«Пробил грозный час суда над русской землей. За последние десять лет мы все немало грешили. Мы, русские люди, допустили в нашей родной земле распространиться неверию. У нас небывалое прежде развращение нравов. Мы, русские люди, грешны пред нашей славной историей. Мы грешны пред памятью и заветами наших предков. Мы грешны пред нашими родными святынями. Стали мы терять страх Божий. Разучились любить царя и Родину. Мы привыкли поносить и хулить все свое и родное, хвалить и превозносить все чужое. Пришел час искупить пред Богом наши народные вины, наши народные грехи».

А своим студентам отец Иларион говорил о необходимости «освободительной войны» в богословии, освободительной от католического и протестантского влияния, от схоластического духа, проникшего в школьное богословие:

«В эти военные дни я и обращаюсь к вам с призывом. Вы освобождены от воинской повинности, вы сидите не в окопах, а за партами – так не уклоняйтесь от необходимого набора в воинство Христово, в действующую уже небольшую армию богословов! Схоластическая крепость – это наш, академический участок общего фронта».

В мае 1915 года за свои труды архимандрит Иларион был награжден орденом Cвятой Анны II степени.

После событий февраля 1917 года в академии произошли перемены. Новым обер-прокурором от Временного правительства В.Н.Львовым с должности ректора был смещен епископ Феодор, а временное управление академией возложено на инспектора архимандрита Илариона. Но уже в следующем учебном году (1917–1918) ректором был избран профессор А.П.Орлов, а архимандрита Илариона назначили помощником ректора.

Как инспектор, а потом проректор отец Иларион заботился в первую очередь о воспитании в студентах церковности. Он привлекал их к активной церковной, просветительской и проповеднической деятельности. С.Волков в своих воспоминаниях дал такой портрет владыки Илариона: «Высокий и стройный, c очень умеренной и пропорциональной полнотой, с ясным и прекрасным взглядом голубых глаз (он был немного близорук, но никогда не пользовался очками), всегда смотревший уверенно и прямо, с высоким лбом… с небольшой окладистой русой бородой, звучным голосом и отчетливым произношением, он производил обаятельное впечатление. Им нельзя было не любоваться… Пожалуй, целостность и была главной чертой его личности. Это смелый, исключительно талантливый человек все воспринимал творчески… Иларион благодатно влиял на меня своей личностью – прямотой, властностью в отстаивании своих убеждений, восторженностью совершаемого им богослужения, энергией и жизнерадостностью… У него самого была поразительная восторженность и любовь ко всему, что было ему дорого и близко, – к Церкви, к России, к академии, и этой бодростью он заражал, ободрял и укреплял окружающих». В воспоминаниях Волкова есть даже такая характеристика архимандрита Илариона: «Для меня Иларион стоит в одном ряду с такими лицами, как патриарх Никон… Илариону нужен был простор исторической арены, чтобы размахнуться чисто по-русски…»

15 августа 1917 года, в день Успения Божией Матери, в Успенском соборе Московского Кремля начал свою работу Поместный Собор Русской Православной Церкви, Собор будущих мучеников и исповедников. Главной задачей Собора было восстановление патриаршества, но мнения по этому вопросу разделились. Среди защитников патриаршества особенно выделялась личность архимандрита Илариона (Троицкого), выступившего с яркой речью, которая произвела на слушателей огромное впечатление:

«Есть в Иерусалиме “стена плача” … В Москве, в Успенском соборе, также есть русская “стена плача” – пустое патриаршее место. Двести лет приходят сюда православные русские люди и плачут горькими слезами о погубленной Петром церковной свободе и былой церковной славе. Какое будет горе, если и впредь навеки останется эта наша русская “стена плача”! Да не будет!» («Почему необходимо восстановить патриаршество?»)

Архимандрит Иларион аргументированно доказал, что там, где разрушается принцип иерархии, разрушается церковная жизнь. Но уже тогда он провидел, каким будет служение нового русского патриарха:

«Теперь наступает такое время, что венец патриарший будет венцом не “царским”, а, скорее, венцом мученика и исповедника…»

Личность молодого архимандрита, конечно, не была широко известна большинству членов Собора. Но когда 28 октября члены Собора приступили к избранию патриарха, одним из кандидатов в патриархи был выдвинут архимандрит Иларион.

5 ноября 1917 года старец Зосимовой пустыни Алексий в храме Христа Спасителя вынул из ковчега, стоявшего перед Владимирской иконой Божией Матери, жребий с именем новоизбранного Патриарха Всероссийского Тихона.

Восстановление патриаршества явилось исполнением заветного желания архимандрита Илариона. По свидетельству одного из современников, после избрания святителя Тихона отец Иларион не смог сдержать радостных слез во время торжественного крестного хода, в котором участвовал новоизбранный патриарх.

Зиму 1918–1919 годов архимандрит Иларион посвятил лекциям в Духовной академии и службам в московских храмах с обязательной проповедью, а также занятиям в комиссии по устройству мировой конференции христианства. После перевода из лавры в Москву отец Иларион поселился на Сретенке у своего друга, профессора Московской духовной академии протоиерея Владимира Страхова, служившего в храме Троицы в Листах.

С приходом к власти большевиков сразу же начались гонения на Церковь. И отец Иларион сделался посредником между патриархом и государством, верной опорой Святейшему Тихону в отстаивании интересов Церкви. Архимандрит Иларион занял при патриархе должность секретаря и главного консультанта по богословским вопросам, за которой на деле стояла роль человека, во всех контактах с советской властью заслонявшего собой патриарха…

10 марта 1919 года архимандрит Иларион был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Своим близким он писал из тюрьмы со свойственным ему оптимизмом:

«Завтра исполнится два месяца, как я арестант, и продолжаю состоять таковым, а сколько мне остается быть таковым – не знаю. Вызывали меня к следователю. “Дело” мое и следователю показалось смешным, и вины он никакой не нашел. “Завтра, – говорит, – об этом доложу в коллегии”. Увы! После допроса прошло 16 дней, а я ничего о себе не знаю. Вопрос “почему?” в нашей славной республике вообще ведь неуместен.

Живу я по-прежнему хорошо: совсем здесь обжился, будто так и нужно. Здесь я даже поправился, потолстел, физически чувствую себя совсем хорошо. Чтобы усилить циркуляцию крови – начал ходить на работу, например выкачивать воду из тюремных подвалов. Хорошо, что несколько часов проведешь на воздухе и немного мускулы разовьешь. За работу еще фунт хлеба прибавляют. Питаюсь по настоящему времени прекрасно. Время идет незаметно; даже досадно, что, например, книги медленно читаются. Жизнь идет размеренная, правильная. Будь все это где-нибудь в хорошей местности, прямо санаторий. Весна что-то плохо о себе заявляет в природе, а потому как-то не обидно быть за стенами и решетками… Сейчас в камере собралось у нас три профессора. Читаем время от времени лекции: прошли курс стенографии. Прямо считаю нужным сказать, что эти два месяца прожил я и не без пользы, и даже интереснее, чем жил бы вне тюрьмы».

Первое его тюремное заключение продолжалось около трех месяцев.

3

В день памяти святителя Ермогена, 12 (25) мая 1920 года, в храме Троицкого патриаршего подворья архимандрит Иларион был хиротонисан патриархом Тихоном во епископа Верейского, викария Московской епархии. Святителю было 33 года.

В своем слове в день наречения владыка Иларион сказал: «…Боялся архиерейства и всегда немало говорил против своего епископства. А ныне стою перед вами, архипастыри, приняв звание ваше, и нимало вопреки глаголю, ибо тверда моя надежда на Господа. Вижу ныне ясно, что велика нужда в делателях на ниве Божией… Господь Милосердый да примет душу мою, сию малую лепту, вметаемую в сокровищницу Церкви, для употребления на общую пользу. Воля Господня да будет. Но исповедую и то, что ныне смущает бедную душу мою. Был я грешным мирянином, стал грешным монахом, сделался грешным иереем, но быть грешным архиереем – трепещу. “Чем столько согрешила Церковь Божия, чем так прогневала Владыку своего, чтобы быть ей предоставленною мне, презреннейшему из всех, и подвергнуться такому посрамлению?” Так восклицает Иоанн Златоуст. Какими же словами скажу я, грешный и окаянный паче всех человек?»

С этого дня жизнь его совершенно изменилась. Теперь он окончательно потерял возможность заниматься любимой наукой. Владыка Иларион работал на Троицком подворье у Святейшего Патриарха Тихона, служил практически каждый день и утром, и вечером, иногда в день приходилось говорить по две проповеди. Если и выпадали у него свободные часы, то их он использовал на подготовку к проповедям. В редкие свободные от богослужений дни владыка с утра до позднего вечера принимал приходивших к нему за разрешением насущных проблем. За год своего архиерейства он отслужил сто сорок две литургии, более ста сорока всенощных, произнес триста тридцать проповедей. И все это при том, что два месяца он был болен тифом. Болезнь вызвала осложнение на сердце, и впоследствии больное сердце давало о себе знать при малейшем переутомлении.

Об этом времени сам владыка с присущим ему юмором писал: «Совсем потерял свободу. Будто арестант, прикованный к своей тачке, – так и живу. Не только дней нет свободных, нет и часа свободного, когда мог бы я заняться тем, чем хочется, а не тем, что нужно к спеху. Уж хоть бы в Бутырку на отдых взяли. Это единственная доступная нам дача или санаторий. Не знаю, как-то сил еще хватает, хотя нередко и силы падают, и дух оскудевает». «Некогда читать, некогда писать, некогда… даже грешить. Ради третьего, может быть, Господь и устраивает мне такую жизнь».

После принятия епископского сана жизнь владыки оказалась связанной со Сретенским монастырем, настоятелем которого он был назначен. Поскольку власти захватили большинство монастырских помещений и обосноваться владыке в монастыре было уже негде, он по-прежнему жил у отца Владимира при церкви Троицы в Листах. На службах в Сретенском монастыре владыка часто пел и читал на левом клиросе, говорил проповеди. Люди ходили специально в этот монастырь, чтобы послушать владыку Илариона. Известность его и любовь к нему народа возрастала: за ним закрепились имена «Иларион Великий» и «Новый Златоуст».

Активная церковная деятельность владыки Илариона, его проповеди, блестящие выступления на диспутах и помощь патриарху Тихону явились причиной второго ареста, 22 марта 1922 года. Поводом к аресту послужил беспорядок во время престольного праздника в Сретенском монастыре. Из Третьяковской галереи в монастырь была принесена Владимирская икона Божией Матери, и кликуши подняли вокруг нее шум. На этот раз Коллегия ГПУ постановила выслать святителя на один год в Архангельскую губернию.

4 июля 1922 года епископ Иларион вместе с этапом заключенных прибыл в Архангельск и 10 июля был освобожден из тюрьмы. После ежедневной загруженности, после следствия и этапа ссылка действительно показалась неожиданным отпуском. Крупный город, почти в центре – дом, в котором владыке Илариону выделили отдельную комнату с выходящими на солнечную сторону окнами. Первое время он почти целыми днями гулял по набережной Двины, наслаждаясь свежим воздухом и покоем. Тревожили только известия о церковных событиях. И, кроме того, угнетало то, что ему, как ссыльному, нельзя было часто служить в храме.

«Служу я очень мало. 15 июля тихонько в церкви рядом с домом послужил, а сегодня в соборе кафедральном. И только. А это верно: в праздники мне скучно без службы, хотя ведь и в будни тоже никакого дела. Одним словом, в моей жизни много и хорошего, главное – свободное время и можно учиться. Пригодится ли это учение когда – не знаю. Ну, для себя!»

«И сам не знаю причины, почему я переселился сюда. “Дела” у меня никакого не было. Все обошлось “без суда и следствия”. Видно, так нужно. Промысл Божий может действовать и через злодеев. Они думают, что свою злую волю творят, а на деле не то – волю Божию благую исполняют. Как и со мною. Мне, несомненно, благо уже в том, что скрылся я от мятежа человеческого…»

В 1923 году над Церковью нависла смертельная опасность. Власти действовали как извне, так и изнутри – используя обновленческие силы. В мае состоялся обновленческий собор, на котором патриарх Тихон был объявлен лишенным патриаршего сана и монашества. Кроме того, были приняты решения, подрывающие устои церковной жизни. Обновленческое движение поддерживалось властями, и патриаршая Церковь фактически оказалась вне закона.

В своих письмах святитель Иларион часто затрагивал обновленческое движение, о котором он отзывался очень резко: «Что же касается смуты церковной, кроме глупости и безобразия, в ней ничего не вижу… Знаю и некоторых новых “деятелей”. Ждать от них добра, как если бы идти в кучу крапивы и искать малины. Зла от этих деятелей будет очень много. И многим от них придется пострадать…». «А уж “оживляют” Церковь пусть другие; нам с ними не по пути. …Мы лучше по ссылкам поездим, а преклоняться перед наглостью, бессовестностью и глупостью не преклонимся. Дело-то не Божие, а потому разорится рано или поздно».

21 июня 1923 года владыку Илариона вызвали в Архангельское ГПУ и здесь объявили, что ему разрешено уехать. 5 июля он уже был в Москве.

В этот период почти все московские храмы были заняты «живоцерковниками», и сразу же после своего освобождения владыка Иларион приступил к решительным действиям против обновленческого раскола.

Вечером 5 июля он уже служил всенощное бдение в соборе Сретенского монастыря, где до этого были обновленцы. Перед началом службы владыка совершил чин освящения храма. Обращаясь к духовенству монастыря, святитель Иларион призвал покаяться в участии в обновленческом движении, в противлении патриарху. Призывая принести открытое покаяние, владыка говорил, что те, кто не покается, будут не только не допущены к участию в службе, но и не смогут войти в алтарь.

На следующий день в соборе служил патриарх Тихон. Народу собралось столько, что храм не смог вместить всех, и люди молились у его стен. Владыка Иларион говорил проповедь. Служба, начавшаяся утром, закончилась только к шести часам вечера.

Вот свидетельство современника (Левитина-Краснова): владыка Иларион «сразу же становится в полном смысле слова правой рукой патриарха… Трудно было придумать для патриарха Тихона лучшего помощника, чем епископ Иларион. Великолепный, пламенный проповедник, умевший говорить просто и эмоционально, ревностный служитель алтаря, владыка Иларион пользовался огромной популярностью среди московского духовенства и буквально обожанием народа… Быстро поняв… позицию патриарха, епископ сразу стал ее активным проводником. Он в эти дни переговорил с сотнями священников, мирян, монахов и монахинь. Он договорился в приходах о чине их присоединения к патриарху, разработал чин покаяния, принял тут же десятки обновленцев, пришедших к патриарху с покаянием. Благодаря неукротимой энергии этого человека церковная организация в Москве была восстановлена в два дня». Эта характеристика тем более ценна, что ее автор сам участвовал в обновленческом движении.

Будучи прекрасным оратором, владыка Иларион произносил проповеди, направленные против обновленческого раскола, выступал на диспутах с лидерами обновленческого движения. По воспоминаниям Варлама Шаламова, отличительным признаком его речей была уверенность в истине, и это действовало на людей безотказно и глубоко.

Владыка настоял на том, чтобы клириков принимать через покаяние, но если они свой сан получили в обновленчестве, этот сан не признавать. Обновленческие храмы все заново освящали, что по канонам делается с храмом еретическим.

В начале июля 1923 года владыка Иларион был возведен в сан архиепископа. Святитель Тихон включил владыку в состав Временного патриаршего Синода. Святейший Патриарх называл его своим «ближайшим помощником».

4

В ноябре 1923 года патриарх Тихон был внезапно вызван в ГПУ на Лубянку, от него потребовали, чтобы он немедленно выработал декларацию о примирении с обновленческим архиепископом Евдокимом (Мещерским). Однако патриарх отказался самым решительным образом. Беседовавший с патриархом Тучков, сменив тон, вежливо простился, но уже через несколько дней был арестован архиепископ Иларион, в котором Тучков видел главного виновника провала своей политики.

На этот раз святитель был осужден на три года концлагерей. Его обвинили в «распространении ложных слухов и агитации против советской власти под религиозным флагом». 1 января 1924 года его привезли в пересыльный пункт на Поповом острове, а в июне отправили на Соловки. Увидев весь ужас обстановки, даже он, жизнерадостный и бодрый, сказал: «Живыми мы отсюда не выйдем».

На Соловках владыка был лесником, живя в Варваринской часовне; как сторож жил в Филипповской пустыни, был сетевязальщиком и рыбаком. Об этой работе он говорил с присущим ему юмором переложением слов стихиры на Троицын день: «Вся подает Дух Святый: прежде рыбари богословцы показа, а теперь наоборот – богословцы рыбари показа».

Владыка Иларион смотрел на все духовными очами, и все служило ему на пользу. Он подчеркивал, что заключение – бесценная школа добродетелей. Обкрадывают – есть повод воспитать в себе нестяжательность, оскорбляют, бьют – смирись и возлюби обидчика. Во всем владыка Иларион видел волю Божию и все принимал с благодушием.

«Как-то привезли на Соловки молодого иеромонаха из Казани, которому дали три года ссылки за то, что снял с диакона-обновленца орарь и не позволил ему служить с собой. Архиепископ одобрял иеромонаха и шутил по поводу разных сроков заключения, данных тем или иным лицам независимо от тяжести их “преступлений”.

“Любочестив бо сый Владыка, – говорил архиепископ Иларион пасхальными словами Иоанна Златоуста, – приемлет последняго якоже и перваго; упокоевает в единонадесятый час пришедшаго, якоже делавшаго от перваго часа. И дела приемлет, и намерение целует, и деяние почитает, и предложение хвалит”.