Глава 3

Вечер мистер Хэнкок проводит дома у камина, в обществе племянницы Сьюки, как и всю последнюю неделю.

– Почему бы вам не сходить в пивную? – нетерпеливо спрашивает Сьюки, и ее можно понять: поведение мистера Хэнкока порядком действует на нервы.

Не в силах долго усидеть на месте, он каждые две-три минуты вскакивает с кресла, словно ужаленный осой, и принимается расхаживать по гостиной, бесцельно открывая и закрывая ящики, с содержимым которых он ознакомился уже раз пять за сегодняшний вечер. Он прислоняется к каминной полке и раскрывает книгу, но почти сразу кладет обратно, поскольку строчки пляшут перед глазами. Дважды он выходит на лестничную площадку и, желая удостовериться, что ни один посетитель не мог остаться неуслышанным, велит служанке Бригитте выйти на крыльцо и постучать дверным молотком.

– Да ничего такого не произойдет, если вы отлучитесь на пару часиков, – настаивает Сьюки, страстно думая о собственных своих планах на вечер, а именно: повольничать с дядюшкиной чайницей и снять несколько ложек сливок из миски с молоком, стоящей в кладовой.

– А вдруг кто явится с новостями о «Каллиопе» и не застанет меня дома?

– Хотелось бы посмотреть на человека, которому когда-либо удавалось спрятаться в нашем городке.

– Хм-м. – Мистер Хэнкок садится в кресло и подпирает кулаком подбородок. Потом снова встает. – Наверное, мне следовало остаться в Лондоне. В кофейном доме всегда узнаешь самые достоверные новости.

– Да какая разница, дядюшка? Даже если известие и придет нынче вечером – что вы сможете сделать до утра? – Рассудительностью Сьюки вся в мать и вздергивает бровь – в точности как она.

– Но я хотя бы буду знать, – говорит мистер Хэнкок. – Я не могу успокоиться, пока пребываю в неизвестности.

– И заражаете своим беспокойством всех вокруг. Сэр, возможно, мы еще долго ничего не узнаем…

– Нет-нет. Уже скоро, уже вот-вот. Я уверен.

И да, мистер Хэнкок действительно уверен. Каждый нерв в нем звенит туго натянутой струной. Он подходит к окну и выглядывает на улицу, где сгущаются сумерки.

– Да что за пустые бредни такие! – восклицает Сьюки голосом и тоном своей матери Эстер, и мистер Хэнкок невольно цепенеет, ибо при виде белого чепца и сурово поджатых губ девочки вдруг переносится на сорок лет назад, в далекое прошлое, где он – маленький мальчик, испуганно стоящий перед строгой старшей сестрой. Но Сьюки озорно улыбается. – Здорово я пошутила, а?

И мистер Хэнкок испытывает такое облегчение, что разражается смехом.

– Ах ты, маленькая нахалка! – говорит он. – Что, если я расскажу твоей матери, как ты ее передразниваешь?

– Тогда я расскажу, как вы таскаетесь по тавернам.

– Да нипочем не расскажешь!

Мистер Хэнкок признает, что присутствие юной племянницы в доме для него весьма благотворно. Ему радостно слышать, как они с Бригиттой визжат, гоняясь друг за другом по лестнице, и радостно видеть, как они под руку выходят на улицу, отправляясь по каким-нибудь поручениям. Он даже готов терпеть проделки со своим постельным бельем, когда простыня и пододеяльник связываются нижними концами так, что ноги не вытянуть, – ведь чего еще ожидать от четырнадцатилетней девчонки? Во всех прочих отношениях Сьюки – превосходная домработница, которая бесконечно предпочтительнее угрюмых наемниц, служивших у него прежде. Будь она его дочерью, он направил бы ее маленький острый ум на ведение своих счетных книг, ну а так следует исходить из предположения, что она докладывает своей матери решительно обо всем, что ей становится известно. Мистер Хэнкок предусмотрительно купил Сьюки нарядное шелковое платье, которое позволил носить в доме, дабы по громкому шелесту юбки следить за перемещениями девочки.

Сама же Сьюки втайне рада, что ее отослали к дяде: самая младшая дочь в семье, лишний рот, ни о чем большем и мечтать не может. Она с ужасом думает о том дне, когда жирная жена брата произведет на свет очередного ребенка и ее, Сьюки, призовут обратно, чтобы она драила пол в детской, меняла пеленки и подтирала слюни младенцу. Здесь у нее своя отдельная комната, и у них с Бригиттой полно свободного времени, поскольку этот скромный пожилой человек работой не загружает.

– Ну тогда, может, почитать вам вслух? – вздыхает она. – Нужно же как-то скоротать вечер.

– Прекрасная мысль! Эссе Поупа, если ты не против.

– Ой, тоска зеленая! Дядюшка, я решительно против. Нет, нет. Выберите что-нибудь другое.

Мистер Хэнкок вздыхает:

– Сдается мне, ты уже выбрала.

И в самом деле, Сьюки тотчас достает из-за кресла нарядный маленький томик, какие продаются повсюду на Флит-стрит.

– Вот хорошая книжка, – говорит она, наклоняясь поближе к огню и быстро листая страницы. – Я уже до середины дочитала, так что вам придется догадываться, какие приключения произошли раньше.

– Столько новых романов, – с задумчивым удивлением произносит мистер Хэнкок. – Целая толпа Эмилий, Матильд и Селин: вот уж не думал, что деяния молодых дам могут занимать такую уйму страниц печатного текста.

– Я обожаю романы, – восторженно говорит Сьюки.

– А я – нет. – (Но это неправда: мистер Хэнкок человек сентиментальный и к тому же любит, когда Сьюки читает вслух. У нее высокий звонкий голос, и она живо покачивает головой, исполняясь энергии повествования.)

– Этот вам понравится, дядюшка. Он страшно увлекательный. И чрезвычайно поучительный.

– Твоя мать права: я выдаю тебе слишком много карманных денег. Твоя библиотека уже больше моей.

Библиотека мистера Хэнкока насчитывает ровно восемнадцать книг, включая Библию, которую можно отнести к разряду древних артефактов.

Наконец, поскольку племянница ему все-таки дороже Александра Поупа, он говорит:

– Ну так что? Будешь читать или нет?

Сьюки ерзает, устраиваясь поудобнее, и откашливается: кхе-кхе-гхм.

Ровно в этот момент раздается громкий, требовательный стук в дверь.

Мистер Хэнкок порывисто поднимается с кресла, роняя трубку и просыпая табак на свои туфли.

– Сядьте, дядюшка, – велит Сьюки, тоже вскочившая на ноги.

– Похоже, там что-то важное.

– Даже если и так, негоже знатному господину самому открывать дверь. Вам надобно нанять особого слугу, – говорит она, и пока мистер Хэнкок что-то невнятно мычит – сначала пытаясь сообразить, знатный он господин или все-таки не очень, потом прикидывая, в какие деньги обойдется ливрейный лакей, и, наконец, осознавая нелепость своих мыслей, – настойчивый стук повторяется.

– Оставайтесь здесь, – говорит Сьюки, подпуская в голос интонаций своей матери. – Бригитта откроет, это ее прямая обязанность.

Однако, не удержавшись, она скидывает туфельки и в одних чулках крадется через комнату. Приоткрывает дверь носком ноги и припадает лицом к щели: так ей хорошо видна входная дверь внизу у подножья лестницы.

– Ну, что там? – спрашивает мистер Хэнкок.

– Ничего. Бригитта! – шипит она в темноту.

Теперь в дверь уже не стучат, а колотят со всей силы: филенки дрожат, железная решетка на фрамуге тонко дребезжит.

– Откройте, сэр! – доносится голос снаружи. – Это я, Тайсо Джонс!

– Он самолично явился! Не посыльного прислал, а сам пришел. Проклятье! Определенно что-то неладное случилось.

Мистер Хэнкок отодвигает Сьюки в сторону и устремляется к лестнице. Там темно, как в преисподней, но он бегал вверх-вниз по этим ступенькам с того самого времени, как научился ходить, а мгновение спустя позади него уже трепещет слабый свет: племянница выскочила из комнаты с запаленной свечкой, чтобы зажечь канделябры.

– Нельзя, чтобы он застал нас сидящими в темном доме, при свете одного только камина, – бормочет она.

Мистер Хэнкок с грохотом скатывается по лестнице, грудь у него ходит ходуном.

– Что-то неладно, – задыхаясь, повторяет он. – Такое не в порядке вещей.

«И что же теперь делать? – проносится у него в уме. – Если корабль затонул, вместе с грузом… Ох, это будет страшный удар!» Сумеет ли он выстоять? И что насчет вкладчиков? Наверняка многие разочаруются в его предприятии. Торопливо шагая через прихожую, мистер Хэнкок подсчитывает в уме цифры. «Хвала Господу за кирпичи и штукатурку, – думает он. – В случае крайней надобности я продам свои наемные дома, и этот тоже – но не дай бог, не дай бог, чтобы именно мне пришлось продать отцовский дом!»

Он отпирает дверь трясущимися руками: сначала нужно отомкнуть замок большим ключом из связки, потом отодвинуть верхний и нижний засовы. Железные засовы тяжелы и неподатливы. Верхний вечно застревает, и мистер Хэнкок дергает раз, другой, третий… «Масло… Сьюки, принеси масла смазать дверь…» Наконец засов стремительно отъезжает в сторону, больно прищемляя мистеру Хэнкоку ребро ладони, и он чертыхается. За дверью слышится голос капитана Тайсо Джонса, который топает ногами на крыльце и сквозь зубы бранится по матери.

– Я здесь, здесь, минуточку! – кричит мистер Хэнкок, морщась и потирая поврежденную руку.

Сьюки уже зажигает последний канделябр, когда дверь наконец распахивается – и в неверном свечном свете взору мистера Хэнкока предстает капитан Тайсо Джонс.

Он все еще в своей моряцкой одежде; вылинявший от солнца и соли форменный камзол кажется голубовато-серым, изначальный синий цвет сохранился только под лацканами и обшлагами. Лицо его тоже носит следы долгого воздействия солнца и соленого ветра: красно-кирпичное, с огрубелой кожей, как на подошвах, с резкими белыми морщинами вокруг глаз и у рта. Щетина на щеках поблескивает, будто на них налет инея. Капитан держит в руках парусиновый куль и вид имеет весьма раздраженный.

– Лучше поздно, чем никогда, – отрывисто произносит он.

– Прошу прощения. Мне было никак не… не справиться с… – Мистер Хэнкок беспомощно указывает на дверь.

– Позвольте войти. Я шел пешком от самого Лаймхауса. – Он прижимает парусиновый куль к груди, как младенца. – Ноги отваливаются.

– Вы вернулись на «Каллиопе»?

– Нет. – Капитан Джонс проходит мимо него в прихожую. – Я же все объяснил в письме.

– Я не получал никакого письма… и вообще ни единой весточки от вас с прошлого января, когда вы отплыли из Лондона.

Капитан снимает фуражку. Ношу свою он без труда держит одной рукой: куль небольшой и явно легкий.

– Доброго вам вечера, юная барышня, – говорит он Сьюки.

Реверанс у девочки выходит не самый изящный, попросту неуклюжий, хотя она часто репетирует его перед старым зеркалом с облезшей амальгамой, которое висит над камином. Удрученная, она долго молчит, как несмышленое дитя, плотно сжав губы и широко раскрыв глаза. Потом наконец лепечет:

– Вам надобно выпить чаю.

– Пива, – поправляет мистер Хэнкок, чувствуя себя жестоким. – И вели Бригитте подать кусок говядины, да побольше.

Сьюки поспешно уходит в кухню, потупив голову.

«Если корабль затонул, – думает мистер Хэнкок, – значит ее отец потерял пятьсот фунтов, которые вложил в дело. Что скажет Эстер?»

Взмахом руки он приглашает капитана Джонса проследовать в кабинет и запоздало вспоминает, что свечи-то там потушены. Он очень хочет быть любезным хозяином, но в плотном, войлочном мраке кабинета у него перво-наперво вырывается вопрос:

– Где мой корабль?

– Провалиться мне на месте, если я знаю. Нельзя ли немного света?

Мистер Хэнкок дрожащими руками зажигает свечи на большом письменном столе.

– А что с грузом?

– Груза я не брал. – С протяжным стоном облегчения капитан Джонс опускается в кресло. – Я же сообщил вам в письме.

Но никакого письма не приходило! Мистер Хэнкок весь внутренне цепенеет – вероятно, и наружно тоже, ибо капитан Джонс настойчиво подсказывает:

– Письмо. Отправленное мной с «Розалией», отбывшей с Макао вскорости после моего прибытия туда.

– «Розалия» затонула, со всей командой.

– А. Значит, вы ничего не знаете.

С минуту они сидят молча, капитан Джонс набивает трубку. Когда он затягивается, вспыхивает красноватый огонек, в слабом свете которого все морщины и складки на его нахмуренном лице кажутся глубже и резче, залитые чернотой. В тишине слышно, как он причмокивает губами, посасывая черенок, как размеренно тикают часы, как поскрипывает и потрескивает старый дом, пытаясь устроиться поудобнее. Парусиновый куль лежит у капитана Джонса на коленях.

– Я продал ваш корабль, сэр, – наконец говорит он.

Внутренности у мистера Хэнкока враз словно разжижаются. На ладонях выступает холодный пот. «Я доверяю этому человеку, – напоминает он себе. – Он мой торговый агент. Он делит со мной прибыль. И действует только в моих интересах».

– По веской причине, – продолжает капитан Джонс. – Мне подвернулась редчайшая диковина, но у меня не хватало на нее денег. Вы всегда оставляли за мной право принимать решения самостоятельно.

– Да, но в пределах разумного! Приобрести рулон ткани, какую-нибудь новинку, чтобы проверить спрос на нее; если нужного товара не достать – заменить его другим, не более рискованным… Но продать корабль! Это же источник моего дохода!

– И моего тоже. – Капитан Джонс совершенно невозмутим. За время долгого путешествия он успел свыкнуться с новыми обстоятельствами, а кроме того, он всегда знал толк в настоящих редкостях. Он подается вперед в кресле и ухмыляется во весь рот. – Но заверяю вас, мы возместим наш убыток тысячекратно! Вы в жизни не видели ничего подобного тому, что я нашел для вас. Никто не видел.

– И что же это?

«Какая-нибудь дрянь, которую мне нипочем не продать, – думает мистер Хэнкок. – Двухголовый котенок, или новая разновидность яда, или набор непотребных гравюр, за которые меня упекут в тюрьму».

– Где девочка? Позовите ее сюда.

– Не надо устраивать зрелище из собственного безрассудства, – вздыхает мистер Хэнкок.

– Это зрелище нуждается в очевидцах! Позовите всех своих домочадцев. Зажгите все лампы!

Мистер Хэнкок слишком ошеломлен, чтобы протестовать дальше. Он тяжкой поступью выходит в прихожую, но кричать племянницу нет необходимости. Сьюки и Бригитта (которая, судя по мутноватым глазам и сбитому набекрень чепцу, опять вздремнула в судомойне) уже топчутся у двери. Поднос с пивом, чтоб не звенел, поставлен на пол. Лица девочек – два бледных овала, почти неотличимых во мраке один от другого, – вопросительно обращаются к нему.

– Вы слышали, – говорит он. – Зажгите лампы.

– Слушаюсь, сэр, – откликается Бригитта. Голос у нее дрожит и пресекается от возбуждения. Оловянные кружки звякают, и пиво из них расплескивается, когда она поднимает поднос и направляется к двери, бесшумно ступая по половицам.

– И наденьте обувь, – велит мистер Хэнкок. – А то можно подумать, что вы тут подслушивали.

Он сам вносит поднос в кабинет, и девочки, разобравшись в полутьме, где чьи туфельки, входят за ним следом. Капитан Джонс уже положил парусиновый куль на стол. По складкам ткани видно, что в нем находится какой-то твердый предмет. Не тяжелее курицы и достаточно маленький, чтобы мужчина мог спокойно его нести под мышкой. Да как это может стоить столько же, сколько двухмачтовое торговое судно вкупе со всем товаром, за которым оно было отправлено?

Мистер Хэнкок чувствует, как девочки позади него подвигаются поближе одна к другой: они вечно льнут, жмутся друг к дружке, точно котята, оставленные матерью. Он слышит осторожный шорох, – верно, Бригитта сжимает локоть Сьюки. Как жаль, что рядом с ним нет доброго друга, который бы ободряюще дотронулся до его руки. Мистер Хэнкок со вздохом расправляет плечи.

– Во время своих путешествий, – начинает капитан Джонс, – я видел великое множество странных вещей. Вы и близко вообразить не можете, милые барышни, до чего странных. Я видел коров с шеями, длинными, как высокое дерево. Видел китаянок обычного роста, но со ступнями не больше сдобных булочек. Видел…

– Довольно, – перебивает мистер Хэнкок.

– Это в мешке лежит, да? – спрашивает Сьюки.

– Вы чрезвычайно проницательны, юная барышня. – Капитан Джонс внимательно всматривается в лица своих зрителей и вздыхает. – Ну хорошо. Давайте перейдем к делу. Когда вы увидите диво дивное, что я вам привез, вы просто ахнете.