Лабораторная работа-1
Новосибирск. Площадь Ленина
«БиЗ». Комсомольский субботник

Не зря знающие люди говорят, что кладбище лечит. Оно действительно излечивает от суетливого поиска истины и мыслей о немедленной расправе. За его воротами кажется – все, ну перегорела еще одна вольфрамовая нитка жизни. Чего уж тут… Кому нужно что-то доказывать? И наплывает странная апатия, и вместе с шуршанием комьев глины на крышке гроба накатывает волнами ощущение вечности – не хочется… ничего не хочется.

Через день после той самой ночевки в квартире Медного и после визита странного цыгана с лошадью на похоронах Валерки побывали Медный, Лис, Шкипер, непривычно тихая Камилла и рыжий Юра, которому покойный подарил однажды просто так роскошную камеру «Sony». Лес уже умирал; его было не обмануть потеющей мелким дождичком теплынью, комариными писками за ухом. Лес готовился умирать, и он знал, что делал. Багряный пал уже начал подниматься по кронам, и все плотней обхватывали ноги прелые лапы листьев. Из уважения к процессу похорон все обулись, даже Лис, которая ругалась вполголоса, спотыкаясь на каблуках. Шишки в хвойной наволочке стали уже твердыми, сухими – они отдали все, что можно, этой земле и высохли. Да, лес тоже умирал, и это как-то примиряло людей с потерей.

Да и достаточно было посмотреть на неестественно, непривычно парадный для нашего глаза катафалк похоронной конторы (если бы не тонированные стекла да серебряные вензеля – «Газель» как «Газель», ординарная маршрутка!); на приехавшую откуда-то их Казахстана мачеху Валерки, женщину дородную, крикливую и всем недовольную; на то, как она распоряжается, жадно мнет в руках сотенные купюры, как зыркает глазами… как тяжело бухают литавры оркестра, и у старичка с трубой тащится по мокрой земле выползший из штанин белый червячок тесемки ветхозаветных кальсон – достаточно было пропитаться этим кладбищем, чтобы почувствовать: не только похоронили человека обыденно-серо, но и все предшествующее было очень обыкновенно.

Лис путалась, рассказывая, отчего это ей показалось, что за ними следили в ту ночь. Путалась и несла околесицу, сама смущаясь: вроде того, что у торговки на углу она заприметила шесть пальцев, а через минуту уже положенные пять; что та нагло грызла свои же собственные семечки и курила свои же сигареты, чего не делает ни один порядочный боец уличного торгового фронта. В общем, почудилось Лис, и все. Но это было уже к делу не пришить – да и надо ли?

Странная история с фотоархивом тоже вроде как прояснилась быстро: в тот день Валеркина бабка решила, по доброте душевной, прибраться у внука да протереть эти симпатичные разноцветные кружочки от пыли, но сослепу схватила с полки какой-то необыкновенно едучий состав для сведения пятен – вот и свела почти двадцать гигабайт начисто. Невероятно, но факт. А потом, надышавшись этой гадостью, сама же и рухнула посреди кухни. Про сиреневый свет доходчиво пояснили знакомые, сообщив, что такое бывает, если берешь просроченные китайские батарейки, которые, прежде чем умереть до срока, шибают остатней энергией, как перебродившее вино. Одним словом, все было просто, и бритва Оккама отсекла от них Валерку со всеми пережитыми страхами и тревогами. Только Шкипер что-то недовольно бурчал про автобус, про улльру, но Медный перестал придавать этому значение и даже положил распечатки в кипу газет, приготовленных на растопку: оттуда он брал с собой сухую бумагу на розжиг костра. Тут уж не до мистических исканий – надо было готовить первое серьезное мероприятие «БиЗ». А БиЗ (как они уже поняли) – не Симорон, и поэтому хаосу тут места не было.

Медный, хорошо помнивший институтские вечера художественной самодеятельности, приказал каждому приготовить свой «номер» с соответствующим ритуалом. Таким образом, получалась вполне приличная ярмарка разнообразных Симорон-технологий. А Медный и Шкипер задумали замаскировать все это дело «комсомольским субботником» и провести мероприятие не где-нибудь, а в самом пафосном месте города – на площади лысого коммунистического вождя, у его памятника, перед мощным фасадом оперного театра.

Памятник этот воздвигли тут в семидесятом году по проекту скульптора Бродского, верноподданного однофамильца поэта-диссидента. Вождь стоял, как ему и положено, наклонив лобастую голову, одной рукой придерживал себя за что-то пониже спины, а вторую руку протягивал вперед, но не твердо, а как-то смущенно, в полудвижении, словно решил было повести народ к сияющим высотам коммунизма да потом передумал: мол, подите вы все. И вообще, вождь напоминал печального Моисея, с тоской смотревшего на волочащееся за ним по пустыне племя Израилево и уже сожалеющего, что ввязался в такую скользкую историю. Не зря, наверно, именно под вождем снимался голый сэр Реджи, уловив в нем эту каменную обреченность.

А остальные фигуры шутники уже давно обсмеяли в постперестроечные годы: девушка, например, стояла с протянутой рукой у ресторана, живописуя собой известные строки: «Я стою у ресторана – замуж поздно, сдохнуть рано!»; а рабочий, колхозник и красноармеец наставляли свои винтовки прямо на красное здание областного отделения федерального казначейства, недвусмысленно призывая граждан снова все у всех отнять и поделить среди своих.

Но как бы то ни было, а Ленин возвышался над площадью на двухметровом постаменте, и было в этой громаде еще шесть метров чистого роста. «Тарзанку», конечно, с него спустить не представлялось возможным, но идея подняться на верхотуру выглядела заманчиво. Поэтому Медный и Шкипер облачились в робу, напоминавшую зелено-оранжевое оперение дорожных рабочих, взяли веселенькой расцветки ведра и швабры и, укрепив на каменной башке хитрую систему талей, начали поднимать туда ведра с водой и орудовать швабрами – якобы мыть статую. На самом деле через одного они поднимали на талях визжащих девчонок, гогочущих парней и публику постарше – тех, кто посмелее. На верхотуре Шкипер делал снимки цифровым фотоаппаратом: это называлось «экологическим озеЛЕНИНием чакр» и должно было сосредоточить общую гармонию в зоне сердца. В принципе, у Медного была «отмазка» – заявку на проведение такой акции силами патриотически настроенной молодежи они подавали, но воспользоваться ею не хотелось бы. Тогда бы получилось как-то казенно, а не по-симороновски.

Су Ян ходила по площади с плошкой риса и предлагала всем «наРИСовать хорошее настроение». А поскольку кореянка одета была в белоснежное кимоно и трогательно семенила успевшими загореть босыми ножками (ее комплексы растаяли, как прошлогодний снег), то ей верили. Первым, кому она наРИСовала хорошее настроение, был массивный мужчина с задумчивым и скорбным лицом Платона. Он торопился в мэрию, расположенную в ста метрах от каменных идолов. Девушка загородила ему дорогу, защебетала, и через полминуты он уже причастился ее рисом, неуклюже орудуя палочками. А когда она своим тонким пальчиком нарисовала на его потном лбу «иероглиф счастья», тот устало улыбнулся, пошел было вперед, но через три метра вдруг хлопнул себя по этой самой части черепа: «Ах, блин! У Шкирдяева же банкет с коньяком!» – просиял и резво понесся в противоположную от мэрии сторону. Су Ян вообще пользовалась страшной популярностью. Несколько бабушек даже жалостливо поинтересовались, не из Хиросимы ли она. Подвыпивший молодой человек назвал ее «Чио-Чио-сан»; средних лет дама озорно пропела пару строк песни «Девушка из Нагасаки», подражая Высоцкому; а двое молодых спортивного вида парней сравнили ее с «короллой»-трехлеткой и попытались увести в ресторан: кореянка не далась. Как бы то ни было, а «вREDных» людей она отлавливала отменно и возвращала им хорошее настроение. Самой вредной оказалась начальница районной СЭС, шедшая на совещание в мэрию. Начала она с крика о немытых палочках в частности (хотя у Су Ян имелось около сотни комплектов) и туберкулезных палочках вообще, а закончила, мило щебеча и записывая у Су Ян рецепт приготовления «настоящей» острой корейской моркови.

Лис, для такого случая специально сшившая себе разноцветные шаровары (одна штанина желтая, другая – черная), нацепила на щиколотки браслеты с колокольчиками и ходила по площади, притопывая голыми пятками. Колокольцы звенели, в ее длинных руках грохотал маленький бубен, в роскошных волосах сверкала фальшивая диадема… А ногти на ногах она вообще покрасила десятью разными цветами лака, распотрошив все свои залежи косметики. Девушка цЭлинаправленно охотилась за хмурыми молодыми людьми. Завидев таких, подходила и, коварно сверкая зелеными глазами, предлагала «поГАДать на счастье». Молодые люди, сидевшие с ногами на скамейках и мрачно потягивавшие пиво, нехотя соглашались. Тогда Лис распахивала что-то наподобие батника, в который была наряжена сверху, и демонстрировала молодым людям свою роскошную грудь в очень символическом бикини: в знакомой всем мужчинам ложбинке уютно лежал ужик, совсем как настоящий. То ли от созерцания этого секретного оружия, то ли от явления ГАДа молодые люди валились со скамеек, иногда вместе с пивом, но, узнав, что ужик резиновый и сшит на самом деле из искусственного фаллоса, хохотали, как безумные, катаясь по траве. Самые отчаянные пытались уволочь Лис в кусты, но девушка тогда нажимала ужику на хвост, и тот возился, издавая шипение, чего было достаточно, чтобы обратить в бегство даже самого нахального кавалера.

Иван продавал приворотное зелье. В гавайской рубахе и необъятных «бермудах» он сидел на скамье у самого входа в сквер, у станции метро, под самодельным плакатом: «ПРИВОРОТНОЕ ЗЕЛЬЕ. ПРИВОРАЧИВАЕТ, ОТВОРАЧИВАЕТ, КРЕПИТ». Сидел же он, надвинув на глаза панаму, с таким же выражением, с каким в Сочи сидят у своих напольных весов граждане неразличимой местной национальности – скучающе. Именно это и срабатывало. Каждая третья задумчивая девушка останавливалась и начинала сварливо выяснять, что это и как. Иван долго выпытывал у барышень всяческие подробности: кого они хотят «приворотить», надолго ли, действительно ли им это надо… А когда торг оказывался неуместен, меланхолично сдергивал тряпку с края скамейки: под ней красовались тиски с зажатым в них фаллосом из секс-шопа, родным братом лисиного лже-ужика. Сдергивал и лениво говорил:

– Ну что ж, приворачивайте…

Барышни смеялись, сначала нервно, а потом уже весело. А две из них стали так увлеченно крутить тиски, что чуть было не сплющили в стальных губках ценный реквизит. Иван еле успел его спасти, пояснив, в чем состояла суть метафоры. Девушки долго смеялись, а потом пообещали как-нибудь принести настоящий.

Данила, устроившись на противоположном конце парка, занимался совершенно мужским делом – «качал бизнес-пресс». Для этого он позаботился о доставке на зеленую траву газона настоящего тренажера Kettler – с хромированными штангами и желто-черной резиной. Более того, тренажер оказался соединен шлангом с хитроумным устройством. Этот аттракцион пользовался особой популярностью среди юношей. Они нависали над тренажером, потея, сбросив кроссовки и расстегнув рубахи, а «пресс» вдыхал еще глоток воздуха в поднимающуюся сбоку резиновую руку с надписью: «Наш бизнес». Рука вставала в положение ОК. Для того, чтобы все было действительно ОК, требовался не один десяток отжиманий. Но дело того стоило: мастерам спортивного качания «бизнес-пресса» Данила вручал сертификат с золотым обрезом и печатью, удостоверяющий, что предъявитель сего имеет безусловную карму успеха в бизнесе и так далее. Но народ шел отнюдь не могучий, а истерзанный ночными клубами и чатами: за полтора часа Данила вручил только два таких сертификата. Иногда он и сам, сняв белоснежную майку с устрашающей надписью: «ПЛОХОЕ НАСТРОЕНИЕ? ЩАС ЗАТРАЛИМ РЫБКУ!», брался за штанги, и тренажер стонал и пел под его огромным мускулистым телом.

А в самой середине парка, куда неизменно отправляли своих «затраленных» и Лис, и Су Ян, и Иван, и Данила, творилось нечто и вовсе сумасшедшее. На центральной аллее приплясывала корова с художественно разлетавшимся хвостом, с головой из папье-маше и четырьмя ногами. То, что эти ноги – босые, девичьи и весьма изящные, можно было разглядеть только очень вблизи, ибо они были покрыты, для сходства с настоящими коровьими копытами, от ступни до колен черной краской – той самой, которую когда-то использовала Лис в своем историческом походе за фруктами. Потому этим «копытам» были нипочем и бычки, и плевки, и битое стекло – все то, чего до смерти боится каждая здравомыслящая горожанка. Корова азартно приплясывала на асфальте центральной аллеи, распевая частушки и одаривая пришедших молоком. Для этого дежурившая у коровы Олеся подставляла под «брюхо» эмалированную кружку, в которую била тугая струя настоящего свежего молочка.

– За вредность! – поясняла девушка. – Чтоб не вредничать…

Народ понимающе смеялся, на глазах излечиваясь от своего плохого настроения и загруженности, с которыми вышел из дома.

А у коровы внутри ругались:

– Милка, балда, ты мне опять всю задницу залила! – шипела Ирка, забыв про весь политес. – Не можешь аккуратней из бутылки прыскать, а?!

Принцесса в долгу не осталась:

– А ты зад не отклячивай, корова такая! И ты меня уже два раза пнула, осторожнее ногами махай!

Впрочем, эти ругалки не портили настроения Ирке и Людмиле, которые потели под тяжелой попоной «коровы». Там было неимоверно жарко, поэтому девушки отплясывали в одних трусиках, и их движениям ничего не мешало.

Одним словом, акция «Молоко за вредность» шла полным ходом. Камилла и Олеся, дежурившие у коровы, иногда бегали в соседний магазин за молоком. Они напоили народ уже тремя литрами, что несомненно являлось хорошим показателем надоев в «Лаборатории ANдреналин».