© Илья Стефанов, 2021

ISBN 978-5-0055-5120-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЗОЛОТОЙ ЛАРЕЦ
Повесть рыбака Маруфа

 
Роман в стихах
в четырёх книгах
с предисловием и вступлением
 
 
по мотивам
 

«КНИГИ ТЫСЯЧИ И ОДНОЙ НОЧИ»

 
После любящих слово АРАБОВ
И замечательного переводчика М. А. САЛЬЕ
Прославляет их ТРУД
Удачливый в рифмах Илья СТЕФАНОВ
 

Предупреждение читателю

 
КНИГА ПУСТЬ НЕ ПОПАДАЕТ В РУКИ
НИ ДЕТЕЙ, НИ СПЛЕТНИЦ, НИ ГЛУПЦОВ
 

Пояснения автора

Роман в стихах «Золотой ларец» написан по мотивам «Книги тысячи и одной ночи» (восьмитомный перевод с арабского М. А. Салье, 1958 г.). После названия каждого раздела указывается место «Книги…», ставшее основой поэтического текста (номер тома и страницы). В качестве эпиграфов были использованы отдельные фразы или стихи «Книги…». Из неё же взяты почти все пояснительные сноски в тексте романа. (В противном случае они отмечены словом – Автор).

Илья Стефанов

Слово о повести Маруфа
(Предисловие)

VII, 5—12

Если бы душа моя была в моих руках,

и я отдал бы её тебе за эту повесть,

моё сердце на это бы согласилось.

 
Царь царей, властитель Хорасана,
Чтил среди придворных мудрецов
Знатоков Хадиса¹ и Корана,
А средь слуг – рассказчиков-чтецов.
 
 
Он любил старинные преданья
О царях и витязях лихих,
И рассказы, повести, сказанья
О делах великих и простых.
 
 
Каждый, у кого рассказ был строен,
В душу проникал, тоску леча,
Похвалой был царской удостоен
И халатом с царского плеча.
 
 
Если ж выходил рассказ прекрасным,
Царь дарил подарок дорогой:
Тысячу динаров хорасанских
И коня в исправе золотой!
 
 
Лучшими рассказами в те годы
Были те, что сочинил Синдбад:
Книга приключений Морехода —
Словно волшебства цветущий сад!
 
 
В ней, однако, правды маловато,
А придумке, вымыслу – простор.
Где Синдбад найти мог столько злата,
Никому не ясно до сих пор.
 
 
Но дошла до царственного уха,
Завладев державной головой,
Весть о дивной повести Маруфа,
Златоустом звался он молвой.
 
 
Говорили, что его рассказы —
Как из моря мудрости улов.
Говорили, что тесны там связи
Правды жизни с краской звучных слов.
 
 
Повесть ту читают не от скуки.
В ней – предупрежденье для чтецов:
Книга пусть не попадает в руки
Ни детей, ни сплетниц, ни глупцов.
 
 
Царь вскричал: «Найти мне повесть эту,
Записать, доставить в Хорасан!»
И, два года рыская по свету,
Разыскал её купец Хасан.
 
 
Царь назвал ту повесть сущим кладом,
А другие слушать не хотел!
Он купца осыпал чистым златом
И в одежды царские одел.
 
 
Дал коня. На нём была исправа
В злате вся, от стремя до удил.
Землю дал с селеньями и справа
От себя Хасана посадил!
 
 
Клад волшебный, утешенье в слове,
Царь велел в златом ларце замкнуть.
И с тех пор он слушал чудо-повесть
Всякий раз, когда стеснялась грудь.
 

Слово о Маруфе
(Вступление)

V, 263—268

Нет у меня порока кроме бедности.

 
Шёл по городу Багдаду человек
С ношей дров на поседевшей голове.
 
 
По тому, что он имел худую плоть,
Видно было, позабыл о нём Господь.
 
 
Гнёт-усталость и густой полдневный зной
Мир пред взором застилали пеленой.
 
 
Наш носильщик от таких злых дел размяк,
И в печали рассуждал примерно так:
 
 
«Неужели служит наша голова,
Чтоб носить на ней то пищу, то дрова?
 
 
Хорошо, конечно, что под ношей тень,
Но в такой тени не сладко в жаркий день!
 
 
А сегодня над Багдадом злющий зной,
На песок нельзя ступить босой ногой!
 
 
Я в жару под тяжким грузом изнемог,
Стал неверным шаг свинцом налитых ног.
 
 
Всё! Нет мочи! Отдохну. Да, решено!
Здесь как раз полито и подметено,
 
 
Воздух ровный – сам стремится влиться в рот.
И скамья зовёт на отдых у ворот!
 
 
Где ты, молодость, и где былая стать?
Нет, мне надо отдохнуть и подышать.
 
 
Ах, блаженство – шевелить ступнями ног,
Ощущая телом нежный ветерок!
 
 
Да к тому же здесь и музыка слышна.
О мой Бог, какая звучная струна!
 
 
И слышны под лютню звуки голосов
В чтеньи, пеньи ли чарующих стихов.
 
 
А стихам (о, что творит кудесник чтец!)
Вторят птицы (научил их петь Творец!).
 
 
Ох ты, господи! да что ж за праздник там?
Подойду немного ближе к воротам.
 
 
Сад – из лучших, из ухоженных садов,
Между зеленью – зеркальный блеск прудов.
 
 
А из окон, с ароматом сада слит,
Запах кушаний дурманит и манит!
 
 
О мой Бог, наш Господин, творец всего!
Наделяешь Ты без счёта одного,
 
 
А другого – он хоть лоб себе разбей! —
Оставляешь Ты без милости своей!
 
 
Как же так? В грехах своих, о славный мой,
Я раскаивался сразу пред Тобой.
 
 
Правда, я сопротивлялся злой судьбе,
Но ведь я и не выигрывал в борьбе!
 
 
Я не лезу своевольно в Твой чертог,
Властен Ты во всякой вещи, о мой Бог.
 
 
Потрудился Ты! Одних обогатил,
А других забыл – на всех не стало сил!
 
 
Тех возвысил – ну и что? Ты так хотел,
А других унизил – много сделал дел!
 
 
Ты велик, Творец, и власть Твоя сильна.
Власть же делать, что ей хочется, вольна!
 
 
Ты судил жить в счастье-радости одним,
В унижении-усталости – другим.
 
 
На земле, о сколько их, других, живёт
Под палящим солнцем дня во мгле забот!
 
 
Я и сам – о годы-бремя, жизнь-беда! —
Так живу, клонясь под тяжестью труда.
 
 
Давит сердце ноша тяжкая моя,
А другой так не трудился даже дня!
 
 
В наслажденьях и веселье он живёт,
И во славе, и довольстве ест и пьёт.
 
 
Правда, странно, что из капли мы одной,
И подобны, и равны мы меж собой,
 
 
Только есть у нас различие, оно
Разнит строго нас, как уксус и вино.
 
 
Но поверь, мой Бог, всегда я говорил:
Мудрый Ты и справедливо поступил!»
 
 
Над Багдадом, между тем, спустилась ночь,
И носильщик уходить собрался прочь.
 
 
Но старик-слуга вдруг вышел из ворот.
Он сказал: «Мой господин тебя зовёт».
 
 
И носильщик, поразмыслив только миг,
Сделал то, о чём просил его старик.
 
 
Ношу бросив и вздохнув разок-другой,
Он пошёл, сопровождаемый слугой.
 
 
Дом приветливостью встретил от дверей,
И, казалось, он был создан для гостей.
 
 
Всё там было, чтоб мир-отдых ощущать,
И на всём была достоинства печать.
 
 
Наш носильщик проведён был в светлый зал,
Где гостей блестящий круг пестрел-сиял.
 
 
Зал просторен был, красив – предел мечты!
Меж колоннами кругом ковры, цветы,
 
 
А на скатертях стояло для гостей
Много кушаний роскошных и сластей.
 
 
И стояли там среди букетов роз
Чудо-вина из отборных красных лоз.
 
 
Всё там было, что бывает на пирах,
А средь всех сидел хозяин на коврах.
 
 
Он в годах был, но спина была ровна,
Щёк его едва коснулась седина.
 
 
Он красив был, как влюбившийся узрит,²
И имел как царь величественный вид.
 
 
Наш носильщик древним кратким словом «Мир»
Поприветствовал собравшихся на пир.
 
 
А хозяин попросил его присесть
И велел подать ему попить-поесть.
 
 
Наш носильщик съел цыплёнка, съел хурму,
Выпил что-то, и вернулся дух к нему.
 
 
Тут хозяин молвил: «Брось стесненья плен!
День прихода твоего благословен.
 
 
Кто ты, ставший провидения послом,
И скажи, каким ты занят ремеслом?»
 
 
«Я Маруф. Я здесь носильщиком служу.
Я за плату с рынка тяжести ношу».
 
 
А хозяин возразил: «А я Синдбад.
Я про жизнь твою услышать был бы рад.
 
 
Ты красиво говорил там, у ворот.
Но не жил я без труда. Наоборот!
 
 
Я семь раз прошёл края заморских стран,
Умирал от горя, ужаса и ран.
 
 
Но предписанное всё свершится в срок.
И не стоит нам роптать, судьба ведь – Бог!
 
 
Да, Маруф, я рос в богатстве. Мой отец
Знатный был и уважаемый купец.
 
 
Путь окончив, предначертанный судьбой,
Много злата он оставил за собой.
 
 
Годы шли. Я беззаботно, сладко жил,
Ни свой ум не напрягал, ни струны жил,
 
 
Разъезжал по чудным, сказочным краям
И пиры давал знакомым и друзьям.
 
 
Но однажды я, очнувшись, увидал,
Что ушёл, исчез, пропал мой капитал!
 
 
Не укрылся я от паники огня,
Ведь исчезло всё, что было у меня!
 
 
И навеки б стал беззвучен мой карман,
Но помог – мир с ним! – великий Сулейман.³
 
 
Помогли мне мысли чудо-мудреца.
Я впервые их услышал от отца.
 
 
Вот слова, мудрей которых в мире нет,
В них и предостереженье, и совет:
 
 
«Есть три вещи, те, что лучше трёх других.
Знай: день смерти лучше жизни дней пустых.
 
 
Лучше пёс живой, чем мёртвый царь зверей,
И могила лучше бедности – ей-ей!»
 
 
(Я уверился, объехав много стран, —
Трижды прав был сын Дауда, Сулейман!)
 
 
Понял я: грозит мне бедности беда,
Коль и дальше буду жить я без труда.
 
 
Труд – ограда нам от всех житейских бед.
Не сказать об этом лучше, чем поэт:
 
 
«Лишь трудом достигнуть можно гор высот.
Кто стремится вверх, не спит ночами тот.
 
 
Чтоб собрать жемчужин горсточку одну,
Утомляются нырять к морскому дну».
 
 
Я ходил купцом за море каждый год,
И за то меня прозвали «Мореход».
 
 
О Маруф, ты не из тех, кто глуп-ленив.
Ты трудом и утомленьем, видно, жив.
 
 
Хорошо ты говорил там, у ворот!
Складный слог тебе – от Господа щедрот.
 
 
В доме этом в вечеров спокойный час
Любим мы послушать чей-нибудь рассказ.
 
 
О Маруф! Поведай нам свой путь борьбы
За достоинство в превратностях судьбы».
 
 
«Да, мне есть, что рассказать, – сказал Маруф, —
В разных землях я испытывал свой дух.
 
 
Я родился близ Каира, у реки.
И отец, и дед мой были рыбаки,
 
 
Проявляя норов, ловкость в деле том,
Они часто приносили рыбу в дом.
 
 
Только трудно рыбаку разбогатеть!
Умерев, отец оставил мне лишь сеть.
 
 
Я усердно дело правил, сеть кидал,
Но удачи в рыбной ловле не видал:
 
 
То ли дело было в горе-рыбаке,
То ли рыбы поубавилось в реке.
 
 
Я тогда уже два года был женат,
Но жене, злодейке-ведьме, был не рад.
 
 
Я увидел, что черна моя стезя,
Что беднее и несчастней жить нельзя.
 
 
Только прежде, чем дать Господу ответ,
Я решил узнать получше белый свет.
 
 
Посетил я – Бог свидетель – много стран.
Перенёс – не счесть числа! – душевных ран.
 
 
Много в жизни я загадок разгадал.
Счастлив был, но чаще бедствовал, страдал.
 
 
О себе предстать с рассказом, о Синдбад,
Пред вниманьем добрых лиц я буду рад.
 
 
Только вижу я, устали господа,
Утомила их беседа и еда».
 
 
Но хозяин возразил: «Начни сейчас,
А в другие дни порадуй снова нас».
 
 
И Маруф стал сказы сказывать в стихах
У Синдбада на беседах-вечерах.
 
 
Сказы те и про добро, и про порок.
Всё в них – правда, истый жизненный урок!
 
 
Было так! А лучше знает лишь сам Бог.