Моим любимым островитянам, упомянутым в этой книге

Иллюстратор Анастасия Смирнова

© Илья Смирнов, 2018

© Анастасия Смирнова, иллюстрации, 2018

ISBN 978-5-4493-0603-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

И наш старый фрегат «Лавр Георгиевич» пролетал мимо островов, с которых порой высовывались фиги и тянулись в сторону «Лавра». На других островах сияли туземные рожи, измазанные повидлой, а в пампасах пели хором какие-то младенцы без набедренных повязок. Всё это мелькало мимо наших бортов, пролетало, не задевая души.

Юрий Коваль. Суер-Выер

Когда-то я воспринимал окружающую меня действительность единой и неделимой. Мне казалось, что вокруг меня непрерывная жизнь, в которой я перемещаюсь в нужном мне направлении и делаю остановки в необходимых мне местах. Но как-то (года три или четыре назад) я вдруг неожиданно для себя обнаружил, что пространство вокруг меня отнюдь не непрерывно, а совсем даже наоборот – категорически прерывисто.

Точнее, не то чтобы прерывисто, а сильно неоднородно – одни его участки разительно отличаются от других. Есть места, которые очень важны для нас, и там мы проводим большую часть своего времени. Есть обширные пространства, которые нам совершенно безразличны. Существуют также абсолютно неприемлемые места, в которых нам не хотелось бы оказаться. А иногда это не просто место. Не просто дом, не просто участок или местность. Иногда это – люди, отношения, образы. В общем, мы все живём на Островах.

Вот о моих Островах и будут эти довлатовки – короткие истории, которые случились на самом деле.

Остров
Моего Детства

Как меня могло не быть
(рассказ моей мамы)

Дело было в 1943 году. Мы жили в деревне Вишенки, в Тульской области. Мне было семь лет. Недалеко от скотного двора была запарка – небольшой домик с печью и котлами, в которых запаривали жмых, муку, грели воду (скотину зимой поили тёплой водой). Возле запарки был брошенный колодец, воду брали из другого, около сельсовета. Снега в ту зиму намело много, до самых крыш. В низине снег лежал наравне со срубом колодца, да и весь колодец был скрыт снегом. Вот туда-то я и влетела.

Как летела, не помню. Очнулась, а кругом темно и только высоко вверху кусочек светлого неба. Ничего не понятно. Потом догадалась, что упала в колодец. Как потом оказалось, он был очень глубокий. Им не пользовались, так как в нем было мало воды.

Стояла я не на самом дне, а на утопленном ведре и при малейшем движении оно покачивалось, норовило сбросить меня. Так что стоять надо было очень смирно, почти не шевелясь. А ещё, как потом рассказывали деревенские, строители колодца на дне оставили лом. И он стоял наискосок с угла на угол, и если бы я попала не на ведро, а на лом, то шансов бы выжить не было.

Стою я на ведре, ледяная вода мне по плечи, далеко-далеко вверху – кусочек неба. Страху нет, но любопытно. Сейчас я умирать буду. Детям в деревнях всегда криком кричат: «Не подходи к колодцу! Отойди от колодца!». А если очень хочется заглянуть в колодец (а кому же не хочется), так вот возьмёшь кого-нибудь их взрослых за руку и осторожно заглянешь. А внизу – бездна и ворота в ад. Жутко делалось.

А наверху в это время происходило следующее. Пятилетний мой братик Робик стоял неподалёку и тихонько бормотал: «А Алка наша в колодец упала, а Алка наша в колодец упала». Он настолько испугался, что у него был ступор. Наконец, мимо проходила моя двоюродная сестра Фая, услышала эти слова, но не поверила. Уж очень это было невероятно и страшно. Стала с пристрастием выспрашивать у Робика, где я.

А я стою и мне не страшно, а интересно. Через некоторое время в проёме колодца появилась голова Фаи и послышался голос: «Алка! Ты жива?». Отвечаю «да». «Потерпи, не бойся, мы тебя достанем».

Убедившись, что я действительно в колодце, Фая опрометью кинулась к матери на скотный двор. А там были скотники, доярки. Началась паника, люди знали, что это за колодец, знали, какой он глубокий, знали, что это практически смерть для маленькой девочки.

Стали привязывать ведра на вожжи, но они хоть и были длинными, но их не хватало. Тогда вожжи связали между собой. Наконец, до меня доползло несколько вёдер. Но время прошло много – то решали, как меня доставать, то бегали на конюшню за вожжами. В общем, моё пальто, валенки и прочая одёжка набухли водой и стали такими тяжёлыми, что влезть в ведро я сама не могла. Да и не хотелось мне особо как-то. Апатия наступила. И продолжала думать, что вот они все стараются, а сделать всё равно ничего нельзя. И я всё равно буду сейчас умирать.

А наверху приняли решение привязать вожжи поперёк палки, на которую посадили моего одиннадцатилетнего двоюродного брата Володю. Самого его тоже привязали к вожжам и стали опускать в колодец. Когда я это увидела, то поняла, что умирания не будет, откладывается.

С большим трудом Володе удалось вытащить меня из воды и запихнуть в большое конское ведро. Затем он обхватил меня изо всех сил, крепко прижал к себе, и нас стали поднимать наверх. Вот тут-то мне и стало страшно. Страшно было висеть на большой высоте. Страшно было, что ведро оборвётся. И вообще всё стало очень страшно.

То ли от холода, то ли от страха меня стал бить колотун. Зубы стучали очень громко. Наверху меня схватили (народу сбежалось много, вся деревня) и бегом потащили в тёплое правление колхоза. Затем переодели в чьё-то платье. Нашёлся тёплый платок, тулуп. К этому времени уже были готовы сани, запряжённые лошадью, и меня помчали домой – на другой конец деревни.

Дальше была тёплая русская печка, большая кружка чая с мёдом, тёплый хлеб. Но хлеб сразу я есть не могла, только пить. Потом меня растёрли спиртом, проверили, нет ли переломов. Единственной травмой оказались ободранные подушечки пальцев правой руки, варежка с которой слетела и колодезный сруб проехал по пальцам.

Я не заболела, простояв в ледяной воде около часа. Но с тех пор меня в деревне звали Алка-которая-упала-в-колодец.