ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

СУПРУЖЕСКАЯ ЛЮБОВЬ

Мои родители, добропорядочные обыватели и отнюдь не богатые люди, но, как положено для представителей среднего сословия, они, несмотря ни на что, дали мне образцовое для моего времени образование и надлежащее воспитание, а благодаря живости моего характера, лёгкости в обучении и вовремя развитом у меня музыкальном таланте, я была баловницей дома, фавориткой моих родителей.

Мой девичий, или, скорее, женский, темперамент ещё не проснулся в достаточной мере к моим восемнадцати годам, и кто бы удивлялся. Мои познания в сексуальном различии между полами, как и у большинства девушек моего круга и того времени ограничивались историями, рассказанными мне родителями в период случавшихся у меня к тому времени сексуальных приливов и вызванных ими расспросов о различиях между мужчинами и женщинами, и вполне мещанских и не совсем умных родительских ответов о том, что в природе существует такая птица, как аист, которая приносит в хорошие семьи детей, и что некоторые странные и загадочные вещи происходят во время свадьбы между мужчиной и женщиной и дальше в течении их брака, но эту басню они приберегли мне для более поздних времён. Такие разговоры, естественно, не вызывали во мне ни особого интереса, ни слишком пристального любопытства. Мои чувства в этом не принимали никакого участия. Зато это было время появления первых знаков моей половой зрелости, когда лёгкое руно вьющихся волос появилось у меня в том месте, которое моя мать никогда не обнажала в моем присутствии, и на которое мне стало очень любопытно поглядывать по утрам и вечерам. Когда я оставалась одна в комнате, я тщательно рассматривала этот непонятный стремительный рост миленьких белоснежных волосиков в окрестностях того ценного места, миленькой упругой расселинки между моих ног, которую они окружали, и которая, как я подспудно подозревала, будет иметь в моей жизни очень большое значение… можно сказать, определяющее, так как все в этом мире тщательно скрывали это местечко, окутывая его со столькими хлопотами всевозможными предметами одежды. Во время восхода солнца, когда я была уверена, что нахожусь в комнате в одиночестве за закрытыми дверями и ставнями окон и меня никто не побеспокоит, я снимала зеркало со стены, ставила его вниз у стенки под наклоном, чтобы отчётливо рассмотреть это местечко между моих ног. Я пальчиками раскрывала то, что природа закрыла столь тщательно, но от этого понимала все менее и менее то, о чем мои подруги тайком рассказывали мне… как происходит наиболее близкий, внутренний союз и контакт между мужчиной и женщиной. Я визуально констатировала, что всё это было невозможно. Я видела на античных статуях, каким образом очень различно природа снабдила человека, мужчину и женщину, тем, что у них было между ногами. Я постоянно пыталась разгадать эту загадку, рассматривая себя при любой возможности, и в то время, когда я мылась в холодной воде по утрам, и вообще всегда, когда у меня появлялась возможность побыть одной и обнажённой. Однажды в воскресенье мне довелось увидеть мою мать обнажённой, и я была поражена округлостью её груди и полнотой бёдер. Эта констатация мне доставила непонятное удовольствие. Я стала мечтать о таких же формах у себя, пыталась строить причудливые версии и объяснения имевшему место различию между нами, но все равно ничего не смогла понять. Я хорошо помню, что в эту эпоху начались мои легкомысленные игры с моим телом. В эти времена, по вечерам, в постели, я сама удивлялась тому, что провидение само необдуманно направляло мою руку в самый низ моего живота, заставляя её поигрывать с нежными колечками зарождающихся там волосиков. Жар, который передавался моей руке, развлекал меня и уносил в какие-то неведомые страны… и обычно в этом месте я засыпала, с рукой, застывшей между моих ног.

Мой отец был достаточно суровым человеком, а мать, напротив, являла собой пример женского добродетели и, как вы уже поняли, обладала безупречной фигурой. Я их любила страстно, как только дочь может любить образцовых родителей, хотя, не могу не отметить, что отец, которому было сорок лет, никогда не шутил в моем присутствии, не говорил никаких нежных слов моей матери, которая была моложе его на шесть лет.

И, конечно, я никогда не подозревала, что под столь серьёзной внешностью и столь достойными манерами моих отца и матери может скрываться буйная чувственность и необузданный аппетит к сексуальным наслаждениям.

Случай мне позволил открыть эту тайную грань натуры моих родителей.

Мне было восемнадцать лет и я, естественно, получала всё необходимое в моем возрасте религиозное образование и обучение для обряда конфирмации. Нашего пастора я любила неземной, что называется, любовью, так же как и все мои подруги.

Впоследствии я частенько замечала, что учитель, и особенно, религиозный наставник, это первый мужчина, который производит неизгладимое впечатление на умы молодых девушек. Если его проповеди следуют одна за другой, и если он к тому же человек известный в вашем округе, все его молоденькие ученицы обязательно потянутся к нему. Но это замечание всего лишь к слову, но я непременно возвращусь ещё к этому вопросу впоследствии.

Итак, мне было восемнадцать лет, моё тело практически полностью развилось, то есть неумолимо приближало меня к женщине… иными словами, я походила на расцветающую розу.

Приближался день рождения моего отца. Его жена и моя мать с любовью делала все необходимые приготовления к этому празднику. Что касается меня, то я уже с раннего утра была одета в праздничное платье, так как мой отец любил красивые туалеты. Я написала праздничную оду в его честь, но вас не должно это удивить, ведь вам известен мой маленький поэтический талант (между нами говоря, в этот день я должна была быть на уроке у пастора, но у меня был, таким образом, повод пропустить это занятие), и взяв большой букет цветов, который я сама собрала рано утром, я отправилась к матери, чтобы вместе с ней поздравить отца.

Мои родители не имели общей спальной комнаты, у каждого была своя. Отец частенько работал допоздна и не хотел беспокоить супругу… по крайней мере, он так говорил.

Позже я опять же поняла, что это очевидный знак их разумного способа совместной жизни. Супруги должны избегать, насколько это возможно, бесцеремонности ежедневной небрежности. Все хлопоты и процедуры, которые необходимо совершить на заре или при заходе солнца, не пренебрегая и ночным туалетом, часто выглядят довольно нелепыми для персоны другого пола, они разрушают привлекательность вашего сексуального партнёра, и общая жизнь теряет свою прелесть. Итак, мой отец не спал в спальне моей матери. Обычно он вставал в семь часов утра, и поэтому в день его годовщины, как выяснилось, мы-моя мать и я, не сговариваясь поднялись заранее, в шесть часов утра… она, для того, чтобы подготовить подарки и увенчать последними мазками портрет мужа, который она написала к его юбилею, а я, чтобы нарвать цветов для букета ему в подарок. Правда, к семи часам утра мама уже пожаловалась сама себе, что утомилась, и ей необходимо на несколько мгновений снова прилечь в постель в ожидании пробуждения супруга.

Бог знает откуда ко мне пришла эта идея, но я подумала, что было бы очень мило с моей стороны удивить моего любимого папу моим неожиданным появлением в спальне матери и принести ему мои добрые пожелания по случаю юбилея. Я услышала, как он закашлял в своей комнате, следовательно, уже встал и собирался, как обычно, вскоре отправиться к жене. В то время, как моя мать давала последние указания служанке, я, пользуясь этим, незаметно просочилась в её спальню и скрылась за прозрачным покрывалом алькова, который служил одновременно гардеробом. Гордая и счастливая моим планом преподнести неожиданный подарок, я затаилась за ажурной створкой, когда в спальню вернулась мама. Она быстро разделась и тщательно вымылась. Я впервые так близко видела красивое тело моей матери полностью обнажённым. Затем она склонила большое зеркало, которое стояло у подножия кровати возле умывальника таким образом, чтобы в него можно было смотреться, лёжа на постели, и легла в кровать. И тут я поняла, что оказалась в чрезвычайно деликатной ситуации, и мне хотелось умереть в этом алькове, чтобы никто не узнал о моем поступке. Предчувствие мне подсказало, что перед моими глазами собираются приключиться вещи, которые юная девушка не осмеливается видеть. Я задержала дыхание и дрожала всеми моими членами. Внезапно дверь открылась и вошёл мой отец, одетый так же, как и каждое утро, в элегантный халат. Едва дверь ещё только стала приоткрываться моя мать незамедлительно закрыла глаза и сделала вид, что спит. Отец приблизился к постели и созерцал картину спящей жены с нескрываемым выражением большой любви. Затем он вернулся к двери и толкнул запор. Я все больше и больше дрожала от страха и хотела провалиться сквозь землю прямиком в преисподнюю. Отец же медленно снял свои штаны и остался в одной рубашке. Он тихонько приблизился к кровати и с огромной осторожностью поднял лёгкое покрывало с моей матери. Теперь то я прекрасно знаю, что картина, которая предстала перед его и моими глазами, была отнюдь не случайной, но тогда я наивно полагала, что поза, в которой на белоснежной простыне лежала моя мать, раскинувшись… нет, буквально разметавшись по постели… с раздвинутыми ногами… была случайной. Вид женского тела в такой позе… крепкого, упругого, цветущего, зовущего к чему-то сладострастному… поначалу вызвал у меня стыд. Рубашка на матери была поднята кверху, а её белая и круглая грудь с алым, торчащим, как я теперь понимаю, от возбуждения, соском, выскочила за пределы пенистых кружев корсажа.

Впоследствии мне встречалось совсем немного женщин, которые осмелились бы предстать таким образом перед своим законным мужем… да и перед любовником тоже. И обычно это связано с банальной причиной – тело женщины обычно быстро деформируется после двадцати лет от роду.

Мой отец несколько минут упивался этим спектаклем, разыгранным его супругой перед его глазами. Затем он потянулся к спящей жене и начал с целого набора медленных ласок невероятной деликатности. Он целовал её в шею, потом спустился к груди, задержавшись на бутончике соска, который он полностью обхватил своими губами, после чего продолжил свои спуск с поцелуями вниз, задержавшись на упругом животе, пока не достиг, наконец, рощи, скрывавшей вход в её пещеру. Моя мать стала вздыхать, как будто ей не хватало воздуха, чтобы дышать, затем она потянулась на спине, как будто во сне, ещё шире разведя свои ноги и принялась совершать странные движения бёдрами. Кровь прилила к моему лицу, мне стало стыдно от увиденного, как будто на моих глазах совершалось преступление, я хотела отвести глаза… но не смогла, заворожённая дивным спектаклем. Когда мой отец, внезапно ускорил свои движения, подкрепляя их уже не столь нежными, сколько страстными поцелуями, моя мать открыла глаза, как если бы она внезапно проснулась только что, и сказала с глубоким вздохом:

– Это ты, мой дорогой…? Я мечтала сейчас о тебе во сне… а ты явился ко мне наяву. Как приятно ты меня будишь! Тысячу и миллион добрых тебе пожеланий в твой день рождения!

– Самое прекрасное из них – это ты, ведь ты позволила мне тебя удивить. Как ты красива сегодня! Ты должна была бы видеть себя со стороны!

– Ты застал меня врасплох! Ты закрыл запор двери?

– Да, не бойся. Но если ты хочешь мне действительно пожелать добра и увидеть меня счастливым, позволь себе расслабиться, а мне действовать, моя прекрасная, моя дорогая, моя любимая женщина. Ты такая же свежая и душистая, как бутон утренней розы, полный росы.

– Я тебе позволяю всё, мой ангел. Но разве ты не хочешь дождаться вечера?

– Невозможно остановиться на полпути столь упоительной дороги. Ты можешь легко убедиться, что я не могу больше ждать. Я сейчас взорвусь от любви!

И поцелуи полились рекой, не желая заканчиваться… Между тем, его рука становилась все более и более настойчивой, а её движения нежно-напористыми и ласковыми, и моя мать сладострастными вздохами и движениями тела отвечала на его атаки. Поцелуи превратились в жгучие и страстные покусывания. Мой отец целовал свою жену в шею, грудь, сосал её маленькие, уже багровые от возбуждения сосочки, ласкал их с жаром, говоря нежные слова любви, которые иногда прерывали приятную ласку его губ, и моя мать отвечала ему подобным же образом. Так как отец был обращён ко мне спиной, я не могла увидеть всё то, что он делал, но по страстным восклицаниям моей матери я понимала, что она ощущала чрезвычайное наслаждение. Её глаза закрылись, грудь ритмично вздымалась и опадала, все её тело непроизвольно вздрагивало. Она вздыхала и шептала урывками:

– Какое наслаждение! Я тебя обожаю! Ты так любезен, так искусен в своих ласках! Ах! Это всё потому, что мы так любим друг друга! – И затем послышались сладострастные ономатопеи!

Каждое из этих слов зафиксировалось в моей памяти. Сколько раз я мысленно повторяла их потом! Они меня заставили в последующие дни немало поразмышлять и помечтать! И мне кажется, что я до сих ещё слышу, как они звенят в моих ушах!

Затем, внезапно, они замерли. Мама оставалась неподвижной, с закрытыми глазами, расслабленным телом, а отец производил впечатление раненого солдата, который не может больше следовать за своей победоносной армией. Итак, у меня не было больше ни моего сурового отца, ни моей добродетельной и достойной матери. Я их лишилась в течении нескольких минут. Теперь я видела лишь пару существ, не соблюдающих правила приличия, бросившихся в каком-то ослеплении, в дурмане, в одно жгучее наслаждение, о котором мне до сих не было ничего известно. Отец остался на мгновение неподвижным, а затем сел на край постели. В его пылающих глазах стояло дикое выражение первобытного человека, которое я видела на цветных литографиях, и в них застыла животная похоть. Моя мать же вдруг снова стала сладострастно стонать. В течение этого спектакля моё дыхание отказалось мне повиноваться, я задыхалась от нехватки воздуха, а сердце оглушительно билось и буквально вырывалось из моей груди. Тысячи мыслей пробудились в моей голове, и я беспокоилась, боясь быть обнаруженной и не зная, как мне незаметно покинуть мой тайник. Моё сомнение длилось, между тем, совсем недолго, так как то, что я увидела только что, оказалось всего лишь прелюдией к основному действу. Видимо бог хотел, что бы я за один раз увидела достаточно, чтобы не нуждаться более в дальнейших уроках.