С другой стороны, Бочу рассматривали как полезного менеджера, ведь он имел язык без костей и умение уверенно доказывать любую чушь. С незнакомыми людьми это часто работало, и было важно для продаж.

Следующим необходимым качеством была наглость. Способность действовать локтями в своих интересах. Навык, которым во времена моего детства отлично владели продавцы овощных, мясных и ликере-водочных магазинов, и который осуждался в правильных книгах и фильмах. Наглый анти – герой в них всегда терял. В новой жизни, терять стали те, кто в серьез воспринял эту мораль и не предпринял ничего для самосовершенствования способности плевать на окружающих. Упырь требовательно шептался с Посторонним В. о новой иномарке, Дубовир с Козлом похохатывая, получали дополнительные командировочные на «отдых» – то есть на проституток, Эполет с Пуговицей деловито отгружали в багажники мешки сахара, ящики консервов, шины, да и вообще, все что бог ни пошлет в вагоне с бартером. Я же постеснялся попросить лишние сто пятьдесят рублей к зарплате, и копил на музыкальный центр. Музыка была для меня той отдушиной и целью в жизни, о необходимости которой мне твердили с детства.

Когда-то, во времена школьной юности я увлекся роком, настоящим, первобытным, мощным как ядерный взрыв. Роком 60-х во всей его юности и красоте. Дело было так. В археологической лаборатории, где я бывал в качестве кружковца, лаборант Митя заводил проигрыватель каждый раз работая с фондами. Как-то вечером, я сидел бессмысленно разглядывая схемы погребений и думал, что археологом я наверное не стану. Играла пластинка группы Роллинг Стоунз из серии «Архив популярной музыки». Первая сторона не оставила в моей душе никаких следов, я любил бардов, Наутилус Помпилиус и не понимал как можно играть что-то интересное на трех гитарах и ударной установке. Первая сторона закончилась, Митя встал, подошел к проигрывателю и перевернул пластинку.

Сначала раздались шипение и скрип, а потом…

“What a drag it is getting old!” – вскричал из матерчатого динамика Мик Джагер и во всем моем организме, случилась мгновенная как удар или приятный сердечный приступ перемена. Я внутренне задрожал и понял, что эта песня и музыка – самое настоящее и непостижимое из того, что я знал. Еле дождавшись положенного времени, я выбежал из лаборатории, доехал до музыкального магазина, купил пластинку за 3 рубля 40 копеек и слушал ее дома весь вечер. В тот день я понял, что меня действительно интересуют в жизни.

Звонок факса вернул в действительность. Глянцевая бумага, испещренная графитовыми цифрами и таблицами, поползла на свет божий. Очередной прайс, нужно было бережно подшить в соответствующую папку, желательно при этом изучив и запомнив цены.

А за окном в жаре набухало густое зеленое лето, пятница подходила к концу.

–Сегодня можешь уйти пораньше, – милостиво бросил Упырь.

– Очень кстати, – подумал я и быстро собравшись, вышел на свободу.

Я шел по летнему городу. Зелень оттеняла дорогу, и путь мой был легок и лежал он в квартал старых домов, студенческих общежитий, разрисованных ржавых гаражей и тропинок среди сирени, в археологическую лабораторию педагогического института. Там меня уже ждал старый друг и собутыльник лаборант Митя. Тот самый, что поставил пластинку, определившую мои вкусы на всю оставшуюся жизнь, единственный человек с которым я мог обсудить последние соображения по поводу музыки почти забытой поколением. Вообще-то, лаборантом Митя уже не был, а напротив, был преподавателем в коммерческом вузе. Несколько лет мытарств по музеям с мизерными зарплатами и должностями младших сотрудников для него завершились счастливым трудоустройством и почти достойным положением коммерческого преподавателя, впрочем, денег, как и мне, ему платили пока мало.

Лаборатория встретила подвальной прохладой. Из фото-каморки слышалась песня Боуи про Звездную Пыль, в коридорах царил полумрак, камерные воспоминания, мелодия и голоса незнакомых студентов в чайной.

Давно, в годы экзальтированной юности кто-то сказал мне, что Дэвид Боуи – гений и классик, что Дэвида Боуи должен слушать и почитать каждый просвещенный меломан. Естественно, после такой характеристики я полюбил Дэвида Боуи всей душой, а чуть позже, получил возможность слушать его записи. Каждый раз, когда я приносил домой новую кассету с очередным Боуиным альбомом, мне предстояла большая работа – дослушать, прочувствовать и полюбить очередной пример творчества Дэвида. Не скажу, что это было просто. Наиболее частой реакцией на каждую новую запись были недоумение, разочарование и непонимание того, что миллионы людей нашли в этой нудятине. Однако, как усердный меломан я не останавливался перед трудностями. Слушал Боуи снова и снова, до тех пор, пока не привыкал и не начинал верить, что передо мной действительно великий образец музыки. Наверное, когда-то давно, Давид смог вот также убедить кого-то важного и заставить поверить в его творчество, тот в свою очередь заставил так думать других, далее цепная реакция просто прокатилась по миру не оставляя не вовлеченным никого.

Митя меня уже ждал.

– Новое пиво «Грольш» появилось, видел? – заметил я, когда мы быстро покинули подвал лаборатории и направились по основному делу.

– Да – ответил Митя.

Пиво «Грольш» тогда только начали продавать в ларьках, и оно поражало воображение нездешней приземистой, пузатой бутылкой, подчеркнуто заграничной этикеткой, но самое главное, удивительной крышкой, похожей одновременно на винную пробку от средневекового фламандского кувшина и чеку от гранаты. Одним словом, новое пиво обещало чудеса и рай. Однако, бутылка заграничного «Грольша» стоила в 10 раз дороже обычного жигулевского, поэтому «Грольш» решено было не брать, а ограничиться отечественным напитком. С ним мы и начали свой нетрезвый поход.

Мы шли по дворикам, заросшим зеленью и улочкам центра города. Мы останавливались пополнить запас пива, потом садились на скамейки, заборчики, бетонные блоки, отливали в щелях между старыми гаражами, и за толстыми стволами тополей и пили снова. И лилась, вместе с пивом, беседа про альбомы и песни, про слышанные сотни раз концерты. Удовлетворенный ходом дискуссии Митя утвердительно кивал, а я взмахивал руками и горячился.

– Что мне положительно нравится в современной России, так это то, что нет очередей за пивом – вдруг заявил Митя.

Я мгновенно провалился в воспоминания. Когда-то Горбачев объявил сухой закон, и органы начали борьбу со змием на местах. Водка продавалась с 2-х часов, а с пивом в нашем районе решили поступить еще занимательнее. Свезли все пивные ларьки в одно место недалеко от моего дома. Ларьки выстроились в небольшой микрорайон. Место получило название Долина Смерти. Не сильно знаю, что происходило там в будние дни, но по выходным, автобусные маршруты в наш околоток были забиты страждущими. Люди ехали с банками, канистрами, ведрами и даже чайниками. Кое-кто брал пиво в целлофановый пакет. Однажды, у ларьков натурально видели человека с супницей из фарфорового сервиза. «Мне в нее!» – заявил человек, и очередь с уважением расступилась.

Мы взяли еще пива и вошли в старый двор бывшего обкомовского дома. Я присел на песочницу и огляделся. Опустился вечер и вдруг, как это часто бывает во второй части попойки, краски потускнели, незаметно подобрался холод и понимание бренности сущего. Я увидел мир, как пустой проспект под лучами холодного заходящего солнца. Как горы домов вокруг сырого дворика с вялой нераспустившейся сиренью, кошками и драной стекловатой на трубах в подвальном окне. Как отзвуки смеха, чужих голосов и странной музыки, которая подобно связке пустых жестянок, волочется и гремит, а потом исчезает в тишине вечера. И нет никого, и город пуст изнутри и с реки все явственнее тянет вечностью, она окутывает холодом ноги и поднимается выше, стремясь доползти до сердца, и никак не доползает.

Митя тоже погрузился в свои мысли и медленно покачивался, смотря прямо перед собой. Подошел момент, когда вечер нужно было спасать.

– Ну что, в «Соки Воды» и по сто пятьдесят? – утвердительно спросил я

– А потом еще по пиву и можно в лаборатории посидеть, у меня ключ есть – поддержал Митя и мы, обретя второе дыхание, выдвинулись навстречу уже ночному городу и пьяным хождениям по нему.

Далее, воспоминания о путешествии из одной «наливайки» в другую и споры с их подозрительными посетителями перемежались черными полосами, которые слились в итоге в одну. Когда я открыл глаза, было свежее утро, я лежал на связке алюминиевых стоек от палаток и Митя поливал меня из шланга. Одет я был почему-то в синий халат лаборанта. Я сел и потряс головой, как только что помытый кот. В эту секунду дверь открылась, и на пороге появился директор лаборатории, кандидат исторических наук доцент Персиков. Доцент с удивлением обнаружил в святая святых его науки двух похмельных типов среди пост-пьяного беспорядка и нахмурился. Я подумал, что сцена мне что-то очень сильно напоминает и даже произнес про себя:

– Профессор, етить твою мать, заходи, выпей с нами!

Правда вслух я ничего не сказал, а быстро собрался и вышел. Через минуту меня догнал Митя. Ключ от лаборатории в это утро у него решили забрать.

Сначала мы молча шли по улице.

Потом Митя сказал:

– Кстати, а пиво «Грольш» мы все-таки попробовали, помнишь, как на последние деньги брали? –

– Нет

– И я почти не помню. Жаль, наверно хорошее было.

Мы мечтательно помолчали, потом Митя сказал:

– Ладно, я лучше домой пойду, больше не буду пить сегодня, родители опять расстроятся…

– Да и денег нет, – согласился я.

Мы обменялись рукопожатиями, и пошли в разные стороны. Утро лениво катилось к полудню. В сквере прогуливались ранние пенсионеры. Воробьиная дрянь скандалила по кустам. На постаменте в парке в солнечных лучах горел бюст Ильича. Город в субботней полудреме не спешил по делам.

Свальный грех и кильки в томате.

С утра Масленица сиял. В то же время, его круглое лицо выражало приподнятую озабоченность. У Масленицы был день рождения, а значит, Посторонним В. уже выдал ему в подарок «котлету». Людей близких и проработавших достаточно долго в конторе поощряли. От Постороннего В., блага расходились по организации кругами. Те, кто был поближе, ощущали на себе мягкие удары теплых океанских волн в виде новой квартиры или иномарки. Стоявшие подальше, чувствовали ласковый прибой в области коленок и что-нибудь вроде телевизора или видеомагнитофона на день рождения или другую важную дату, ну а до таких как я докатывалась лишь мелкая рябь в виде слов благодарности, обещаний и похлопывания по плечу.

Масленица был удивительным человеком. Вокруг себя он неизменно создавал крик и бурю, особенно если это касалось работы и особенно, если никакой нервотрепки в принципе не требовалось. Основная его задача заключалась в получении на станции платформ и погрузка на них техники. Эти платформы Масленица выбивал максимально проблемно, каждый его разговор со станцией напоминал Сталинградскую битву. Он кричал, умолял, ругался и давал обещания, и каждый раз, понеся значительные потери, Масленица, в конце концов, оказывался героем. Его уважали, считали незаменимым специалистом, и немного побаивались. Первые три месяца я тоже испытывал трепет перед могущественным логистом, а потом Масленница ушел в отпуск, и как назло, Упырю потребовалась отправка.

– Ну что, иди на станцию, заказывай платформы, – буднично бросил задание Упырь и уткнулся в ноутбук.

Я подумал, что все кончено, что сейчас на станции меня унизят, обсмеют, и отправят восвояси ни с чем, ведь куда мне до Масленицы с его связями и пробивными способностями? Я брел на станцию, чувствуя себя полным ничтожеством и неудачником. Я проклинал свою работу, мысленно восклицая, какого черта переводчик должен идти в пасть железнодорожным бюрократам и выбивать эти проклятые платформы? Но поделать ничего было нельзя.

– Ну и ладно, уволюсь, нахрен, – думал я с обидой

В таком настроении я вступил на территорию, где обитали инфернальные железнодорожники. Я открыл обитую клеенкой дверь диспетчерской, и не чуя ног переступил потертый миллионами просителей порог.

– Платформы? – вежливо спросила полная дама за столом – Заполняйте бумаги, копии ПТС и договоров принесли?

Через двадцать минут я заполнил все бланки, сделал дело и вышел на волю. Станционные работники со мной вежливо попрощались. После обеда платформы стояли под погрузкой.

– Ай да Масленица, – думал я весь день, после визита на станцию.

Итак, у Масленицы был день рождения. Масленица входил в средний круг, но всегда надеялся максимально приблизиться, поэтому, сегодня, от щедрот и из выданной «котлеты», он организовывал сауну для всей мужской части коллектива.

Я догадывался, что радостное возбуждение, которое многие пытались маскировать деловитостью, происходило не от того, что можно будет, наконец, помыться и выпить пиво, но ничего не уточнял, а просто, как и все ждал вечера.

Балу как обычно похохатывал со своего места, Дубовир нетерпеливо оглядывался по сторонам, Леша Козел звонил домой и отпрашивался на вечер, Боча безучастно смотрел в монитор, его не позвали, Лось уехал из офиса на весь день, Упырь ерзал в кресле и обрушивал на меня новые задания, тоном обещавшим необязательность их исполнения. Потом он сказал.

– Тут вагон с килькой в томате пришел, я вчера попробовал, так всю банку съел с хлебом. Очень вкусно! Хочешь, возьмем по ящику?

Кильки мне не хотелось, но и отвергать предложение Упыря тоже.

– Ну, я не знаю, можно в принципе.

– Отлично, пойдем, поможешь в багажник загрузить, а я тебе ее до дома подкину.

– Отлично!

– И из зарплаты только полцены вычтем.

Вот тебе и раз, а я-то, надеялся, что обрету ящик консервов на халяву, как это делали те же водители. Однако, что было позволено Юпитерам, не было позволено мне, а отступать было поздно. Мы вышли в завод. Обогнали промасленную группу рабочих, прошли по впрессованным в асфальт старым рельсам узкоколейки и вошли в китовое брюхо склада. В полумраке до крыши возвышались еще не переваренные едкими желудочными соками коммерции материальные ценности. Ящики с шестернями, валами, редукторами. Ряды коробок передач, двигателей, связок тракторных гусениц. Специальный угол был отведен под продукты. Пришедшая с Владивостока в обмен на асфальтоукладчик и дорожный каток килька в томате стояла в картонном штабеле. Упырь кратко пообщался с кладовщиком. Взгляд у кладовщика был презрительным. Упырь пошел подгонять машину, а я стоял молча. Кладовщик не смотрел в мою сторону, всем своим видом демонстрируя превосходство. Это была обычная поза заводчан. Нас фирмачей, не любили, считали жуликами и паразитами сосущими соки завода и мечтали у нас работать.

Подкатила темно зеленая БМВ. Упырь получил эту машину недавно и надолго стал предметом обсуждения всего завода. Его бывшие коллеги передвигались в основном на полуразрушенных автобусах и трамваях. Мы закинули ящики и выехали. На повороте Упырь притормозил пропуская идущую на зеленый пожилую тетку. Тетка, увидев едущую на нее дорогую иномарку, застыла посреди дороги. Части ее тела произвели одновременные разнонаправленные движения вперед, в сторону и обратно на тротуар. В тоге она застыла как вкопанная, не зная, что делать. Упырь отчаянно замахал, мол, иди!

– Нет, ну ты видел? Насколько народ зашугали! У нее зеленый, а она боится и не идет!

Мы проехали, оставив тетку у обочины, а я думал, что это отвратительно, но приятно, переместится из категории шарахающихся к обочинам, в категорию вальяжно проезжающих на удобный сигнал светофора. На площади мы заметили митинг. Среди плакатов и флагов возвышался ватман с требованием «Верните награбленное!».

– Верните награбленное! – воскликнул Упырь и засмеялся.

– Нет, ты видел? Может действительно кто-нибудь вернет, как считаешь?

Я только криво усмехнулся, представляя, как тысячи красномордых и наглых, интеллигентно – страшных и по бандитски обаятельных новых хозяев жизни, по требованию этих старух, ветеранов и мужиков в бесцветных куртках и отечественных ботинках, расстаются со своими заводиками, магазинчиками, базами, ресторанами и деньгами. К носителям лозунга, никаких движений чувств я тоже не испытывал, их пафос казался бессмысленным и не относящимся к реальности. Кроме того, я ведь сейчас вроде был среди тех, к кому этот лозунг был обращен и не чувствовал неправоты.

– Поработаешь, годик, машину получишь – продолжил мои мысли Упырь.

– Машину? Да я и без нее неплохо живу. Никогда не интересовался машинами.

– Да ладно, машина это комфорт и свобода. Получишь – поймешь.

Возражать я не стал. Работал я старательно, освобождая Упыря от множества задач, ранее бывших его ответственностью, так что Упырь мог мне помочь с дальнейшим продвижением.

Закинув ящики по домам, мы развернулись и взяли курс на сауну, расположенную в частном секторе промышленной окраины. Бывший санаторий для работников железнодорожных мастерских был частично отдан под магазины и подозрительные конторы, один из флигелей предприимчивые молодчики переоборудовали под сауну. Когда мы подъехали, весь честной народ был уже в боевом состоянии, расположившись в вольных позах вокруг большого стола с пивом и закусками. Лоснящиеся физиономии, полуобнаженные телеса и туники из простыней делали обстановку похожей то ли на тайное собрание римских патрициев, то ли на пьянку дембелей в солдатском предбаннике.

Масленица натужно изображал хозяина вечеринки и стремился все время угодить Постороннему В. и Лосю. Открывал им пиво, предлагал откушать особого копчения рыбу и выхватывал наиболее охлажденные бутылки из рук коллег специально для руководства.

Народ же развлекался в меру своих наклонностей. Толян жарко опрокидывал ледяную водку внутрь распаренного тела. Раскрасневшийся Балу, похохатывал, сложив пухлые ручки на большом белом животе. Дубовир, которому досталась простыня с дыркой, просунул туда немаленькое хозяйство, и скорчив детскую обиженную мордочку картинно восклицал: «Витя, я буду жаловаться на этот сервис!». Лось ржал, стреляя при этом не смеющимися глазами по сторонам. На заднем плане незнакомые мне люди стучали бильярдными шарами. Потом открылась дверь, в сауну легко вскользнули три проститутки. Хоть я и ожидал этого, но сердце мое учащенно забилось.

Надо сказать, что при всеобщей сексуальной революции вокруг, с переходами набитыми эротическими журналами на плохой бумаге, вечерними передачами по центральным каналам и штабелями кассет с порнухой в каждом ларьке видеозаписей, я жил в своем замкнутом мире, без женщин и всякого секса. Не то чтобы я был слишком застенчив или нехорош собой, нет, просто бегать за противоположным полом ради секса, тратя время и деньги, казалось мне нецелесообразным. Кроме того, я ждал, что со мной, возможно, случится любовь, и не хотел размениваться по мелочам. Однако сейчас, доступная близость трех еще вполне свежих девиц мобилизовала мое мужество, и я принял стоику, приготовился и стал наблюдать, поджидая нужную минуту. События тем временем развивались быстро. Первая партия из трех человек, подталкивая девок впереди себя, набились в «комнату отдыха».

Комнаты отдыха, сколько жирных и влажных тел елозило в каждой из них в клубах пара и пивных испарений, в саунах больших и малых городов. Сколько пива, спермы и блевотины было пролито. Сколько стеклотары и использованных презервативов выгребалось уборщицами по утрам. Однажды, много лет спустя, иностранцы, посетив такую сауну с удивлением расспрашивали меня зачем в бане стоит широкая двуспальная кровать. Что я мог им ответить?