Сегодня рядом с «Бьюиком» стоял бежевый пикап «Форд», приехавший на колесах из грязи. Еще на пикапе было много грязных отпечатков ладоней и пальцев. Очевидно, маршрут передвижения по адской подъездной дорожке водитель выбрал неверно и попутчикам пришлось конкретно замарать руки, обувь, одежду и настроение, выталкивая машину через каждые десять метров.

В самом доме было мрачно из-за отсутствия света, который заслонял лес, да и у хозяина не было желания вкрутить дополнительные лампочки, а грязные занавески, потерявшие белизну еще двадцать лет назад, дополняли угрюмую обстановку.

Около входной двери в левом углу было небрежно раскидано оружие: три старые винтовки, около пяти кольтов и три револьвера, а также два полуразобранные пистолета-пулемета Томпсона. Вокруг оружия лежали патроны – какие-то были в коробках, остальные просто валялись и перекатывались по полу, когда кто-то проходил рядом.

Сегодня в доме было на редкость шумно. К хозяину этого деревянного одиночества по имени Эрни приехала дочь с семьей, чтобы вместе посмотреть высадку астронавтов на Луну. У Эрни был дорогой телевизор, который его дочь Мелинда подарила ему в прошлом году, но хозяин его даже не включал. Не только потому, что не знал как, а скорее потому, что не понимал, зачем.

В тот день Эрни оказался единственным вариантом, у кого можно было посмотреть лунную высадку. Во-первых, потому что отец был единственным, к кому Мелинда могла поехать без спроса и приглашения, а во-вторых многочисленные друзья семьи больше не приглашали их из-за мужа Мелинды.

Ронни (или, как он просил, чтобы его называли – Железный Рон) при наличии рядом более двух человек любил опрокинуть пару банок пива залпом и рассказать присутствующим о своей боксерской карьере, которая так трагично оборвалась из-за травмы паховой области. В доказательство своего неугасающего таланта он непременно начинал разминаться, прыгать на месте и приглашать побоксировать любого, кто находился ближе всего. Он пытался найти спарринг-жертв и среди женщин, и среди мужчин. Исход всегда был один: драка, размашистые удары в воздух, укусы, разбитая мебель и вызов полиции, ведь что ты за звезда бокса без ночных сирен и наручников.

Каждый раз, не усвоив предыдущий урок, Ронни заводил одну и ту же шарманку: «Боже, как же я обожаю бокс», – после чего все начинали расходиться, убирать бьющиеся предметы и вызывать полицию.

У Ронни была избирательная амнезия. Он помнил всех, с кем «выходил на ковровый ринг» и как он «победил». При этом во вселенной Ронни, где он дома на кухне в шутку боксировал с сыном Джеем, по утрам случались провалы в памяти. Возвращаясь после ночи в участке, он говорил, что ничего не помнит и очень сожалеет, что у Джея сломан палец, а у Мелинды синяк под глазом. Ох уж эти «я не хотел» и «такого больше не повторится». Они вселяют и подпитывают в женщинах пустую, съедающую их изнутри надежду. И раз за разом они идут по «избитому» сценарию, ожидая иного исхода, который для них никто не припас.

Сегодня у Ронни, потного, грязного и злого, было одно задание – продержаться у старика пару часов и на обратном пути найти пиво, которое Мелинда выбросила, когда толкала пикап. Ронни боялся появляться у отца Мелинды, которого он называл просто «сэр». Эрни внушал ему первобытный страх, от которого сводило ноги и пропадал дар речи. При этом Мелинда как будто расцветала, когда находилась в грязной деревянной хибаре отца. У нее был иммунитет к отцовским нравоучениям и она всегда могла прекратить спор фразой: «Потому что ты мой любимый и единственный папочка на свете». В самом доме ее ничего не смущало: она росла на этих руинах недостройки. Каждый раз по приезду Мелинда спокойно готовила на импровизированной кухне и убиралась там, где в этом еще был смысл и куда Эрни ее допускал. Старик не мог ее ни выгнать, ни отругать. Просто потому что не мог.

Эрни явно бесился из-за столь внезапного и многолюдного визита. Он ходил кругами по своему кабинету – комнатке с низким потолком, где было удобнее сидеть, чем стоять. Порепетировал ворчание себе под нос, поднял громкость и закричал на весь дом:

– Мелли, еще раз спрашиваю, за каким хером вы приперлись без предупреждения еще и с этим ублюдком?!! Да, я про тебя, Мухаммед, блядь своей жены Али! Ты сегодня близок к своей смерти, как никогда! Я тебя предупреждал и предупрежу еще пару раз, прежде чем привести приговор в исполнение! Пока ты в одном штате с Мелли, ты приговоренный, а я палач! У меня три заряженных кольта и два «Томми» старых, но верных. Они все просятся отдуршлачить твой черный зад и пригвоздить сраную звезду кухонного бокса на аллее забытой славы около моих дубов! Дай мне, сука, повод… Мелли, еб твою мать, вы же разведены! А ты после наших договоренностей не только приближаешься к моей дочери, но еще и осмеливаешься приходить в мой дом! Если у Мелли память, как у рыбки, и она готова плавать в аквариуме с собственным дерьмом, то у меня нет! Я все держу в уме и не прощу тебе ее сломанную руку и просранные на тебя годы! Если ты сейчас скажешь про второй шанс или хоть заикнешься про «теперь все иначе», я пройдусь по тебе «Гарандом»! – Эрни сжал кулаки и уже направился неспешным шагом в сторону оружейного угла. – Малышка не стреляла уже двадцать лет, но вломить может так, что мышечная память на твоей волосатой заднице не угаснет никогда.

Ронни выскочил в коридор и спокойно, но спешно начал объясняться:

– Сэр, у меня есть право видеться с сыном, сегодня мой день, и это Мелли предложила поехать сюда, потому что ее телевизор сломался. Джей согласился, а я не хочу пропускать день с сыном, потому что уеду завтра на два месяца в Оклахому.

Да, спокойствие обескураживает взведенных людей. Когда угасает агрессия, гнев пытается компенсировать ее желчью, чтобы вновь разжечь огонь и совершить что-то неладное.

– Оклахома-херахома. Ты сейчас здесь, а телевизор ты разбил, боец обосранного ринга? А?

– Нет, сэр, телевизор сломался без меня.

Не зная, что сказать и не имея никаких доводов в пользу своей агрессии, кроме голого расизма, Эрни пригляделся и взорвался от смеха, старательно выжимая его из себя. Он стал неестественно громко хохотать, нагибаясь вниз, чтобы отдышаться, и прервать смех еле пробивающимися сквозь него фразами:

– Святая дева Мария и все еврейские небожители с Пятой авеню, я ж тебя при свете не видел. Посмотри на себя, у тебя ж чистые только белки на глазах.

Эрни смеялся, то смотря в пол, то снова переключаясь на Ронни и оглядывая его сверху донизу, чтобы тот не ушел и успел вкусить всю желчь, что Эрни собирался из себя выжать. Ронни не уходил, зная, что старик все еще находился возле кучи заряженного оружия. Через минуту после того, как Эрни просмеялся, Ронни решился и спросил:

– Сэр, я пойду закончу подключать телевизор? У вас очень сложно с электричеством в доме.

Эрни не знал, что ответить и в приступе желчного смеха отмахнулся, чтобы тот ушел:

– Не засри мне там все.

Такие фразы обычно подаются вдогонку, как плевок в спину, и в данном случае она была вдвойне издевательской, учитывая состояние дома Эрни. Мелинда прокричала с кухни:

– Пап, отстань от него, он здесь впервые, Джей захотел. Ронни не слушал мои указания и поплатился за это, ну и мы все, можно сказать. Мы застряли раз восемьсот.

– А как ты думаешь, Мелли, на кой хрен только ты знаешь, как правильно сюда ехать? Почему гребаным астронавтам понадобилось сто лет, чтобы добраться до Луны? Хочешь, скажу?

Эрни шел в сторону кухни. Он говорил, делая паузы после каждого слова, проговаривая все с максимальной четкостью и поглядывая в сторону комнаты с телевизором и Ронни.

– А все потому, что ни на Луне, ни здесь больше никого, блядь, не ждут! Простите мне слово «Луна».

Эрни подошел к Мелли, увидел ее при свете из окна и начал причитать снова:

– Посмотри на себя, ты тоже вся чумазая! Еще пару мазков грязи и можешь отращивать афро и мчаться в забегаловку Синего Джека петь джаз.

– Джек давно умер, папа.

Летнее зеленое платье Мелинды было все в грязи, часть попала на ее рыжие волосы, превратив их в подобие красной аризонской глины, а брызги грязи на фарфоровой коже смотрелись как не совсем здоровые веснушки или родовые пятна, которые хотелось потрогать, но было страшно, что это заразно.

Эрни очень громко промолчал, бросив в Мелинду взгляд, говоривший: «Я все знаю».

– Иди умойся во дворе и возьми что-нибудь из шкафа матери. Ходишь тут, как из окопа под Эльзасом.

Мелинда улыбнулась и протараторила, как солдат:

– Закончу здесь и все сделаю, сэр. Так точно, сэр.

Эрни выдохнул, бросив старческое «А-а-а-ай», махнул рукой и пошел в свою любимую часть дома – на крыльцо. Проходя мимо комнаты с Ронни, он безнадежным тоном спросил:

– Ну и? Эта хрень будет работать?

Ронни вертел антенну, пытаясь поймать сигнал, но на телевизоре были только серые волны, приправленные белым шумом.

– Пока не знаю, сэр. Звук точно есть, картинка плохая. Вытащу антенну на улицу, соединю проволокой, думаю, сигнал получше будет.

– Получше…

Эрни снова тяжело выдохнул и направился к своей обители спокойствия – любимому креслу на крыльце. Там он увидел Джея в белой майке, покрытой брызгами грязи, и в синих джинсах, также по колено в грязи. Он сидел в кресле покойной жены Эрни. Старик округлил глаза и, перебирая варианты того, что он сейчас выпалит, наградил внука таким смачным подзатыльником, что Джей вылетел из кресла и продолжил движение по ступенькам до самой земли. Эрни взглянул на Джея и, кивая головой, направился к своему креслу, что было ближе к краю крыльца. Он уже придумал, что скажет, поэтому расслабленно, на старческом выдохе спросил издевательским тоном:

– Ой, ты живой, что ли? Прости, что так слабо – возраст. Я хотел вдарить так, чтобы ты вылетел из этих грязных штанов, которыми засрал все кресло моей жены. Посмотри, все подушки в грязи. Теперь будешь сам все отстирывать и думать, как не повредить ткань. Надеюсь, теперь голова у тебя начнет работать.

Джей минуту приходил в себя, пока перед его глазами все мелькало. То, что говорил дед, он услышал, но как будто во сне. И, как и любой сон, который остался нерассказанным, слова моментально выветрились из головы Джея.

– Деда, за что?

– Ты или тупой, или глухой, видимо. Подушки засрал, не видишь? Или мне встать и натыкать тебя в них, как кота в обоссанную обувь?

Джей посмотрел на кресло, не вставая, цокнул, что-то пробормотал еле слышно и стал подниматься.

– Мог бы просто сказать…

– Мог бы просто не садиться. Хочешь сидеть на этом кресле – прояви уважение и надень чистое.

– Да, сэр.

Джей часто бывал в этом доме с матерью. Зная, какая дорожка ведет к дому, Мелинда всегда брала с собой дополнительную одежду для Джея, на случай если вдруг приходилось толкать машину. Джей неохотно пошел в дом переодеваться.

– Лицо и руки вымой… с мылом! – Крикнул Эрни вдогонку.

Старик сплюнул в чашку-плевалку и приступил к своему ритуалу: взгляд вдаль, короткий взгляд влево на пустое кресло и сворачивание самокрутки. Когда сигарета была готова, из дома вышел Джей, переодевшийся в ярко-красную футболку с цифрами «69» на груди и в синие шорты. Эрни затянулся, выкурив сразу половину сигареты и, выпуская дым, спросил:

– Ты что, коммунист?

– Нет, конечно! Почему?

– Будь эта майка еще краснее, я бы тебя точно пристрелил, погоняв по лесу пару часов.

Джей попытался сесть в кресло, но Эрни резко свистнул и показал на его руки и лицо.

– Мыло на кухне возьмешь.

Джей поплелся обратно в дом с максимальной неохотой на лице и в походке. Он не шел, а шаркал ногами.

– Пол мне там не исцарапай. – Эрни не оставил без внимания и это.

Джей вышел на крыльцо, покрутил мылом перед Эрни, чтобы показать, что вот оно, и также лениво пошел к колодцу за водой, чтобы умыться в тазике за домом.

– Ну молодец, еще есть надежда. Ты знаешь, как выглядит мыло.

Через несколько минут умывшийся и демонстративно вернувший на место мыло Джей без особого интереса спросил:

– Теперь можно?

– Вообще нельзя, но я разрешаю, садись, сынок. – Эрни снова ухмыльнулся и слегка посмеялся на слове «сынок».

– Твоя бабушка вдарила бы гораздо сильнее, просто чтобы ты знал. Может, если у тебя там еще в головешке что-нибудь болтается, пойдешь и поможешь своему папаше настроить или включить что бы там ни было. Он ведь для тебя сюда приперся, измазался в дерьме и вообще рисковал своей жизнью.

– Он сказал, что справится сам.

– Так посиди рядом, чтобы у него нервы не сдали и он не сломал там…

Эрни не успел договорить, как в доме прозвучал резкий хлопок, остановился генератор и что-то тяжелое упало на хлипкий деревянный пол. Джей резко обернулся. Из комнаты, где находился Ронни, доносилась какофония из стонов и ругани: он уронил телевизор себе на ногу после того, как взорвался экран. Эрни спокойно, почти шепотом сказал:

– Ну вот. Обосрался чернозем.

Ронни начал кричать на весь дом:

– Да что ж за еб твою мать, кусок дерьма в куске говна! Зачем мне вообще все это сдалось, зачем я согласился? Идет все это говнище на хер!

Ронни с ключами и курткой в руках выскочил на крыльцо. Он хотел уже направиться к машине, прежде чем Эрни его остановил:

– Стоять, белый глаз! И куда ты собрался? Снова насрал, а разгребать за тебя кому-то? Потом скажешь, что все это не помнишь и что не хотел оставлять здесь сына?

– Джей, поехали, пусть остаются здесь, в своем тесном белом кругу. В этом сарае!

Эрни хотел встать, но сдержался.

– Ты ебаный расист! Дерьмо-клоун-клановец!

Старик подавился слюной и стал откашливаться. Получив шанс высказаться, Джей на удивление спокойно сказал сквозь кашель деда:

– Я не поеду, пап, давай останемся здесь. Здесь можно погулять, а высадку и по радио послушать можно, потом еще сто раз повторят. Да и обратно без мамы ты не проедешь. Здесь много раз машины бросали на полпути. Верно, деда?

Эрни постучал себя по груди, сплюнул в старую банку из-под супа и заговорил с легким приступом гордости:

– А то! Ты отсюда и выехать-то сам не сможешь, и пешком не дойдешь – увязнешь, потеряешься и обосрешься по дороге.

Старик еще раз откашлялся и, сменив тон на более повелительный, заговорил крайне медленно и членораздельно:

– Давай начистоту, я не в диком восторге от того, что ты здесь, но здесь моя дочь и мой внук. Так что, испортив мне день своим присутствием, хотя бы не порти его парню своим отсутствием.

Ронни стал приближаться к Эрни и тыкать в него пальцем.

– Ты старый хрен в непонятном месте, в разваливающейся хибаре с кучей старья, которое ты называешь оружием! Это не дом, это гребаный гроб с неоткидывающейся крышкой! Ты смеешь меня оскорблять, угрожать мне при сыне, смеяться надо мной и после этого имеешь наглость говорить мне, что делать?

Ронни был в шаге от кресла Эрни и готов был кинуться на него, когда старик выхватил револьвер из-под сиденья и взвел курок.

– Я не доверяю людям, которые говорят мне то, что я уже знаю и опасаюсь людей, которые не говорят, что знают. Я стреляю в тех, кто избивает жену и ребенка, а потом клянется, что это не повторится, и стреляю дважды в тех, кто избивает жену и ребенка дважды и клянется, что это случайность. Если у тебя, балерина боксерская, трепло, нападающее на женщин, стариков и детей, сейчас в рукаве не припрятан заряженный пистолет хотя бы с тремя патронами, потому что меньшим меня не убить, то я бы на твоем месте бросил ключи от машины на пол и вприпрыжку, как Мухаммед, мать его, Али, пиздовал порхающей бабочкой отсюда, не оборачиваясь и никогда не возвращаясь. Уяснил?

Эрни поднялся и достал из-за пояса второй пистолет – семизарядный кольт.

– Если хочешь испытать удачу – вперед. Вдруг от старости не выстрелит. А если собираешься прожить еще пару лет, пока тебя не пристрелит очередная избитая женщина, смотри мне в глаза. Руки за голову и медленно, на полусогнутых коленях иди в сторону леса.

В это время на пороге появилась Мелинда и взяла за руку Джея. В другой руке у нее был обрез, который она умело держала, направив на Ронни.

– Пап, он на мушке.

– Мел… – Ронни пытался заговорить с бывшей женой.

– Вперед смотри, ублюдок. Посмотришь на меня – ты труп! – резко крикнула Мелинда.

Ронни был мокрым насквозь. Пот с него лил не каплями, а струями. Если бы он обмочился, этого бы никто не заметил.

– Детка, возьми «Томми» и держи его на мушке, пока мы идем в лес.

– Да, пап.

Мелинда за считанные секунды собрала и зарядила разобранный «Томми».

– Веди его, мы будем здесь.

Эрни не моргал и не отводил взгляд от Ронни ни на секунду. Его рука не шелохнулась ни на миллиметр. Она была словно из того же металла, что и пистолет.

– Медленно развернись и спускайся с крыльца. – Ронни выполнил все указания старика. – Выходи из ворот, потом медленно повернись направо и иди в сторону леса. Не оборачивайся и не дергайся. Я буду рядом, как сраный ангел-хранитель, на расстоянии вытянутой руки. – Эрни указал пистолетом в сторону чащи леса.

– Но дорожка там, мы приехали оттуда. Сэр, я клянусь, меня больше не будет в их жизни, сэр, я клянусь. – Ронни продолжал что-то говорить, но уже неразборчиво, так как начал рыдать и голос его стал выше на две октавы.

– Поверь мне, ты больше не появишься, – в словах Эрни было столько спокойствия, что Ронни обмочился.

– Хорошо, что не на крыльце, тогда бы я разрядил малыша в тебя.

Оба зашли примерно на сто метров в лес. Эрни приказал остановиться и встать на колени.

– Одно двусмысленное движение – и все закончится сейчас.

Ронни повиновался и рыдал, продолжая что-то неразборчиво бормотать себе под нос.