Местный рыбак, Олафур, который нашел тело, сказал, что видел, как тот утром спорил с кем-то из местных. Вы не знаете, о чем?

Эйнар медленно повернул голову к Эве. В его глазах мелькнула тень усталой грусти.

ЭЙНАР

Олафур… у него свой взгляд на вещи. Он считает, что некоторые вещи должны оставаться своими. А Магнус… Магнус считал, что все можно показать. Вряд ли это была ссора. Скорее… разговор двух людей, говорящих на разных языках. Один – на языке прилива и отлива, другой – на языке… интернета.

ЭВА

(заносит заметку, затем смотрит на Эйнара)

Вы не кажетесь удивленным.

ЭЙНАР

(мягко)

Жизнь на острове учит тебя немногому. Но тому, что важно. Одно из этих важных вещей – ничему не удивляться. Океан может быть спокоен, а через час – поглотить лодку. Солнце может светить, а на скалах уже нависать туман. И городской человек… он может приехать с миром, а уйти с ним же. Или не уйти. Это не удивляет. Это… печалит.

Он допил свой чай и поставил кружку с тихим стуком.

ЭЙНАР

Вы хотите подняться на скалы сейчас? Туман ляжет через час. Но если вы настаиваете… я готов.

Эва посмотрела на темнеющий склон, на первые рваные клочья тумана, уже цеплявшиеся за вершины. Затем ее взгляд упал на пустую кружку в ее руках, на спокойное лицо Эйнара. Протокол диктовал спешку. Но что-то более глубокое, возможно, тот самый «язык прилива и отлива», подсказывало иное.

ЭВА

(закрывает блокнот)

Нет. Покажите мне завтра утром. При первом свете.

(небольшая пауза)

И… если предложение еще в силе, я не откажусь от еще одной кружки чая. Чтобы согреться перед дорогой.

Уголки губ Эйнара дрогнули в едва заметной улыбке. Он молча наклонился к заварочному чайнику. Расследование могло и подождать до утра. Некоторые вещи были важнее.

Утренний воздух на краю обрыва был свеж и резок, пах мокрым камнем и далеким штормом. Эва, закутавшись в ветровку, действовала с методичной точностью: измеряла расстояние от тропы до края, фотографировала грунт, сверялась с картой на планшете. Ее движения были выверены годами работы по протоколу.

ЭВА

(больше себе, чем ему, с легким разочарованием)

Все очевидно. Поскользнулся, упал. Никаких следов борьбы. Грунт рыхлый, край подмыт. Типичный несчастный случай для самоуверенного горожанина.

Эйнар не отвечал. Он стоял неподвижно, его взгляд был прикован не к пустоте за краем, а к старому, проржавевшему крюку, вбитому в скалу. И на его шершавой, бурой поверхности алела, как капля крови, короткая, ярко-красная нитка шерсти.

ЭЙНАР

Странно.

Его голос был тихим, но в утренней тишине он прозвучал как выстрел. Эва обернулась.

ЭВА

Что?

ЭЙНАР

Птицы. Сегодня утром, когда его нашли, они кричали? Шумели?

Эва пожала плечами, с недоумением просматривая записи в своем блокноте.

ЭВА

В протоколе не указано. Какая разница? Они же здесь всегда кричат.

ЭЙНАР

Птицы здесь – лучшая сигнализация. Если бы кто-то чужой долго стоял здесь ночью, они подняли бы шум. А соседи сказали, что ночью было тихо. Необычайно тихо для начала сезона. Как будто их что-то… спугнуло. Или они затаились.

Не говоря больше ни слова, он достал из кармана своего практичного свитера небольшой металлический пинцет – инструмент, который он всегда носил с собой для мелких ветеринарных нужд. Его движения были бережными и точными. Он аккуратно подцепил аленькую нитку, словно это была редкая бабочка, и поместил ее в маленький бумажный пакетик.

ЭЙНАР

И еще… Смотрите.

Он подошел к Эве и показал на увеличенное фото с места падения, где были видны порванные клочья дорогого свитера Магнуса.

ЭЙНАР

Эти зацепки… Они похожи на те, что остаются, когда цепляешься за такой крюк. Но чтобы упасть отсюда, ему нужно было поскользнуться и отлететь в сторону, вперед. Это не естественное движение. Если ты падаешь сюда…

Он сделал шаг к краю и жестом показал траекторию вниз.

…тебя могло бы зацепить, если бы тебя… отбросило назад. К скале. А не вперед, в пустоту.

Эва смотрела на него, и ее взгляд, прежде скучающий, теперь был сосредоточен и остр. Ее профессиональное чутье, усыпленное кажущейся очевидностью, начинало шевелиться. Она снова посмотрела на крюк, на аккуратный пакетик в руках Эйнара, на фотографию.

ЭВА

(медленно, переосмысливая)

Вы хотите сказать, что он не просто оступился? Что кто-то или что-то… отбросило его назад, он зацепился за этот крюк, а потом…

Она не договорила, но ее взгляд закончил мысль. Он упал не потому, что поскользнулся. Он упал потому, что его толкнули.

Тишина над птичьим базаром вдруг стала зловещей.

Эва медленно подошла к самому краю, стараясь не смотреть вниз, а изучая каменистый грунт у своих ног. Теперь ее взгляд был иным – не констатирующим, а ищущим.

ЭВА

(тихо, почти шепотом)

Отбросило… Значит, был импульс. Толчок. Или… рывок.

Она опустилась на корточки, тщательно изучая участок земли между тропой и пропастью. И тут ее взгляд зацепился за едва заметное. Две короткие, параллельные борозды, словно от каблуков, съехавших по мху и влажной земле. Но они вели не вперед, к пустоте, а вбок, к скале, где торчал тот самый крюк.

ЭВА

Эйнар. Посмотрите.

Он подошел и кивнул, его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах вспыхнула та самая умная, наблюдательная искра, которую Эва заметила еще на крыльце.

ЭЙНАР

Он не скользил. Его провернуло. Как будто…

Он не закончил, но Эва закончила за него.

ЭВА

Как будто кто-то дернул его за одежду. Резко. И он, пытаясь удержать равновесие, отпрянул назад и зацепился.

Она снова посмотрела на крюк, затем на бумажный пакетик с красной нитью в руке Эйнара.

ЭВА

Эта нить… Она с его свитера?

ЭЙНАР

(качает головой)

Нет. У него была синяя ветровка и серый свитер. Эта – красная. И она свежая, не выцвела на солнце и не размокла от росы. Ее кто-то оставил здесь недавно.

Он повернулся и медленным, оценивающим взглядом окинул окрестности. Его взгляд остановился на большом валуне в десятке метров от обрыва.

ЭЙНАР

Если бы кто-то стоял там… за этим камнем… он был бы невидим с тропы. И для птиц… он был бы просто частью ландшафта. Пока не вышел.

Эва последовала за его взглядом. Камень. Укрытие. Теория несчастного случая трещала по швам, уступая место куда более мрачной и сложной картине. Она достала телефон.

ЭВА

(говорит резко, по-деловому)

Йоханнес? Капитан Петерсен. Место происхождения огородить. Никого не подпускать. И поднимите, пожалуйста, базу данных… Да, по вещам Магнуса Йоэнсена. Меня интересует… нет, не камера. Весь его гардероб. Особенно шерстяные вещи. И найдите того рыбака… Олафура. Мне нужно с ним поговорить. Официально.

Она положила трубку и снова посмотрела на Эйнара. Теперь в ее глазах не было ни раздражения, ни снисхождения. Было уважение.

ЭВА

Вы оказались правы. Скалы могут подождать. А вот эта нитка… и тишина птиц… теперь это главные свидетели.

Возвращаясь к машине, Эва молчала, переваривая новые факты. Очевидное дело вдруг превратилось в головоломку, и самым неожиданным ключом к ней оказался не свидетель, не улика с отпечатками, а молчание птиц и короткая нитка.

ЭВА

(прерывая тишину)

Олафур. Вы сказали, у него был «разговор» с Магнусом. Что он имел против него?

ЭЙНАР

(идет не спеша, его руки засунуты в карманы)

Олафур – человек из другого времени. Он верит, что некоторые вещи должны оставаться священными. Ритуалы. Труд. Даже наша… вяленая овечья голова. Для него это не «деликатес для взрыва интернета», а память. А память не продается и не выставляется на показ.

ЭВА

И этого достаточно для ненависти? Чтобы толкнуть человека со скалы?

ЭЙНАР

(останавливается и смотрит на Эву)

Ненависть? Нет. Для Олафура это не ненависть. Это… защита. Как отстрел чужой овцы, забредшей на твой луг. Жестко, справедливо, без злобы. По его правде.

Они дошли до полицейского внедорожника. У машины их уже ждал местный участковый Йоханнес, а рядом, прислонившись к своему старому пикапу, стоял Олафур. Он чистил яблоко своим кривым ножом, длинными, точными движениями. Его лицо не выражало ни страха, ни любопытства.

ЭВА

(подходя, официальным тоном)

Олафур. Благодарю, что дождались. У меня есть вопросы о вашей встрече с Магнусом Йоэнсеном.

Олафур отрезал тонкую дольку яблока, положил в рот и медленно прожевал, прежде чем ответить.

ОЛАФУР

Я ему ничего не говорил. Только смотрел. Он сам все понял. Или не понял. Городские редко понимают.

ЭВА

Вы говорили участковому, что между вами была словесная перепалка.

ОЛАФУР

(фыркает)

Перепалка? С перепалкой он бы до скал не дошел. Я бы его у порога развернул. Я просто показал ему, что он здесь чужой. А чужим здесь не место. Особенно тем, кто пришел с камерой в руках и пустотой в голове.

Его слова висели в воздухе, тяжелые и острые, как лезвие его ножа. Эва чувствовала, как по спине пробегает холодок. Это не было признанием. Это было философское обоснование.

ЭЙНАР

(все так же спокойно)

Красная нитка, Олафур. На Старом Крюке. Ты ведь в темноте не рыбачишь. И уж тем более не в красном.

Олафур на мгновение замер, его пальцы сжали рукоять ножа. Он посмотрел не на Эву, а на Эйнара. Между стариками прошел безмолвный, многолетний диалог.

ОЛАФУР

Нитка… Да, бывает. Может, с чьей-то куртки ветром сорвало.

ЭВА

Мы проверим ее на соответствие волокнам вашей одежды.

Впервые за весь разговор Олафур улыбнулся. Это была недобрая, серая улыбка.

ОЛАФУР

Проверяйте. У меня вся одежда в запахах рыбы и смолы. А эта нитка… она пахнет городом. Дешевым парфюмом.

Он повернулся, откинул на кузове пикапа брезент, под которым лежали сети. И Эва увидела то, от чего у нее перехватило дыхание. На сиденье, свернутый в аккуратный рулон, лежал новый, ярко-красный рыболовный жилет. Бирочка болталась сбоку.

Эйнар вздохнул, и в этом вздохе была целая жизнь, прожитая рядом с этим человеком, и горечь от того, куда эта жизнь их привела.

ЭЙНАР

(тихо, почти с жалостью)

Олафур… Зачем?

Олафур посмотрел на них, и в его глазах не было ни раскаяния, ни страха. Лишь холодная, гранитная уверенность.

ОЛАФУР

Чтобы напомнить. Чтобы следующий, кто приедет с камерой, знал, что наша тишина – не для их гама. А наши скалы… они и правду могут хранить молчание.

Он сел в кабину, завел двигатель и медленно тронулся, оставив их стоять в облаке пыли и тяжелой, невысказанной правды. Эва понимала – у нее есть подозрения, есть улики, но не будет признания. Только молчание скал, оглушительное, как птичий гам, который так вовремя смолк в ту ночь.

Дорога до кафе «У Хельги» прошла в задумчивом молчании. Эва смотрела в окно на проплывающие домики, ее ум был занят круговоротом из красных нитей, молчаливых птиц и ледяного спокойствия Олафура. Эйнар, казалось, был погружен в свои мысли, но его внимание оставалось острым, как скальный ветер.

Кафе встретило их теплом и густыми ароматами свежего хлеба, корицы и вареного кофе. За стойкой стояла Хельга , женщина с лицом, испещренным морщинами доброты, и руками, знавшими цену хорошей еде. Она разливала по тарелкам дымящийся суп, и сам воздух здесь казался съедобным.

Эва, почти машинально, заказала кусок ягодного пирога. Первый же кусок заставил ее закрыть глаза. Кислинка дикой черники, сладость теста и что-то неуловимое, домашнее… Ее строгое, сосредоточенное лицо невольно смягчилось.

ЭВА

Боже, это невероятно.

ХЕЛЬГА

(подходя к их столику, с улыбкой)

Секрет – в чернике, собранной на солнечном склоне у фьорда. И в щепотке терпения. Его нельзя испечь впопыхах.

Эва откашлялась, с силой возвращая себя к реальности следствия.

ЭВА

Госпожа Хельга, что вы можете сказать о господине Йоэнсене? Он бывал здесь?

ХЕЛЬГА

(вздыхает, вытирает руки о клетчатый фартук)

Яркий был человек. Смелый. Энергии – через край. Но… не чувствовал наших мест. Спрашивал у всех про старинные рецепты, про узоры для вязания. Говорил, хочет сохранить нашу культуру, показать ее миру. Но в его глазах был не голод знаний, а голод… камеры. Он смотрел на нас, как на экспонаты.

В этот момент дверь на кухню приоткрылась, и появилась Сигрид . Молодая девушка с печальными глазами цвета фьорда и руками, припудренными мукой. Увидев полицейскую форму, она замерла, словно испуганная птица.

СИГРИД

Хельга, мне нужна… я потом.