерзость, самостоятельность —

других объяснений поступку Наргиз он даже не искал.

Поэтому, когда Левон принёс ему письмо от Давида, не прочитал его сразу. Наверное, впервые за свою

жизнь, он сильно напился и теперь приходил в себя

после жестокого похмелья. Когда постаревший, с посе-ревшим лицом, снова появился в офисе и увидел письмо на столе, отодвинул его в сторону, испытывая стыд

и вину перед бедным мальчиком, скорей всего, про-явившим верх великодушия в своём прощальном

письме. Позвал к себе сына.

Как обычно очень внимательный Акоп Левонович

заметил, что у Левона какое-то странное выражение

лица: жалость сквозь осуждение. Начал обсуждение

дел, но Левон перебил:

– Папа, ты прочитал письмо Давида?

– Нет. Ты ведь его читал. Не могу. Бедный мальчик

не заслужил такого позора. До конца жизни не смогу

смотреть ему в глаза, а к Грише и на похороны прийти

постесняюсь. Как там Гриша?

30

– Дядя Гриша – очень плох, кстати, от него скры-ли, что произошло на обручении, и объяснили отъезд

Давида, якобы он должен закончить в Штатах свои де-ла, чтобы собраться назад навсегда.

– Почему якобы?

– Потому что Давид никогда не вернётся на родину, даже чтобы похоронить отца. Он дал матери деньги

на похороны и обещал: как только отец умрёт, вызовет

её к себе, но приехать сам не сможет. А дяде Грише

осталось совсем немного, может, месяц, может, два, а может, и две–три недели.

Акоп Левонович застонал, провёл ладонью по лбу.

– Папа, прочти письмо Давида.

– Потом.

Левон резко встал, взял письмо и начал читать:

«Дорогой дядя Левон, я должен объясниться и, хотя

моей вины в случившимся не вижу, попросить у Вас

прощения. Я не придавал серьёзного значения мечтам

моего отца видеть своей невесткой Наргиз, потому что

такая необыкновенная девушка современного мира, как она, обычно сама выбирает спутника жизни.

А Наргиз не видела меня много лет, и я даже не мог

представить, что даст согласие на брак со мной.

У меня в Штатах есть женщина, с которой по объ-ективным причинам я не оформил официальный брак.

И ребёнок. Я не поставил своих родителей и родственников в известность. Сначала не был уверен в прочно-сти наших с ней отношений, потом из-за болезни от-ца. Не вижу в этом никакой своей вины, потому что

никому не обязан отчитываться о своей личной жизни.

31

И я никогда не поручал отцу просить для меня руки

Наргиз.

К сожалению, в свой приезд я попал в ловушку, наверное, поступил глупо, утаив правду ото всех, кроме

Наргиз. Я рассказал ей в день обручения о том, что

у меня в Штатах уже есть семья и попросил её фиктивно обручиться, а потом разорвать обручение, чтобы

избежать скандала. Мне показалось, что это самый

лучший выход из положения.

Но Наргиз нашла настоящий и единственный выход. Я восхищён её красотой и неординарностью.

И желаю большой и настоящей любви Вашей необык-новенной дочери. Давид»

Акоп Левонович откинулся в кресле и захрипел:

– Что?! Дай сюда!!!

Вырвал письмо у сына, руки его дрожали, буквы

плыли перед глазами. Потом Акоп Левонович смял

письмо и кинул его в угол комнаты.

– Закажи билет в Москву. Для меня.

Левон тяжело вздохнул. И опять посмотрел на отца

с жалостью:

– Папа, в Москву тебе ехать не надо. Наргиз нашла

в Москве Арсена и осталась в госпитале, чтобы за ним

ухаживать.

Левон никогда не видел отца таким растерянным

и жалким. Он подошёл к бару, вытащил бутылку коньяка, разлил коньяк в хрустальные рюмки, одну

из которых протянул отцу, другую залпом осушил сам.

– Ты мне говоришь об этом сейчас? – почти

с ненавистью спросил сына Акоп Левонович.

32

– Ты был совершенно невменяем эти три дня.

– Какой ещё Арсен? Они ведь никогда не дружили.

– Да. Но Наргиз, оказывается, была в него влюблена.

– Что значит влюблена?! – заорал Акоп Левонович. – Какая ещё любовь?! – и вдруг, резко поменяв

тон, испуганно спросил, – А этот Арсен, случайно, не женат?

– Нет, нет. – Левон ободрительно закивал головой, – тут в этом плане всё чисто. Ни жены, ни женщины, ни девушки, ни ребёнка.

– Ты уверен?

– Да. Бедный парень и не успел. Прямо с пятого

курса – на фронт. Нет, я знаю точно. Мы искали со-провождающих, когда отправляли его, раненого, в Москву. У него одна старенькая бабушка, сама больная. Мать где-то затерялась, и никого из близких

не нашлось.

Акоп Левонович, казалось, окаменел. Потом

неожиданно тихо спросил:

– Сынок, что мне делать?

Левону захотелось обнять отца и, как маленького, прижать его к себе, – таким беспомощным и растерянным тот не выглядел ещё никогда. Но вместо этого

ответил

твёрдо,

как

озвучивают

продуманные

и не подлежащие сомнению решения:

– Папа, я думаю, надо нам подождать и больше

не принимать скоропалительных решений под горя-чую руку. Наргиз в госпитале ухаживает за моим товарищем, у которого нет близких. Давай посмотрим

33

с этой стороны, тут нет ничего такого. Выполняет свой

долг, так сказать. А что из этого выйдет, там видно будет. Поженятся – слава Богу. Не поженятся – тоже хорошо, не ровня Арсен нам, хоть и уважаю я его. Не будем вмешиваться в их дела.

Акоп Левонович в отчаянии схватился за голову.

Он проклинал Давида – жена, видите ли, ребёнок.

Ещё неизвестно, чей ребёнок! Мало ли жён с детьми

бросают… А тут даже не расписаны. Подонок. Нет, всё

правильно сделала Наргиз. Наргиз…

Сердце кольнула острая боль: правильно ли он поступил? Акоп Левонович вдруг почувствовал себя каким-то незначительным существом, которое может об-мануться, которому можно навязать чужие правила…

Ну что ж, если само провидение навязало ему свою иг-ру, и Наргиз была послана в Москву за своей судьбой, то более ничего не остаётся, как ждать.

В памяти смутно проступил образ Арсена. Никогда бы не подумал, даже в кошмарном сне, даже в шутку, что у него будет такой зять. Безотцовщина. Да

и мать… уж лучше бы её совсем не было. За такого

свою дочь Наргиз отдать? Акоп Левонович застонал.

Он, ведущий деловые переговоры с иностранными ми-нистрами, финансирующий политиков, должен пород-ниться…

Нет, он едет в Москву, он привезёт свою дочь назад. Сколько поухаживала, – ладно, Бог с ними обои-ми. Акоп Левонович резко встал.

– Папа, что с тобой?

Акоп Левонович рухнул в кресло, как подкошенный.

34

Глава 4. На ступеньку

вверх

Неделя, проведённая Наргиз в больнице, показалась ей месяцем – как здесь всё отличалось от того, что она видела до сих пор. «Грязная» работа, воздух, пропитанный лекарствами и испарениями от лежачих

больных, временами сводили с ума. Но она ни на миг

не пожалела о принятом решении, ведь ради настоящей любви идут и не такое.