Несмотря на давно отмечаемую криминологами чрезвычайную ситуацию в сфере насильственных преступлений[24], в действующем уголовном законодательстве отсутствует само понятие насилия[25], что отмечал, в частности, В. И. Симонов[26]. Ю. А. Тихомиров подчеркивал важное значение нормативных понятий и терминов, применяемых в законодательстве[27]. Л. Д. Гаухман выделял среди проблем УК РФ 1996 г., вытекающих из его содержания и вызывающих трудности при его применении на практике, такие как бланкетность, декларативность и казуистичность норм закона[28]. Ю. Ляпунов отмечал в качестве нерешенной проблемы неполноту дефинитивных уголовноправовых норм[29].
По результатам социологических опросов 40 % судей и осужденных женщин, до 55 % студентов юридического факультета университета указали на то, что от четкой и ясной формулировки закона в большей степени зависит соблюдение принципов уголовного права. Следует отметить, что в настоящее время все больше исследователей обращают внимание на умаление принципа законности, игнорирование в поведении человека права, упадок его престижа[30], при этом возвышенные представления о нем, его верховенстве в жизни демократического общества превращаются в «уходящие в прошлое рудименты правовой романтики и юридических иллюзий»[31].
К методологии правопонимания в научной литературе имеются различные подходы. Среди основных правовых направлений познания можно отметить государственно-организационную, психологическую, социологическую, нормативную теории и их различные сочетания. Вместе с тем было бы неправильным отдавать приоритет какой-либо одной теории, поскольку каждая из них имеет право на существование, отражая соответствующие закономерности реальности. Следует согласиться с А. В. Корневым, отмечавшим, что право «не может быть понято вне связи с фактами и условиями действительной жизни»[32]. Тем более, что происходящие процессы реформирования российского общества и изменение приоритетов и ценностей «заставляют задуматься о путях и перспективах развития современной российской государственности»[33].
Структура понятий права была предметом исследований таких ученых, как Л. О. Резников, Д. П. Горский, Г. А. Курсанов, A. Н. Филатова, Е. К. Войшвилло, А. С. Арсеньев, В. С. Библер, B. М. Кедров, И. Я. Чупах, М. Н. Алексеев, В. В. Копнин, В. И. Мальцев, А. К. Манеев, В. Т. Павлов, М. М. Розенталь, В. И. Черкесов, А. И. Уемов и многих других.
К тому же существует также проблема толкования закона, «изначальной возможности многоосмысленности правового текста при функциональном требовании его однозначности»[34]. Данная проблема будет существовать до тех пор, пока не будут решены вопросы гносеологических и логических закономерностей восприятия определений права на уровне конкретной личности. Причем наибольшие трудности вызывает гносеология как теория познания[35]. Действительно, вопрос о том, что есть знание, а что – мнение, что есть истина и что заблуждение, всегда является актуальным. Знание, по существу, является отражением предмета знания. Насколько психическая модель мира соответствует окружающей действительности, зависит от аппарата восприятия индивида[36].
Ни в какой науке не может устанавливаться свод незыблемых правил и норм, поскольку истина относительна и отражает объект не полностью, а в известных пределах, при определенных условиях, отношениях, которые постоянно изменяются и развиваются. Каждая ступень познания обусловлена историческими условиями жизни общества и уровнем его практики, т. е., практически любая истина относительна. Абсолютизация истины неизбежно приводит к заблуждению и догматизму мышления. Целью метода познания является установление истины, т. е. воспроизведение объекта познающим его субъектом «таким, каким он существует сам по себе, вне и независимо от человека и его сознания»[37]. И нередко познание истины связано с возникновением и разрешением противоречий.
Степень приближения к истине зависит от качества познавательного аппарата анализирующего объект исследователя. Но, поскольку «охватить сознанием все его многообразие невозможно – приходиться отвлекаться от части обстоятельств»[38], абсолютная истина вряд ли достижима, да и нет необходимости учитывать буквально все существующие связи, свойства того или иного явления. Для соблюдения принципов и норм уголовного права достаточно выявить элементы, определяющие или влияющие на причинно-следственные связи событий и явлений.
В практической деятельности для субъекта интерес представляет конкретная истина, предполагающая точный учет всех существенных условий объекта познания, выделение главных, существенных свойств и тенденций его развития. «Абстрагирование допустимо в тех пределах, в которых оказавшимися за «бортом» обстоятельствами можно пренебречь. Весь вопрос, следовательно, в том, чтобы правильно оценить роль внешних обстоятельств по отношению к избранному предмету исследования»[39]. Принцип конкретности является одним из основных принципов диалектического подхода к познанию и требует подходить к исследуемым фактам с учетом реальных условий и конкретной обстановки.
Г. К. Мишин в целях раскрытия сущности и правильного использования диалектического метода для разрешения проблем уголовного права и уголовной политики обоснованно предлагает использовать научное наследие, в частности, Гегеля, рассматривающего мир как систему, и Канта, «указавшего на неразрывность идеального и материального и обосновавшего таким образом невозможность разделения субъекта и объекта научного познания»[40].
Р. Ф. Абдеев предлагает в качестве универсального критерия любого организационного процесса считать количественный информационный критерий. Формирование новой структуры (общества, закона) начинается в условиях максимальной информационной энтропии (хаоса, неопределенности), развитие которой подчиняется законам диалектики, со временем амплитуда колебательного процесса уменьшается и он переходит в эволюционную стадию развития[41].
Соотношение объективного и субъективного в познании в методологическом отношении важно для любой науки. Указанные категории представляют в совокупности единое целое, но в целях познания истины окружающая реальность рассматривается с определенных позиций, абстрагируясь от тех или иных отношений. Таков метод познания, который «локализует действительность, дробит ее на части и «конструирует в понятие такую реальность, которая как таковая не встречается в действительности»[42].
Разделение преступного деяния на элементы и признаки, на объективную и субъективную стороны имеет вспомогательное и методологическое значение, а именно – способствует процессу постижения истины. Сначала происходит разделение и изучение отдельных сторон, а затем – синтез, т. е. соединение, обобщение и соответствующие выводы о наличии или отсутствии насильственного преступления. «Границы объективного и субъективного определяются целями, задачами и уровнем проводимого исследования»[43]. Во избежание заблуждения следует строго определять критерии выбираемых границ и в дальнейшем четко их придерживаться. Поэтому необходимо стремиться к тому, чтобы понятия насилия, его форм и видов имели достаточно определенное содержание и не порождали различные толкования при правоприменении.
Не менее важным является закрепление выявленного в правовых формах. Вместе с тем, как указывал П. С. Юшкевич, все научные понятия имеют запутанную и длинную историю[44]. В. Е. Жеребкин также отмечал неразработанность проблемы логического анализа понятия права[45], что связано с недостаточно полной изученностью явления, логическими ошибками, уклонением от логических выводов. Только учет в содержании нормы действительной сущности явления, особенностей их проявления и понимания в реальности является необходимым условием выполнения нормой роли позитивного регулятора в развитии охраняемых отношений[46].
В явлении выражается внешняя форма существования предмета бытия. В мышлении же понятие при помощи категорий сущности и явления должно определять переход от многообразных форм предмета к его внутреннему содержанию и единству[47]. Под преступным деянием вообще понимается акт внешнего поведения человека, который может быть как насильственным, так и ненасильственным. Под насильственным понимается акт, совершаемый «путем насилия, притеснения»[48]. Для уголовного права имеет значение лишь та человеческая активность, которая проявилась вовне и при этом угрожает чьим-либо правам, свободам или законным интересам. Причем преступное деяние представляет собой единство объективной и субъективной сторон. Зная содержание и формы проявления деяния, нетрудно дать определение насильственной преступности.
Отсутствие в УК РФ понятия насилия и его признаков свидетельствует как о неизученности данного явления, так и о недооценке его правового урегулирования. Хотя и первое и второе взаимосвязаны между собой: неизученность является препятствием для отражения признаков насилия и оценки его в правовой форме. Задача науки криминология – правильное определение сущности насилия. Исследователями постоянно обращается внимание на недопустимость в борьбе с преступностью «не учитывать закономерности развития и функционирования этого явления»[49], поскольку это ведет к непродуманной уголовной политики в сфере насилия, ее конъюнктурной изменчивости, судебному произволу и приносит вред человеку и обществу, усугубляя имеющиеся противоречия.
Вместе с тем определение насилия существует в теории и в правосознании практических работников. Так, в частности, Л. Д. Гаухман считает, что под «насилием в уголовном законодательстве понимается только физическое насилие, а ответственность за угрозу насилием (т. е. психическое воздействие. – И. П.) должна оговариваться в диспозиции закона»[50]. Отсутствие законодательного понятия насилия вносит неопределенность в правоприменительную практику. Как показали результаты проведенных нами социологических исследований, из разных категорий опрошенных только 100 % судей считают психическим насилием любую угрозу. Среди других респондентов (студенты, сотрудники правоохранительных органов, персонал администрации исправительных учреждений, юристы-правозащитники, осужденные мужчины и женщины) не наблюдалось такого единообразия.
Как отмечает В. В. Лунеев, в основном о совершении насилия судят по его результатам в виде причинения смерти, телесных повреждений или психического вреда[51]. В правоприменительной практике, как правило, не существует особых препятствий для правильной квалификации физического проявления насилия, достаточно подробно рассмотренного в теории[52]. Что же касается психического воздействия, то здесь нередко возникают трудности, в том числе вследствие отсутствия законодательного определения насильственного действия.
Исходя из принципа законности насилие, как частная форма преступного поведения, также должно соответствовать признакам преступления[53], предусмотренным в ч. 1 ст. 14 УК РФ, т. е. быть общественно опасным, виновным и запрещенным названным Кодексом действием под угрозой наказания.
Действующий УК РФ также не дает определения общественной опасности. В современной теории уголовного права общественная опасность считается признаком материального понятия преступления, указывающего на критерий вреда охраняемым интересам[54]. Как верно замечает Г. П. Новоселов, проблема соотношения материального и формального в понятии преступления окончательно еще не разрешена[55]. В. Н. Кудрявцев и С. Г. Келина, отмечая, что под общественной опасностью понимается прямой ущерб охраняемым объектам преступного посягательства или возможность причинения такого вреда[56], вместе с тем считают, что общественная опасность не является отдельным, самостоятельным признаком, а как бы «разлита» по всему составу преступления[57].
По существу это означает, что общественной опасностью может обладать субъект сам по себе, независимо от последствий, а также виновность, т. е. форма мышления и, как правило, отдельно от мотивов и целей, которые далеко не всегда являются обязательными признаками преступления. В этом случае общественная опасность становится довольно неопределенным и трудноуловимым понятием и практически сводится к признаку противоправности, поскольку включение деяния в Уголовный кодекс, по мнению В. Н. Кудрявцева и С. Г. Келиной, свидетельствуют об его общественной опасности[58]. Однако самостоятельный признак преступления не может определяться через другой его признак.
Определение преступления, предусматривающее вместо аморфного понятия общественной опасности причинение вреда или создающее его угрозу, было верно отражено в проекте УК 1994 г.[59]Опасения, что «вредность» не сможет заменить «общественную опасность»[60] свидетельствуют о том, что уголовным законодательством не затрагиваются и не регулируются многие проявления преступного поведения и их последствия. Видимо, сторонники неравноценности названных понятий олицетворяют вред с очевидным, физическим вредом, а под общественной опасностью понимают и иные виды последствий преступлений, включая последствия психического характера.
Наиболее разумным является изучение механизма насилия, его элементов и их взаимосвязи, а также проявления его форм на всех уровнях деятельности человека в обществе. В этом случае станет возможным выявление определенного причиненного вреда охраняемым интересам. Одновременно можно будет учитывать причиненный вред конкретному лицу, а не выявлять некую «общественную» опасность. В конечном счете это даст более точное и конкретное определение признаков как преступления вообще, так и преступного насилия в частности.
В ч. 2 ст. 17 Модельного уголовного кодекса общественно опасным признавалось деяние, которое причиняет или создает возможность причинения ущерба охраняемым общественным отношениям[61]. В свое время Н. С. Таганцев неразрывно связывал преступность деяния с определенными и весьма разнообразными последствиями в реальности[62]. Б. С. Никифоров справедливо указывал на то, что общественная опасность является материальной характеристикой преступного действия[63].
Таким образом, показателем общественной опасности, тем более насильственного преступления, должен быть причиненный вред или реальная угроза его причинения. В качестве преступного деяния признается также угроза соответствующим охраняемым интересам совокупности индивидов, т. е. обществу в силу неразрывности части и целого. Критерий причиненного вреда делает состав насильственного преступления реально работающим, а защита интересов личности означает защиту общественных интересов как совокупности индивидов.
При рассмотрении признака виновности[64] всегда необходимо учитывать, что поведение любого человека всегда конкретно и в каждый момент обусловлено определенными предшествующими преступлению обстоятельствами. Научный эксперимент и научные дефиниции помогают познанию мира и его закономерностей, но они всегда отличаются от реальной жизни. Аспектом социологического изучения являются субъективные характеристики индивидов, но ранее, как отмечает В. В. Семенова, они теряли свое значение в результате обобщения массовых данных и применения количественного анализа. Данная тенденция сохранилась и в настоящее время[65]. Но каждый человек – это исключение из правил, и такое исключение должно стать правилом в науке и правоприменительной практике. Следовательно, преступное насилие должно быть, по меньшей мере, виновным и вредоносным действием, запрещенным УК РФ под угрозой наказания.
Несмотря на то, что понятие преступления по действующему уголовному законодательству признается в теории материальным, оно таковым не является. В соответствии со ст. 15 УК РФ характер и степень опасности деяния определяется в зависимости от размера уголовной санкции, устанавливаемой законодателем. Но данный критерий относится к формальному признаку состава преступления – его противоправности. Отсюда следует, что понятие преступления является формальным, а потому не всегда выражающим сущность явления. Сказанное не только полностью относится к понятию насилия, но и обостряет проблему квалификации и предупреждения насильственного поведения.
Рассматриваемая ситуация может быть осложнена тем, что умышленные действия субъекта могут привести к созданию таких обстоятельств, при которых дальнейшее развитие событий выйдет из-под контроля этого лица. Здесь возникает вопрос о виновности и наказании субъекта. Действующее уголовное законодательство не в полной мере разрешает такую ситуацию. В п. 2 ст. 28 УК РФ говорится, что деяние лица, которое предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), но не могло предотвратить эти последствия в силу несоответствия своих психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам, признается совершенным невиновно.
Очевидно, что данное положение принято законодателем в целях недопустимости привлечения к уголовной ответственности лиц, деятельность которых правомерна по сути и в процессе которой невиновно наступает определенный вред. Но вряд ли можно исключить ситуацию, когда субъект какой-либо преступной деятельности заявит о невиновности причинения вреда со ссылкой на п. 2 ст. 28 УК. Например, террорист, запустивший взрывное устройство и решивший после этого предотвратить последствия взрыва, не смог сделать этого в силу возникших условий, сильных нервно-психических перегрузок, и т. д. Возможны и другие, более абсурдные ситуации, когда совершение конкретного действия также означает потерю контроля над развитием дальнейших событий, например производство выстрела.
Имеются два аспекта разрешения этого вопроса: предусмотреть в законодательстве, что деяние не должно быть преступным изначально, и уточнить момент возможности совершения предусмотренной обязанности поступать определенным образом. Любое событие возникает, развивается и разрешается в пространственных и временных рамках. В определенных границах лицо может оказывать влияние на дальнейшее развитие явления. И если в момент, когда обязанное лицо могло совершить предусмотренное действие, его не совершило, оно должно нести ответственность за наступившие последствия.
О проекте
О подписке