Глава 5. Олег Селезнев

Когда я пришел в себя, было утро. Я обнаружил, что лежу на кровати в маленькой чисто убранной комнатушке со светлыми обоями, а моя одежда, аккуратно выстиранная и выглаженная, сложена рядом на стуле. Слева я увидел стол, застеленный белой скатертью, на котором стояла простая глиняная ваза с букетом цветов. Чуть поодаль высился старенький секретер, посреди которого гордо восседал пушистый кот непонятной масти. Заметив мой взгляд, кот лениво зевнул и отвернулся. Вероятно, по его мнению, я не заслуживал особого внимания. Прямо напротив виднелось полуоткрытое окно с кружевными занавесками.

В первый момент я никак не мог сообразить, как сюда попал. Отбросив одеяло, я сел на кровати и спустил ноги на пол. Только сейчас я заметил, что левое плечо и голова у меня забинтованы, а на правом боку расплылся огромный кровоподтек. События вчерашнего вечера стали постепенно оживать в памяти. Я осторожно пощупал больной бок и с удовлетворением отметил, что ребра целы. Тут я мысленно благословил своего тренера, заставлявшего нас в свое время делать «железную рубашку». Это довольно нелепое на вид упражнение предназначалось для укрепления костей туловища. Сняв пояса и куртки, мы под ритмичный счет сэмпая, подобно орангутангам, били себя кулаками в грудь и по ребрам, чтобы закалить их, сделать менее восприимчивыми к ударам в спаррингах. Я всегда относился к «железной рубашке» скептически, но вот вчера она сослужила мне хорошую службу. Впрочем, я не исключал возможности, что это могло быть простое везение.

Со скрипом отворилась дверь. На пороге стояла Наташа, встревоженно глядя на меня. Она была одета так же, как вчера в баре: в черную футболку и короткую юбку. Глаза ее покраснели, из чего я заключил, что Наташа не ложилась.

– Как ты себя чувствуешь? – Она робко шагнула в комнату. Увидев хозяйку, кот тяжело спрыгнул на пол и принялся, мурлыча, тереться о ее ноги. – Подожди, Кеша, – отстранив кота, девушка присела на стул.

– Отлично чувствую!

Вспомнив, как свалился без сознания около подъезда, я подивился, как смогла эта хрупкая пичуга втащить по лестнице стокилограммового бугая, раздеть, перевязать и уложить в постель. Глядя на это слабое, беззащитное и такое мужественное существо, я испытывал к ней почти отеческие чувства.

В комнату вошла другая девушка, на вид лет шестнадцати, одетая в скромное ситцевое платье.

– Это Надя. – Наташа улыбнулась сестре. Надя тихо поздоровалась.

У меня сжалось сердце при виде ее худенького бледного личика со следами слез и бессонных ночей. В больших синих глазах девочки пряталась затаенная боль. Неожиданно вспомнилась наглая рожа Монаха, и в глазах потемнело от ненависти. Должно быть, я сильно изменился в лице, потому что Наташа, испуганно вскрикнув, схватила меня за руку.

– Тебе нужно лежать, Олег! Ляг, пожалуйста! Ну я прошу тебя!

– Ничего, малышка, все в порядке, – деланно засмеялся я, осторожно высвобождая руку. Ледяная ненависть переполняла все мое существо. Голова стала ясной, легкой, а боль, казалось, полностью исчезла. В считанные секунды в мозгу сложился дьявольски коварный и жестокий план устранения Монаха. Простым мордобитием тут было не обойтись, да и не заслужил этот подонок столь легкой участи. Его нужно вывести из строя всерьез, надолго, и я знал, как это сделать. Я опустил глаза, стараясь скрыть от девушек горевшую в них лютую злобу, но Кеша, с присущей животным чувствительностью, все понял и, попятившись, негромко зашипел.

– Вы бы заварили чаю, девочки, – справившись наконец с собой, я криво улыбнулся. – Залеживаться некогда, сегодня уйма дел.

Оставшись один, я торопливо оделся и, высунувшись в окно, закурил сигарету. На улице моросил мелкий дождь, и несколько капель попало мне в лицо. В воздухе пахло сыростью. Посмотрев на часы, которые чудом уцелели во время вчерашних приключений, я обнаружил, что уже около одиннадцати. Чтобы провернуть за сегодня задуманное мероприятие, нужно было поторапливаться. Сделав несколько глубоких затяжек, я выбросил сигарету и уселся на стул, дожидаясь чая. В глубине квартиры хлопнула дверь.

– А где Надя? – спросил я, когда Наташа появилась на пороге, держа в руках поднос.

Узнав, что Надя уехала в больницу к своему парню, я несколько опешил, так как рассчитывал получить от нее информацию, которая была необходима для осуществления моего плана. Поглощенный своими кровожадными замыслами, я как-то не сообразил тогда, что выяснять у бедной девочки, где ее насиловали, было бы крайне жестоко. Прихлебывая из чашки ароматный горячий напиток, я напряженно размышлял. Наташа что-то говорила, но ее слова почти не доходили до моего сознания.

– Слушай, гриль сегодня работает? – невпопад брякнул я, чтобы как-то поддержать разговор.

– Не ходи туда! – В голосе девушки послышался страх. – Монах с Эдиком большие друзья. Он наверняка скажет, что тебя видел!

– Большие друзья, значит, прекрасно! – Я понял, что нашел выход. – Ты у меня просто умница! – От избытка чувств я чмокнул Наташу в щеку. Не понимая, в чем дело, она застенчиво улыбнулась и густо покраснела.

– Ты мне веришь?! – Я крепко взял девочку за руку, заглядывая в глаза. – Ну так вот, я даю слово, что Монах больше ничего и никому не сможет сделать! Никогда!

Наташа, ничего не понимая, удивленно и робко смотрела на меня…

Спустя двадцать минут я пинком отворил дверь бара, на которой висела табличка «санитарный час». По дороге я успел заскочить домой. Еще сидя у Наташи, я вспомнил, что позавчера забыл отдать Рафику пистолет, и сейчас он тяжело оттягивал карман моей ветровки. Посетителей внутри, естественно, не было, однако уборкой не пахло. Толстый Эдик, облокотившись на стойку, лениво таращился в телевизор, настроенный на коммерческий канал. «Растут лимоны на высоких горах, на крутых берегах, короче, ты не достанешь!..» – тряс телесами на экране Витя Рыбин, солист популярной группы «Дюна». В душном, плохо проветренном помещении пахло какой-то кислятиной и непромытыми пепельницами. Свет, пробивавшийся сквозь разноцветные окна, падал пятнами на лицо Эдика, делая его похожим на жирного клоуна. На звук открывшейся двери Эдик медленно обернулся и, ехидно улыбаясь, воззрился на мою забинтованную голову.

– Ба, кого я вижу, наш герой пришел! Никак упал где?

По его хитрой гримасе я понял, что Эдик прекрасно знает, как я «упал», и спрашивает, чтобы поиздеваться.

– Осторожнее надо быть, осторожнее, – продолжал он, расплываясь все шире и показывая гнилые, покрытые никотиновым налетом зубы.

В дверь робко просунулся помятый пьянчуга, с надеждой глядя на бармена.

– Закрыто, не видишь, что ли! – рявкнул Эдик, и пьянчуга сконфуженно испарился. – Ну а тебе, так и быть, налью, – барственным жестом он плеснул в стакан коньяк. – Лечись!

«Страна Лимония – страна без забот. В страну Лимонию прорыт подземный ход. Найди попробуй сам…» – вопил телевизор.

Взглянув на довольную откормленную ряху бармена, я подумал, что уж он-то этот ход давно нашел.

– Вот что, родной, – сказал я, отодвигая от себя стакан, – скажи мне лучше, где твоего друга Монаха найти можно? Взаймы я у него взял, вернуть надо!

– Монаха? – Эдик изобразил удивление. – Кто это такой?

– Сейчас объясню. – Схватив бармена правой рукой за горло, я с силой ударил его головой об стену.

Эдик захрипел, из носа потекла струйка крови и испачкала мне руку.

– Говори, сволочь! – прошипел я, чувствуя, что теряю над собой контроль. – Иначе башку расшибу. К таким подонкам у меня жалости нет!

Лицо полузадушенного бармена налилось синевой. Он молча разевал рот, как вытащенная из воды рыба. В уголках рта появилась пена. С отвращением оттолкнув Эдика, я правым «уракэном»^[4] ударил его по печени. Издав хриплый вопль, он рухнул на пол, корчась от боли. На мгновение я ужаснулся своей жестокости. В детстве, класса до шестого, я не мог ударить человека по лицу. Не потому, что боялся, просто не мог! Постоянные обиды со стороны одноклассников все-таки заставили меня давать сдачи, но я делал это с трудом, каждый раз переступая через себя. Занятия карате и служба во внутренних войсках избавили меня от этой слабости. Я научился быть жестоким к противнику в драке. Но вот сейчас я просто допрашивал с пристрастием человека, в лучших традициях НКВД и гестапо!

– Я скажу, – просипел бармен, – я все скажу, не бей, пожалуйста!

– Ну вот и чудненько, – вздохнул я с облегчением. – Я всегда знал, что ты умный мальчик. Только смотри, карапуз, не обманывай дядю!

– Андрей еще спит. – Наталья Николаевна, его мать, посторонилась, пропуская меня в квартиру. – Никак не хочет подниматься!

– Ничего, сейчас разбудим. – Я вежливо улыбнулся. – Вы извините, но он мне позарез нужен.

– Опять тренироваться пойдете? – Она понимающе поджала губы и с чисто женской логикой прошептала: – Ты знаешь, он, кажется, жениться собрался!

Я остолбенело уставился на нее. Это была новость поистине неожиданная. В свои двадцать восемь лет Андрей считал себя закоренелым холостяком, менял женщин как перчатки, гордился своей свободой и на «женатиков» смотрел с легкой жалостью, как на неполноценных. А теперь на тебе, сломался стойкий оловянный солдатик! Пока я переваривал это потрясающее известие, позади хлопнула дверь – Наталья Николаевна ушла гулять с собакой. «Ну и ну!» – пробормотал я про себя, заходя в комнату.

Андрюха, сбросив во сне одеяло, вольготно раскинулся на кровати. Он громко сопел и чмокал губами – видимо, смотрел приятный сон.

– Эй, старик, вставай! – Я тронул его за мускулистое плечо с вытатуированной голубой русалкой. Никакой реакции! – Вставай, тебе говорят! – Я тряхнул сильнее.

Андрей что-то бормотнул спросонок и перевернулся на другой бок.

– Рота, сорок пять секунд подъем! – завопил я изо всех сил, сложив руки рупором и приставив их к его уху.

– А?.. Что?.. Где?.. – Андрей как подброшенный пружиной вскочил на кровати, ошалело тряся головой. – Тьфу, придурок! – выругался он, узнав меня. – Так и заикой остаться можно!

– Хватит дрыхнуть, дело есть. – Сунув в рот сигарету, я чиркнул зажигалкой. – Споласкивай морду, ставь чайник, поговорим.

– Что-нибудь серьезное?

– Да, сейчас Коля подъедет.

Послышался звонок в дверь.

– А вот и он, иди умывайся, я открою.

* * *

Заброшенное бомбоубежище, в котором собиралась шайка Монаха, располагалось в подвале старого трехэтажного дома неподалеку от гриль-бара. Обычно они приходили туда по вечерам, но сегодня было воскресенье, и, если верить Эдику, они должны были появиться там в середине дня. В воскресенье банда решала организационные вопросы, намечала план действий на следующую неделю и пьянствовала в интимном кругу.

В подъезде ветхого, построенного еще при Сталине дома пахло сыростью и кошачьей мочой.

– Вы все запомнили?

Андрей молча кивнул.

– Конечно, – расплылся в улыбке Коля, – что, ты нас за дураков считаешь?

Я с удовольствием и некоторой завистью оглядел его могучую фигуру. Великолепно развитые мышцы до предела растягивали ткань старенькой черной футболки. Ему было жарко, на лбу блестели капли пота. «Прямо Шварценеггер, – подумал я, – только лицо очень добродушное».

– Ну, если так, пойдем. – Я двинулся вниз по ступенькам. – Да, Коля, сверток не потеряй!

Резиденция Монаховой шпаны находилась в самом дальнем помещении бомбоубежища и представляла собой некий гибрид «качалки» с воровской малиной. В углу висела боксерская груша, рядом с ней были сложены две штанги и несколько гирь. Судя по покрывавшему их толстому слою пыли, наши друзья спортом не злоупотребляли. У противоположной стены виднелась ржавая пружинная кровать с грязным матрацем. Видимо, на ней тогда и насиловали Надю. Сейчас, к счастью, кровать была пуста. Под потолком горела лампочка в проволочном абажуре. В ее свете были видны развешанные по стенам кооперативные плакаты с изображением культуристов, Брюса Ли и голых баб. Посреди помещения стоял деревянный стол, вокруг которого сидели на перевернутых ящиках Монаховы шакалы во главе с шефом. Все пили водку и чем-то закусывали. На скрип открываемой двери они обернулись, удивленно уставившись на нас.

– Привет, козлы! – Я шагнул вперед, держа пистолет на уровне груди. – Встать, руки за голову!

Толкаясь и толпясь, как бараны, они поспешно повскакивали на ноги, завороженно глядя в дуло моего «вальтера». Один из них случайно столкнул бутылку, раздался звук бьющегося стекла.

– Руки не опускать! Стоять смирно! Андрей, обыщи гадов!

Все вели себя как паиньки, пока Андрей шарил у них по карманам. Лишь один, белобрысый, который вчера держал Наташу, попробовал сопротивляться, но, получив короткий хук^[5] в челюсть, без сознания рухнул на пол. Через несколько минут обыск подошел к концу. На столе высилась груда кастетов, велосипедных цепей и несколько ножей.

– Коля, собери эту дрянь, на обратном пути выбросим.

Я слегка поморщился. Сильно разболелась голова, и я понял, что нужно закругляться.

– Всем встать к стене, руки не опускать. А ты, Монах, иди сюда.

На Монаха жалко было смотреть. Весь его апломб бесследно исчез, губы дрожали, лицо покрылось каплями пота, а глаза затравленно бегали из стороны в сторону. Хрипло дыша, он неуверенно сделал маленький шаг вперед.

– Давай-давай, топай ножками, – подбодрил его я, – ближе, еще ближе!

Боль в голове неожиданно утихла. Холодная ненависть переполняла душу. Я не чувствовал ни капли жалости к этому подонку. Перед глазами встало бледное измученное личико Нади, и я с трудом удержался, чтобы не нажать спуск. Монах остановился на расстоянии двух шагов.

– Что ты хочешь со мной сделать? – Его голос напоминал скулеж побитой шавки.

– Сейчас узнаешь! – Я резко выбросил вперед правую ногу, и Монах, согнувшись пополам, свалился на бетонный пол.

– Коля, приготовь угощение!

– Смотрите внимательно, щенки, – обратился я к остальным, которые, не опуская рук, смирно стояли вдоль стены. – Вы думаете, что эта скотина – супермен, этакий Робин Гуд районного масштаба? Впрочем, вряд ли вы можете думать, ведь у вас нет мозгов, да и, кто такой Робин Гуд, наверняка не знаете. Черт с вами, дело не в этом. Сейчас вы увидите, что ваш шеф – чмо, петух^[6], которому место под нарами и с которым ни один уважающий себя блатной за стол не сядет, даже если очень захочет есть.

Коля тем временем брезгливо развернул принесенный сверток, положив его на пол перед лицом Монаха. Тот пришел в себя и уже не лежал, а стоял на четвереньках. В свертке находился кусок собачьего кала.

– Ты хочешь жить?! – обратился я к Монаху, наведя ему в лицо дуло пистолета.

Он беззвучно разевал рот, с ужасом глядя на меня.

– Говори, сволочь! – Я пнул его ногой в лицо.

– Да… – прошептал он разбитыми губами.

– Тогда ешь!

– Что это, что это?.. – бормотал Монах, с отвращением и страхом глядя на «угощение».

– Это говно, – терпеливо объяснил я, – и ты, сука, будешь сейчас его жрать!

– Нет! – В голосе Монаха появились решительные нотки. – Нет, нет, нет! – завопил он в истерике, распаляя себя и черпая в крике мужество.

Я молча ждал, пока он успокоится. Наконец вопли стали стихать.

– Это твое последнее слово? Ну что ж, тогда ты сдохнешь!

Медленно подняв руку, я тщательно прицелился чуть левее его головы и плавно нажал спуск. Оглушительно грохнул выстрел. Пуля ударила в бетонный пол и срикошетила, к счастью, никого не задев. Монах тряс головой. Взгляд его сделался совершенно безумен.

– Жри, – повторил я. – В следующий раз не промахнусь.

Ничего не соображая от страха, он взял с газеты кусок и медленно поднес ко рту. Я почувствовал острый приступ тошноты.