Рябиновый жар
Памяти деда – Гумарова Павла Александровича и деда – Маслова Константина Александровича
Разметался рябиновый жар,
Разрумянил и небо, и сушу.
Словно давней войны пожар
Растревожил солдатские души.
Их всё меньше и меньше средь нас,
Их полки год от года редеют.
Но, коль грянет беда, и сейчас
Постоять за Россию умеют.
А над Русью среди тишины
Дни беспечные пролетают.
И морщинок, и груз седины
Им безжалостно добавляют.
Но когда наступает Май,
И ликуют победные марши,
Тянут горькую через край
Те, кто нас и мудрее, старше.
Вспоминают своих ребят,
Тех, кто были тогда друзьями.
Тех, кто в тёплой земле лежат
Кто под кочками, кто под крестами.
Разметался рябиновый жар,
Разрумянил и небо, и сушу.
Словно давней войны пожар
Растревожил солдатские души.
Матери
На скакуне, отвыкшем от узды,
Спешу в твой дом, наполненный тревогой.
Наездник от сохи и борозды,
Пропахший весь и потом, и дорогой,
Войду в твой дом и стану вдруг добрей,
В душе моей затеплится надежда,
Что буду я таким, как прежде,
Весёлым и беспечным средь полей.
Хрипит мой конь, кусает удила.
Свободу обретя, к узде привыкнуть сложно.
Скачи, мой конь, пока ещё возможно
Увидеть свет в окошке на краю села.
Седой туман
Туман седой над речкою клубится,
От птичьих трелей кругом голова.
Мне повезло в краю берёз родиться,
Мне повело сказать эти слова.
Стою один среди лугов душистых,
Гляжу речушке в синие глаза,
А в небесах среди просторов чистых
Грохочет где-то дальняя гроза.
Прошу у жизни я совсем немного,
Хочу, чтоб Русь крепчала и цвела,
И чтобы эта пыльная дорога
Меня опять в отцовский дом вела.
«Десантура»
Просолились тельники от пота,
В небесах дорога нелегка.
Русская крылатая пехота
Оседлала снова облака.
Стропы натянулись, словно струны.
Воздухом надуты купола.
Здесь не ждут подарков от фортуны,
Несмотря на то, что жизнь одна.
Сыплется с небес крутых пехота,
Сбросив парашюты, сразу в бой.
Непростая в общем-то работа
Прикрывать страну свою собой.
Десантура в небе, десантура!
Бьётся ветер грудью в купола,
Пуля, она, брат, конечно дура,
Но душа поёт, коль Русь цела.
Родина! Россия! Это свято!
Вновь взвилась ракета над горой,
В бой идут Маргелова ребята,
Увлекая славу за собой.
Я живу в деревенской глуши
Я живу в деревенской глуши,
В Вологодском родном захолустье.
Ах, как пашни, луга хороши
В Грязовецком районе и в Устье!
Речка тихо плывёт меж холмов,
Поле ржи за селом огибает.
Здесь России основа основ.
Здесь душа каждый год отдыхает.
Я живу в деревенской глуши.
Рядом сосны, ивняк, камыши,
На полянах резвятся опята,
Кружат голову клевер да мята.
Не спеши сюда зло, не спеши.
Видишь, струны играют души.
Перед образом
…Я жить хочу, дышать хочу, мечтать,
И быть любимой и самой любить.
И наяву, а не во сне летать.
Хоть маленькое гнёздышко, но свить.
Хочу не волочить устало ноги,
А крылья размахнувши полететь,
И обозрев окрестные дороги,
От счастья и от радости прозреть.
Вдруг слышу голос: «Ты спала бы, дочка.
Неси свой крест с достоинством, неси.
А если уж тебе не спиться ночью,
Молись и о себе, и о Руси».
Автобус
Автобус вдыхает тела,
Трамбуя в железной утробе
Автобус идёт из села,
Где снега сугроб на сугробе.
Петляет маршрута зигзаг.
На окнах цветы как живые.
Автобус вздыхает «Как так?
Под снегом цветы луговые».
Но в мирной утробе его
Казах, армянин и еврейка.
Узбек и татарин Зеро
Уснули вдвоём на скамейке.
Автобус вздохнул и затих
И вывалил люд на дорогу,
Где воздух прозрачен и тих,
Где ели поют понемногу.
И в этой нетленной глуши
Автобус натружено дышит.
И рвётся печаль из души.
Но кто её видит и слышит?
Все вместе, все разом и вот
Дыханье автобуса ровно.
И снова вдохнул он народ,
В нём людям тепло безусловно.
Михайлов день
Я храню традиции доныне
Те, что православный мир любил.
У меня сегодня именины —
День Михайлов! Я же Михаил!
Помню я, что праздник есть престольный
В этот день у нашего села.
Там теперь устроили застолье,
Там теперь округа весела.
И сельчане вовсе не по пьянке
Обсуждают важные дела.
И, конечно, тёзка мой архангел
На иконе во главе угла.
Вера у сельчан не износилась,
В то, что он Антихриста побьёт,
Чтоб в полях пшеница колосилась,
А в лугах бродил домашний скот.
Чтобы сеть всемирной паутины
У него порвать хватило сил…
Если б был я с земляками ныне,
Тоже в чём-нибудь им подсобил.
Крещение
Мороз в России на Крещенье.
В купелях, в прорубях во льду
Смывают люди прегрешенья,
Чтоб дальше с верой жить в ладу.
Священник местного прихода
Стоит с молитвой на ветру
И подмечает: год от года
Всё больше грешников в миру.
В Прощёный день
Душой и сердцем надо мне остыть,
Чтоб всех в прощёный день простить.
Но бьётся сердце и болит душа:
Как мне простить на рынке торгаша
Обвесившего тысячи людей?
Наркодельца? Ведь он же лиходей!
А как убийцу, маньяка простить?
Сказать «прости» и с миром отпустить?
Написанное комкаю в горсти…
Прости, Всевышний! Господи, прости!
***
«Несовместима с жизнью рана…».
А всё же рана заросла —
Так вера в жизнь его спасла,
Войны увечной ветерана.
И что диагноз? Что судьба?
Порой болезнь за сердце схватит,
Немало средств больной потратит…
Пока уверует в себя.
***
– «За Сталина!» в атаках ты кричал? —
Я спрашивал отца. Он отвечал:
– Дуром орали «в бога» или «в мать»
И это помогало побеждать…
Молящихся отец не осуждал,
Став богомазом лики рисовал
Апостолов и матери Христа
По памяти с войны, а не с листа.
***
В окопах старых у реки
Копаются всё лето
Ребята-поисковики.
Находят амулеты.
Курган. Кругом чертополох.
А в жарком небе чисто.
Истлевший труп… И – «С нами бог!» —
На пряжке у фашиста.
Ужели бог их вёл сюда,
Под стены Сталинграда,
Чтобы увидела орда
В огне исчадье ада?
Курган не слышит. Он оглох
Ещё тогда при взрыве…
Фашист убит… А где же бог,
Что с ним тут был в прорыве?
***
Коль явила Родина тебя,
То тебя она и упокоит.
Потому-то пусть не беспокоит
Твою личность Родины судьба.
Мне мудрец поведал на духу,
Что не Русь меня лишала счастья,
Радости, труда, любви, а власти,
Те, что восседали наверху.
Не она твою судьбу корёжит,
Беды и печали твои множит…
Не суди Россию, не кричи.
Похвали её. Иль помолчи
«Дети войны»
Если мы «дети войны»,
Значит, она наша мать?
Что же мы ждём от страны
И не идём воевать?
С теми, кто голод не знал,
Жизни порушил уклад,
Кто в нищету нас вогнал
Через предательский блат.
Враг, он не знает вины
И не спешит понимать:
Если мы «дети войны»,
Значит, она – наша мать.
Мы на задворках страны
Век доживать не должны.
Или под старость у нас
Кончился боезапас?
***
Меня вели по ложному пути.
Тебя ведут по этой же дороге.
А раз ведут, нельзя с неё сойти.
Попробуешь – окажешься в остроге.
Тебя ведут неведомо куда.
Хотя ведущим про тупик известно,
Коль говорят о радости труда,
А сами отдыхают повсеместно.
Летают осы, пьют нектар, росу.
Попы поют, забыв во время бденья,
Что Серафим Саровский во лесу
Молился, как ни странно, на каменья
Предчувствие
Когда предчувствие беды
Вдруг проявляется в сознании,
А результаты дел батальных —
Разрухи страшные следы!…
А что же я? С молитвой к Богу,
(Нельзя антихристу прощать)
Перекрестившись на дорогу,
Пойду Россию защищать!
И может быть мой вклад посильный
Изменит что-то на Земле
И меньше станет плит могильных
Тем, кто погиб в расцвете лет.
Прости меня
Прости меня, мой старый друг!
Перед тобой не виноват я…
Ведь мы же помним тех подруг,
Что не искали в деньгах счастья!
Судьбы неведомым путём,
Не ожидая послаблений,
Шли пилигримовым путём,
И нас не трогали сомнения…
Но верю я, – придет Весна
И озарится поднебесье!
Сегодня радует она,
Что будет дальше? —
Неизвестно!
Литургия
Литургия, литургия —
Мира помыслы благие!
Дни Молитвы, дни Поста
У Единого Христа!
Не проходит (били ж вроде)
Вера в Бога у народа!
Вера в Мир благих идей
Обездоленных людей!
Дожить до старости
Рассказ
В этот день Павел Степанович, как обычно, проснулся очень рано – на соседней улице только-только загрохотали, зашумели первые трамваи.
В маленькой двухкомнатной квартире уютно и тепло: начался отопительный сезон, и горячие батареи изгнали недавнюю сырость и прохладу.
Павел Степанович присел на диване – он любил засыпать вечером перед телевизором, и стал не спеша одеваться. В соседней комнате, за плотно прикрытой дверью, спала жена, Лидия Сергеевна, инвалид второй группы. Она проснется примерно через час.
Умывшись, Павел Степанович прошёл на кухню, зажёг конфорку на газовой плите и поставил разогреваться чайник.
За окном моросил дождь, колыхались на ветру мокрые ветки деревьев. Небо сплошь заволокло серовато-сизыми тучами. Временами, крепко сжимая в руках зонтики, шлёпали по лужам одинокие прохожие.
Ещё немного и в подъезде начнут хлопать дверями уходящие на работу жильцы, загомонят ребятишки – кому в садик, кому в школу. А ему, пенсионеру, спешить некуда, да и не за чем: сорокалетним трудовым стажем, как у Павла Степановича, не каждый может похвастаться. И пенсию, по его мнению, дали хорошую, не поскупились: он всю жизнь на стройке оттрубил, заработки высокие были. Но здоровье, конечно, подорвано – ничего даром не даётся и бесследно не проходит! Одышка при ходьбе беспокоит, суставы скрипят, ноги побаливают. Да еще и голова туго соображает! Врач в поликлинике назвал это мудрёным словом энцефалопатия, прописал лекарства для улучшения ума, которое он, конечно, принимает, но заметных успехов от лечения не видно. Но, слава Богу, он на своих ногах, пенсию самостоятельно на почте получает, по магазинам ходит. И на большее не претендует. В 76 лет и этого достаточно. До таких годов не каждый мужик доживает.
Попив чайку с бутербродами, старик взял журнал с новым кроссвордом и увлёкся его разгадыванием…
От этого занятия его отвлекло громкое постукивание – его супруга, опираясь на прочные никелированные ходунки, медленно направлялась в ванную.
– Теперь можно и позавтракать, – пробормотал Павел Степанович и поставил на газовую плиту увесистую чугунную сковородку.
Позавтракали вдвоём, по-семейному – яичницей с макаронами. Старики не шиковали. Жили в основном на пенсию Павла Степановича – её хватало на питание и оплату коммунальных услуг. Пенсия Лидии Сергеевны переводилась на сберкнижку, эти деньги старались не трогать, тратили только на внезапные непредвиденные расходы. Деньги потихоньку подкапливались, и это вселяло определённую уверенность в завтрашнем дне, потому что надеяться старикам было не на кого. Единственный сын умер три года назад от инфаркта миокарда в возрасте 48 лет. Невестка с внуком-студентом проживала в другом городе – в соседней области. В летние каникулы внук обычно приезжал на пару недель погостить, тем самым скрашивая их однообразное существование.
После завтрака Павел Степанович еще немного посидел над кроссвордом, а потом стал собираться в управляющую компанию (которую все называли ЖЭКом) – пора было оплатить счета за коммунальные услуги.
На улице было пасмурно и слякотно, но дождь почти прекратился, и только крупные холодные капли падали с веток деревьев.
Путь в ЖЭК проходил мимо продовольственного магазина, и Павел Степанович заблаговременно перешёл на противоположную от магазина сторону дороги. Поравнявшись с магазином он приподнял воротник плаща, надвинул кепку на самые глаза, прибавил шагу. И на это были причины – у входа в магазин отирались несколько здешних пьяниц-попрошаек.
Старику удалось проскочить незамеченным. Отойдя на безопасное расстояние, он вернулся на другую сторону дороги и приблизился к ЖЭКу, находящемуся за три дома от магазина.
Павел Степанович заплатил по всем квитанциям, и денег у него осталось с гулькин нос – несколько медных монеток. Но зато теперь целый месяц можно было не беспокоиться – старик не любил оставаться в должниках.
«Надо бы еще сходить в поликлинику, выписать лекарства для бабки, – планировал свои дела Павел Степанович. – Ладно, схожу завтра!»
Задумавшись, он забыл вернуться на другую сторону дороги, неторопливо добрел до магазина… и наткнулся на двух мужчин, стоящих у входа. Как раз с ними старик меньше всего хотел бы встретиться.
– Эй, дед, тебя-то нам и надо! – дыша винным перегаром обратился к нему худощавый мужчина среднего роста, на вид лет за тридцать. Его звали Олегом, и месяц назад Павел Степанович по легкомыслию дал ему немного денег на опохмелку.
– Одолжи сотню, или, лучше – две, – продолжал Олег. – Похмелиться надо. Потом как-нибудь верну.
О проекте
О подписке