К Эрни она приезжала раз в месяц со свежими вещами и продуктами и забирала грязные, точнее, те, которые он позволял стирать. Может, ей было интересно поговорить с ним раз в месяц, а может, она просто кичилась перед клиентами, что работала даже со стариком около Ричардсонов, но именно она по расписанию разбавляла быт Эрни. На самом деле, может, Марии бы в его жизни и не было, если бы она однажды случайно не перепутала поворот и не застряла на адской дорожке Эрни. В таких случаях старик сразу брал человека в оборот, как паук жертву. После освобождения из грязи Эрни моментально наделил Марию правильной схемой езды по дорожке, ежемесячными обязанностями и минимальной оплатой, мотивированной тем, что «Ричардсоны и так хорошо приплачивают». К слову, к ним она в тот день и направлялась.

Почему-то в голове старика появились мысли о Марии и о том, когда она приедет. Потом откуда-то подул успокаивающий легкий ветерок и Эрни был готов покемарить, как вдруг на крыльцо вышла Мелинда с огромной стальной кружкой, из которой слегка поднимался пар.

– Твой чай, пап. Не переживай, он еще долго будет горячим.

Мелинда дула себе под нос, чтобы сдвинуть нависшую прядку рыжих волос, и обмахивалась крышкой от кружки, словно веером.

– Пап, пожалуйста, займи парня, расскажи ему про Галвестон. День у него выдался нелегкий.

– А у меня дерьмовый. Так что… – Эрни не договорил, потому что Мелинда наклонилась к отцу так, чтобы диалог оставался только в их зоне досягаемости.

– Папа, он сегодня до хера чего пережил. Мы направили оружие на его отца, а ты пошел его казнить. Даже я была уверена, что ему конец. Представь, что было у Джея в голове, а ты еще и наорал на него. Пожалуйста, перестань жалеть себя и просто помоги внуку прийти в чувство. Отвлеки его, пожалуйста. Я хочу, чтобы мой сын не запомнил этот день как тот, когда мы чуть не лишили его отца. Ты и дальше можешь хлебать свои два литра чая и примерять роль пострадавшего, но не ты ли мне говорил, что роль жертвы – это не привычка, а зависимость похлеще кокаина, которая убивает дольше и мучительнее?

– Ой-ой! Вы посмотрите, кто тут заговорил. Фраза прекрасная, и тебе, как никому, надо… – Эрни вдохнул побольше тяжелого горячего воздуха и, договаривая свою разогревочную фразу, собрал из чертогов памяти все о дочери, чем можно было ответить, и приготовился дать ответный залп с максимальным содержанием желчи: – …ее усвоить.

Внезапно старик увидел, что Мелинда уже ушла, а перед ним стоял Джей с непонимающим взглядом. Эрни понял – момент упущен, и это к лучшему. Редкий случай, когда он был готов признать, что дочь права. Единственное, что он мог ей противопоставить – свое недовольство. Эрни отвернулся и, чуть подумав, молниеносно повернулся к внуку, садящемуся в кресло, с вопросом:

– Сынок, а знаешь, зачем люди строят одноэтажные дома?

– Нет, сэр.

– Чтобы не ебнуться.

Оба помолчали пару секунд, прежде чем Джей улыбнулся и начал часто кивать, немного меняя положение в кресле от неловкости момента. Встретившись со статичным выжидающим взглядом деда, Джей продолжил смотреть в его сторону, пытаясь больше не пересечься с испепеляюще-страшным выражением лица старика, когда он ожидал реакции на свою шутку.

– А-а-а! Я понял, я понял! Это смешно!

– А то! Сам придумал. Ты ел?

– Да, мы перекусили с мамой на кухне.

– Понятно.

– Тебе тоже приготовили сэндвичи. Они в холодильнике. Ты ведь не ешь днем?

– Верно, верно.

Эрни одобрительно кивнул, в очередной раз переведя взгляд в сторону забора и щедро отхлебнув из своей огромной кружки, как будто не почувствовал, насколько горячий в ней был чай.

– Ты пьешь из этой кружки, чтобы не пришлось подливать и заваривать чай снова?

– Ну, – дед кивнул, показывая, что сейчас внесет полную ясность. – Почти. Пью сразу много, чтобы чай мне остоебенил пораньше и больше его не хотелось хотя бы в течение дня. Экономит время на чаепития и учит держать пузырек под контролем, чтобы не бегать в дальняк, как жалкие долбаные старики, – Эрни с гордостью похлопал себя по области паха.

– А револьвер под креслом?

– Старая привычка. Да и зачем ему томиться в углу, когда мы можем встретить и старость, и смерть здесь вместе.

– Он еще со времен Галвестона?

– Здесь все со времен Галвестона. В жизни нет эпох и отрезков, есть только запоминающиеся точки отсчета. По ним многие делят жизнь на до и после. Зачем – не пойму. Да мне и насрать. Не было жизни до Галвестона и после него. Не было жизни до смерти твоей бабушки и после нее. Жизнь всегда есть и она идет к чему-то, хотя бы к завершению в худшем случае, а ностальгировать и возвращаться в те времена с тоской – это для дебилов, хоть там и были великие и ужасные моменты, которым никогда не суждено повториться. Я вот не разделяю жизнь и стараюсь не забывать, хотя здесь есть много такого, – Эрни постучал по голове указательным пальцем правой руки, – что заставило бы слабых людей наподобие твоего папаши спиться, залезть в петлю, лечь в психушку или, не дай Бог, вымещать свои страхи от пережитого на близких всю оставшуюся жизнь. С воспоминаниями надо уметь уживаться или они загонят тебя в угол, сломают и перекрутят в фарш, а ты потом будешь ходить и оборачиваться всю жизнь. У меня с этим все в порядке. Память меня не ведет в темноту, а знания о прошлом не вызывают страх, но, чего таить, оставляют опасения. Так, о чем мы тут вообще?

– О Галвестоне, о воспоминаниях.

– Мелли, небось, уже все рассказала тебе про Мариуса и про всех остальных?

– Нет, не особо. Только иногда называла какие-то имена и фразы. Потом говорила, что ты мне сам все расскажешь.

Старик почти залпом допил весь чай и, смачно причмокнув, вытер рот рукой. Он снова набрал полную грудь тяжелого влажного воздуха и выдохнул:

– Ну, значит, Галвестон…

Эрни начал рассказывать историю, не упуская ни единой детали, как будто пересказывая в десятый раз перечитанную книгу. Взгляд его не сходил с бетонного забора. Казалось, он исповедовался, неотрывно смотря на что-то невиданное и моргая только при крайней необходимости. Мы расскажем эту историю так, как все произошло на самом деле.