– Думаю, он со мной. Я долго думал о том, что готов сделать с Каталиной Лаурой и её братьями, выставившими меня за дверь. Я мог бы купить и уничтожить всю их деревню при помощи солдат нашего герцога. Но я не сделаю этого. Я поступлю проще. Я не буду никого убивать. Я хочу, чтобы они до конца жизни помнили о страданиях, которые причинили мне своим отказом!

– Что же ты собираешься сделать, сын мой? – падре был так взволнован, что забыл и о боли в спине, и о хрипах в лёгких.

– Её родителям я выколю глаза, чтобы они никогда больше не могли видеть своих детей. Братьям я отрежу детородные органы, чтобы никогда не могли рожать детей. А Каталине я вырежу язык. Сам, своими руками, чтобы она до конца жизни мычала, как буйволы в загоне её отца. И никогда больше не лгала. А ещё отрублю ей кисти. Знаете, что в женщине даёт ласку и тепло? Ладони, святой отец, ладони! Именно ими, пальцами своими и движением она может так согреть и приласкать, что этого уже не забудешь. Пусть её жених-мясник после этого всю жизнь чувствует у себя на спине только сухие палки её рук, а не ласку пальцев и ладоней! А после этого я вылью ей на лицо горячий воск. Она не умрёт, только кожа покроется шрамами и рубцами. Но уже никогда не будет такой красивой. Никогда!

– Сын мой… – святой отец даже не знал, что ответить, но, к счастью, юноша не заметил его протеста и продолжил:

– А этому Карлосу я просто надрежу мышцы плеч и локтей, чтобы он никогда больше не мог её обнять, чтобы мог говорить, и видеть, и слышать всё вокруг, но ничем, ничем не мог им помочь. Пусть работает честно, как она сказала! Ногами. Если сможет. А если они попробуют после этого ещё родить детей, то никогда не смогут прижать их к себе своими обрубками, не смогут, не смогут… – Луис, казалось, так живо всё себе представил, что даже перестал говорить.

– Сын мой, – тихо, но твёрдо произнёс священник, – не давай дьяволу вселиться в твою душу! Таким путём ищет он место в твоём сердце, как искал его в сердце Иисуса, Господа нашего, в пустыне сорок дней и ночей. Твои страдания неизмеримо велики, но стоят ли они страданий матери, потерявшей ребёнка, или страданий человека, потерявшего веру в Господа?

– Стоят, – резко ответил юноша. – Враги моего отца искалечили его много лет назад. И он всегда говорил мне, что обиду прощать нельзя. Так же, как и побеждённого врага. Враг всегда вернётся и отомстит. Поэтому ты никогда не должен откладывать месть на потом!

– Таким образом ты открываешь место злу в сердце своём, не так ли? А Сатана только этого и ждёт.

– Возможно… Но разве церковь не уничтожает своих врагов в дальних странах? Разве ведьмы не горят синим пламенем на кострах? Это ведь тоже месть, святой отец? Но кому?

– Это не месть, сын мой. Ты заблуждаешься. Это искоренение заблудших душ, за которых Господь наш страдал, и за которых пролил столько много крови. От имени его и караются неверные, не пожелавшие принять веру его. И с именем его на устах умирают в боях лучшие из воинов церкви.

– Но не его ли слова, многие скажут Мне в тот день: Господи! Не от твоего ли имени мы пророчествовали? Не твоим ли именем бесов изгоняли? И не твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не учил вас; отойдите от меня, делающие беззаконие…

– Толкование святых строк дозволено только священникам католической церкви. Ты, кажется, пытаешься делать это сам? – священник был раздражён и удивлён одновременно.

– Я не толкую, я только повторяю, падре, – со вздохом произнёс молодой Луис Монтаньес. – И ещё я не могу простить.

– Ты молод, у тебя ещё всё впереди. Ты сможешь найти много красивых, достойных женщин, у тебя…

– Святой отец, мне не надо потом! Я не хочу, чтобы я жалел о том, что не наказал всех своих врагов вовремя… если со мной случится какое-то несчастье…

– Будь я так же молод, как ты, я бы, пожалуй, согласился с тобой. Но я видел много странных судеб… – надо было как-то отвлечь молодого человека от его мыслей, поэтому Хосе Мария решил сменить тему. Луис молчал и священник, поняв это по-своему, продолжил: – У меня есть очень близкий друг. Все зовут его дон Фернандо, хотя на самом деле у него другое имя. Он был на одном из кораблей короля в Новом Свете и повидал там немало интересного. Однажды он попал в переделку, и молил Господа, чтобы тот спас его. Он молил Иисуса всю ночь. Индейцы принесли его в жертву богам, бросив в глубокий колодец с водой. Но только Господь знал, что дон Фернандес умеет плавать! Когда он выплыл, местный вождь побросал в этот колодец своих воинов, а его отпустил. Разве это не пример для тебя? Попроси Господа наказать твоих врагов, и это будет во сто крат лучше, чем убивать их!

– Тогда почему же церковь одними молитвами не убивает своих врагов? Нет, падре, мне не надо чужой мести, пусть это будет даже месть Господа, как в Содоме и Гоморре. Я хочу всё сделать сам.

– Но если ты увидишь страдания этих людей, станет ли тебе легче?

– И да, и нет, – он явно задумался над этими словами.

– Тогда почему бы тебе не представить, что твоих врагов больше нет на земле? Нет, и всё!

– Знаете почему, святой отец?

– Почему?

– Потому что они есть! – Луис Монтаньес откинулся назад и громко рассмеялся. – И ещё потому, падре, что есть я! Униженный и оскорблённый.

– Но тогда зачем ты пришёл ко мне? Ты полон чёрной злобы и ненависти, которые могут погубить тебя и много невинных людей. Что же заставило тебя, молодого и сильного, прийти к слабому и немощному старику?

– Не совесть, святой отец, и не раскаяние, – молодой человек на секунду замолчал, и Хосе Мария увидел, как тот аккуратно гладит вытянутыми пальцами колени. – Первое, это страх. Страх нести в себе это всю свою жизнь. Как и тайну уродства своего отца. Теперь этого страха нет. Теперь вы разделите со мной эту участь и будете в ответе перед Господом так же, как и я. Так как ни вы, ни я не можем изменить то, что предначертано свыше. А второе, святой отец… второе гораздо проще. Эти люди когда-то умрут. Так вот, когда они будут умирать, я прошу вас хоронить их сразу за воротами церкви, на самом почётном месте. Чтобы их кресты было видно издалека. Пусть люди думают, что им воздалось за их страдания после смерти. А мне будет приятно проезжать время от времени и видеть всех их лежащими здесь, недалеко друг от друга. Чтобы не ездить по разным кладбищам и стоять у каждого отдельного креста.

– Это – святотатство, сын мой!

– Что? Похороны за воротами церкви – святотатство?

– Всё! Всё, что ты говоришь. Это надругательство над церковью и её основами.

– Не думаю. Но и вы, и я – католики. Вы считаете это святотатством, а я – нет. Дева Мария и её сын рассудят нас. Так кто же из нас прав? Если помните, несколько лет назад в Сонтрестье настоятеля отлучили от церкви и даже наказали?

– Хосе Мария вздрогнул. Он хорошо знал отца Кастильо. Тот не пожелал идти на сделку с совестью и отказался похоронить малолетнего сына герцога Сантьяны возле церкви. В результате, Кастильо через какое-то время оклеветали и сварили в смоле.

– Это не по-христиански, сын мой, – с дрожью в голосе произнёс священник.

– Поэтому я и оставляю вам вот этот мешочек золотых, чтобы вы к первым похоронам в этой проклятой семейке успели отстроить новую церковь.

– Господь проливал свою кровь не за деньги, а за всех людей и их грехи!

– Значит, и за вас, и за меня, тоже. Правильно? Мой грех в том, что я совершаю зло, а ваш грех в том, что вы об этом знаете. Так что принять помощь в данном случае грех гораздо меньший. Не так ли?

– На этих деньгах кровь невинных людей. Я не возьму их.

– Хорошо, если их вам принесет безрукая Каталина Лаура, возьмёте? – в голосе молодого человека прозвучала сталь. Старый священник сгорбился и ничего не ответил. Он ничего не мог сделать, чтобы спасти этих людей. И помешать этому обезумевшему юнцу – тоже.

– Сын мой, видит Господь, ты совершаешь сейчас страшное зло. Он один тебе судья. Я сделал всё, что мог. Иди. А я буду молиться за тебя все эти дни. Я даю тебе слово, что обращу к Господу и Пресвятой Деве Марии самые искренние молитвы, чтобы они помогли тебе и отвратили от этого страшного преступления. Иисус – всевидящий. Он услышит.

– Молитесь три дня, падре. Свадьба сегодня. Завтра я съезжу к отцу. А послезавтра уже буду на месте. Вполне возможно, что кому-то из них мы и не понравимся. Так что скорей всего, у вас будут тела для отпевания уже к следующей воскресной исповеди. Даю вам слово! – было слышно, как Луис громко хмыкнул и встал. – Вначале было слово, не так ли святой отец? Со слова всё начинается, словом всё и закончится.

– В тебе есть божья сила. Но ты её не видишь. Соверши всё, что тебе предназначено, но в трудный час вспомни мои слова: тебе предначертано стать великим человеком. Стань им с именем Господа на устах, а не с именем сатаны.

Ответом ему были гулкие шаги уходящего молодого человека. Проходя мимо первой лавки, тот задержался на секунду, о чём-то подумал и положил на неё мешочек с золотыми монетами. Те глухо звякнули, и этот звук вывел Хосе Мария из задумчивости. Вокруг никого не было. В фонаре безжизненно теплился фитилёк свечи. Из незакрытых дверей тянуло промозглой сыростью. В груди опять что-то натужно захрипело и забулькало, как вода в старом закопчённом котле.