Братья наши меньшие

1. Хмельное лето бакенщиков

Сорок лет назад достаточно было отъехать по Оби полсотни километров от Новосибирска, и ты попадал в глухие, почти дикие места. В одном из таких мест под названием Седова заимка жили бакенщики. Бакенщик по сути своей рабочий—сторож при бакенах, небольших плавучих сооружениях в виде красных или белых «пирамидок», обозначающих судоходную часть реки – фарватер. Со стороны работа кажется простой: зажигай вечером, туши утром, а весь день занимайся рыбалкой, охотой или собственным огородом. Но на самом деле это совсем не лёгкий и очень ответственный труд. У каждого бакена было строго своё, индивидуальное место. Это место обозначала вешка – небольшая жёрдочка, привязанная специальной мочальной верёвкой к донному камню и на несколько десятков сантиметров торчащая из воды чуть выше по течению. Случалось так, что пароход или баржа «не вписывались» в фарватер и срывали бакен. Вешка же, пройдя под днищем, снова появлялась на своём месте. Пока поставишь сорванного «бедолагу» на место у вешки – семь потов сойдёт. В более ранние времена даже специальные ночные вахты полагались на этот случай: вдруг сбитый бакен унесёт в сторону от судоходной части реки и его огонёк собьёт с курса следующее судно. В некоторых местах, опасных для фарватера наносом песка, который вода перемещает по дну, раз в несколько дней бакенщики обязаны были тщательно промерять глубину специальной намёткой. Глубокой осенью, после завершения навигации, все бакены снимались с реки и складировались на берегу, а по весне – расставлялись вновь.

В отличие от путевого обходчика на железной дороге бакенщик никогда не работал один – ему полагались помощники. Вот и на Седовой Заимке трое молодых парней работали и жили всю навигацию вместе, на одном посту. Ребята они были озорные, любители охоты и рыбалки да за неимением в этом медвежьем углу иных развлечений – не дураки выпить. Но денег мало, дел полно, магазин далеко, так что особо не разгуляешься. Разве что туристы иногда угостят, их в шестидесятые появилось на Оби немало: ставили палатки на речных островах да по берегам Оби. Впрочем, выпало на долю бакенщиков Седовой Заимки одно вполне хмельное лето. А дело было так…

Однажды весенним утром разбудил бакенщиков громкий шум. Пёс, привязанный к будке, захлёбывался во дворе лаем, и было в этом лае что-то визгливое и испуганное. На человека так не лают, только на зверя, но какой зверь может испугать большую взрослую собаку? Повскакав со своих кроватей, парни выскочили на крыльцо и увидели, как по двору вразвалочку бродит медвежонок. На собаку он не обращал никакого внимания, словно её и не было вовсе. Медведи в сосновых лесах новосибирского Приобья – явление не такое уж исключительное в те времена. Спариваются они в середине лета, а рожает медведица в берлоге зимой или в начале весны. Но одинокий трех—четырехмесячный малыш без матери, подошедший к человеческому жилью – действительно редкость. Медвежонок тем временем покосился на вышедших из избы людей и жалобно заревел. Парни переглянулись и осторожно подошли поближе. Медвежонок уселся на землю и заревел ещё жалобней.

– Жрать хочет, – сказал один из бакенщиков.

Незваному гостю вынесли еды и накормили. Медвежонку такое отношение понравилось. Наевшись, он принялся играть, бегая за парнями. При этом никакой агрессии не проявлял, и даже когда ему удалось кого-то поймать, просто повалил на землю – мягко, аккуратно, не выпуская когтей. И тут же отошёл в сторону: мол, я тебя догнал, давай играть заново. Парни, сообразив, что приблудившийся зверь пока что не опасен, включились в игру и завели, его играя, обратно в лес. А затем, кинувшись в разные стороны, вернулись домой. Но не тут-то было! Через несколько минут у них во дворе объявился и медвежонок.

Бакенщики вернулись в дом, посовещались между собой, и один из них отправился в деревню: договариваться с водителем грузовика. Водитель, коротконогий небритый мужичонка в тельняшке, долго пыхтел папиросой, сетуя на нехватку бензина, на маленькую зарплату, на суровое начальство – набивал цену. Высокий бородатый бакенщик сочувственно кивал головой, а на вопросы отвечал уклончиво: груз, мол, небольшой, но негабаритный. Везти придётся осторожно, зато не сильно далеко. Тридцать километров туда, тридцать обратно – в общем, часа за полтора—два обернёмся по нашим дорогам. Наконец, ударили по рукам.

– Грузить сами будете, – предупредил шофёр. – Я только баранку кручу.

И, попыхивая очередной папиросой, отправился в совхозный гараж за машиной.

Когда подъехали ко двору бакенщика, тот веско сказал:

– Ты из машины не выходи, мало ли…

– Что мало ли? – не понял шофёр.

Бакенщик не ответил. Открыл дверцу, встал на ступеньку кабины и принялся оглядывать пустой двор. Над двором висела подозрительная тишина. Не лаяла собака, не рычал медведь, не ходили люди. Даже вездесущие вороны и те не каркали. Казалось, этот маленький кусочек мира вымер…

– Эй, парень, – забеспокоился шофёр. – Ты чего там выглядываешь?

Бакенщик промолчал. Спрыгнул на землю и направился к избе. За то время, пока его не было, могло случиться что угодно. Но к большому его облегчению дверь в доме отворилась, из-за неё высунулся напарник и крикнул:

– Борт открывай! Они за домом. Да скамью подтащи, чтоб забрался, я мясо принесу.

– Кто за домом? – всё больше нервничал шофёр. – Какое ещё мясо?

– Скоро узнаешь, – хмыкнул бакенщик и ехидно добавил. – Ты, главное, в кабине сиди, не высовывайся – ты ведь только баранку крутишь.

Фраза эта, однако, не успокоила коротышку в тельняшке, а даже наоборот – ещё сильнее напугала. Чувствуя, что дело нечисто и его втянули в какую-то авантюру, шофёр метался по кабине своего грузовика, то поглядывая в заднее окошко, то высовываясь из машины. Пару раз он даже схватился за ключ зажигания, намереваясь убраться восвояси, но не решился. А когда из дома вышел второй бакенщик, неся большой кусок сырого мяса на длинной деревянной палке – не выдержал, выскочил из машины.

– Это что вы задумали?! – засуетился он. – Это для кого вы мясо тащите?

– Медведя приманивать, – ответил тот из напарников, что полез в кузов.

– Какого медведя, мать вашу?! Вы на охоту собрались?! Не повезу!!

И в этот момент позади шофера раздался громкий медвежий рёв. От неожиданности он присел и, стоя на полусогнутых ногах, медленно повернул голову на тонкой шее, вывинчивая её из тела, словно большой заржавелый болт. Руки его были согнуты в локтях и разведены, придавая коротышке—шофёру вид испуганной мультяшной курицы. Увидев за низким заборчиком медведя – живого, настоящего, хоть и маленького – водитель пробормотал несколько раз «ммма—ма» и, не разгибаясь, засеменил к кабине.

– Я тебя предупреждал! – хохотнул бакенщик—бородач.

Операция по водружению медвежонка в грузовик прошло как по маслу. К тому времени зверь проголодался и, забравшись в кузов, принялся радостно рвать кусок мяса зубами. Он даже не обратил внимания, как борт за ним лихо закрылся, и бородач влетел в кабину. Через минуту машина взревела, словно сама была большим механическим медведем, и рванула по дороге в лес. Мишка не устоял на ногах, завалился на бок и тоже заревел – от обиды и испуга. Ругался он, впрочем, совсем недолго и вскоре замолчал, не понимая, что происходит и как так получается, что он стоит на месте, а окружающий мир несётся мимо. Ещё через пару километров оказалось, что медвежонок обладает на редкость жизнерадостным и весёлым характером: езда в кузове машины… ему понравилась. Пришёл в себя и водитель грузовика.

– Ну, вы даёте, мужики! – восхищённо повторял он. – Это ж кому расскажи – не поверят!

Несколько дней после операции «Медведь в грузовике» бакенщики вспоминали об этой забавной истории, посмеиваясь друг над другом да представляя, как они будут рассказывать об этом происшествии знакомым во время зимних «каникул». Жизнь вернулась в привычное русло: бакена важно покачивались на реке, собака лаяла только на проходящих мимо туристов, вороны каркали по поводу и без оного – в общем, как обычно. А затем, опять же утром, во двор влетел радостный медвежонок. Судя по всему, он думал, что нашёл потерявшихся друзей. Более того, теперь он собирался поселиться у них навсегда.. И мужики смирились с неизбежным. Ну не убивать же его, в конце концов. Рука не поднимается.

За пару месяцев медведь возмужал, обжился, мирно переругивался с собакой, спал во дворе и совершенно не обращал внимания на ползавших по нему народившихся щенков. Его стали привязывать, он терпел. Его принялись дрессировать, он с удовольствием включался в «игру». И у бакенщиков родилась необычная идея…

…Едва вездесущие туристы из города приплывали на отдых к Седовой Заимке, обустраивались, накрывали «стол», выставляя съестное и водку, как бакенщики отвязывали медвежонка и отпускали на прокорм. Тот добродушно косолапил на берег, туристы в ужасе бросались к лодкам и отчаливали, а медвежонок лакомился съестными припасами. А затем брал бутылку и, выдрессированный бакенщиками, откатывал её лапой подальше от берега в кусты, а то и к самому дому. Хмельное было лето у бакенщиков. Но всё же закончилось и оно. Нет—нет, ничего не случилось, просто медвежонок вырос. Теперь это был уже подросток и как бы он не дружил с людьми, все—таки зверь. Бакенщики пригласили знакомого шофера, распили с ним последнюю добытую у туристов бутылку и отвезли медведя в зоопарк.

2. Дед и волчица

Цепочка волчьих следов на снегу аккуратна и изящна, как каллиграфический почерк учителя чистописания. Волк бежит, ставя заднюю лапу точно за передней, на самых кончиках пальцев, не касаясь пятками земли. Его ведут нос и уши: они способны засечь жертву за несколько километров. Но эти следы был не такими: мелкими, неуклюжими и смазанными. Сосновый бор просторен и светел, здесь всё на виду – читай как книгу. Увидев неразборчивую надпись, егерь остановился, нахмурился, но всё же прочитал: маленький волчонок с перебитой лапой. Через несколько минут егерь нагнал и самого автора надписи. Ухватил рукой за загривок, поднял – сломанная лапа зверя болталась на одной шкурке. Природа жестока к слабым, волки знают это лучше других, они её санитары. Волчонок был не жилец: в стаю не примут, в одиночку не прокормиться. Немного подумав, егерь вытащил нож и отсёк лапу, обработал культю, перевязал и забрал найдёныша домой.

Собаки – их было пять штук в хозяйстве – зашлись в лае, едва почувствовав запах волка. Егерь пронёс его на руках в отгородку и оставил там, чтобы не разорвали. Закрыл плотно дверцу, направился к дому и уже на крыльце понял: ошибся. Огромный лохматый пёс по кличке Дед запросто перемахнул через забор. Значит, не судьба волчонку выжить, зря принёс. Ещё пара «букв» ногами и окончится рассказ, написанный щенком, большой жирной красной точкой. Свою кличку Дед получил за потешную «бородку» на морде, но больше ничего потешного в нём не было – свирепостью своей он сам напоминал волка. Пёс обнюхал щенка, фыркнул, помотав головой, снова обнюхал и, развернувшись к собакам, глухо залаял. Собаки смолкли: волчонок оказался самкой, и Дед взял её под защиту.

Волчья стая живёт по своим строгим законам. Есть вожак, он верховодит над самцами. У вожака есть подруга – хозяйка стаи. Она руководит всеми самками, поддерживая среди них порядок. И все решения эта монаршья пара обычно принимает вместе, пока не случится в стае монархический переворот, и самодержца не свергнёт удачливый претендент. Через год, когда маленькая волчица подросла, она уже считала себя хозяйкой новой семьи. Характер у неё оказался сильным, царским: спуску не давала никому, несмотря на то, что передвигалась не быстро и на трёх лапах. Егеря волчица скорее терпела, чем любила. Это собаки считают хозяина вожаком стаи, а для неё вожак был один – Дед.

Егерь – профессия беспокойная. Главная его задача – охрана и помощь животным. А это ежедневные объезды территории, устройство кормушек для зверя, подсчёт его численности, контроль за туристами и охотниками. Он и сам прекрасный охотник, рыболов и даже агроном: во многих хозяйствах егеря засевают специально отведённые поля пшеницей и овсом, делая запасы для будущих кормушек. А ещё это весьма опасная профессия. Дикий зверь не делит людей на хороших и плохих, для него любой человек – угроза. В одну из зим в конце шестидесятых, неожиданно лютую, к дому егеря, покинув свою территорию, пришла волчья стая. Плохой год был для зверя, голодный. А тут скотина, куры, пища. Услышав лай собак, егерь выскочил на крыльцо и обомлел. Даже он никогда не видел столько волков сразу. В рассыпную, словно опытный штурмовой отряд, они рассредоточились за забором, оценивая обстановку. Во дворе сходили с ума собаки: впереди Дед – шерсть дыбом, лай хриплый, простуженный. Егерь кинулся за ружьем, выскочил обратно, но тут между собаками, прыгая на трёх лапах, вышла вперед волчица и встала рядом с Дедом. Встала и завыла. Никогда раньше не слышал егерь такого воя. В нём была страсть и угроза, отчаяние и решимость. Изредка вой примолкал, и тогда было слышно, что волки отвечают. И вновь волчица принималась выть. Застыл на крыльце егерь, прекратили лаять собаки, а этот странный «разговор» всё длился и длился. Две стаи разговаривали друг с другом. И та, что пришла на чужую территорию, отступила.

Волчица и Дед прожили долго. Но щенков она принесла ему только один раз. Егерь раздал их в деревне, оставив одного себе. Дед помер первым. Его закопали в стороне, за оградой, и всю ночь волчица выла на его могиле. А на утро ушла в лес. Ничто больше не держало её в этом месте: стая перестала существовать со смертью вожака.

3. Благодарная змея

В начале семидесятых годов доживала на Оби свой век старая деревня Алфёрово. Был это глухой лесной угол с десятком раскиданных по берегу реки домиков старожилов, парой десятков самовольных дач горожан—лодочников и небольшим старым кладбищем, где когда-то был похоронен отец Гриши. Деревня давно уже не дотягивалась до своего кладбища, оно расположилось в лесу, на высокой стороне древней, почти непроезжей дороги. С обратной стороны к дороге подступала поросшая осинами топь – болото. К концу лета оно почти пересыхало, можно было перейти его напрямик и попасть в грибной светлый сосновый бор. Но грибники предпочитали обходить болото, благо оно было не такое уж и большое.

В те времена между кладбищем и остатками деревни встречались ещё следы старого поселения: глубокие ямы на месте бывших домов, щедро усыпанные жгучей зелёной крапивой. Стоял и древний столб, позже пущенный дачниками на дрова. На столбе том висела табличка, указывающая в сторону кладбища с надписью «Село Помыткино – 6 км». Но никакого Помыткино за кладбищем уже не существовало. Там были Бугры – грибные места на холмах с голубым мхом, высокими соснами и редко стоящими пожарными вышками. Ступеньки на вышках давно прогнили, залезать по ним было боязно, зато с верхней площадки открывался замечательный вид на бесконечное зелёное лесное море. В глубине этого моря встречались лоси и зайцы, барсуки и лисы, и даже медведи – правда, такой случай я помню лишь один. Собирая дикую малину, мы с мамой наткнулись на медвежонка. Мама схватила ведро – оно было из нержавейки, большое, литров на пятнадцать – и принялась громко стучать. Медвежонок испуганно шарахнулся и задал дёру. А мы побежали в противоположную сторону. Нередко попадались в окрестностях и змеи: чаще – безобидные ужи, выползающие погреться на солнышко, на дорогу, реже – гадюки, их просто так и не заметишь, особенно если они улягутся на толстой ветке дерева, сливаясь с ней.

Берега в этих местах то взмывают к небу, то падают обратно к обской воде, а у самой реки растут вётлы – серебристые ивы с тонкими стволами и тёмно—серой, в глубоких продольных трещинах, корой. Сейчас на месте Алфёрово раскинулся большой дачный посёлок, среди первых «поселенцев» которого были и Гриша с Эммой. Наша дача стояла на высокобережье, и за водой в первые годы (колодца нет, колонка – далеко) приходилось спускаться по лесенке к Оби. А потом таскать её наверх вёдрами. Затем в городских магазинах появились специальные электрические насосы: устанавливались они прямо в реку и по длинным шлангам перегоняли воду в огород. Для полива шланг подключался к «вертушке», распрыскивающей воду на манер фонтанчика.

Первым среди дачников такой насос купил наш сосед, и на демонстрацию нового чуда техники собралась целая толпа народа. Сосед, человек неторопливый и основательный, демонстрировал весь процесс целиком. Зайдя на несколько метров в реку, он забил в дно крепкий колышек, прикрепил к нему насос, электрический шнур и шланг аккуратно размотал и протянул наверх в огород. Подобрал лежавшую у забора «вертушку», присоединил к ней шланг, и сделал отмашку домашним, чтобы воткнули вилку шнура в розетку.

– Гудит! – раздалось от реки.

Через несколько секунд вода, добравшись до «вертушки», брызнула через дырочки крышки и тут же пропала. Просачивалась, стекала вниз, но бить фонтаном не желала. Насос выдернули из розетки, развинтили «вертушку» и обнаружили внутри полумёртвую змею. Толстую, словно нахлебавшуюся воды. Послышались женские визги и мужской хохот, несчастное пресмыкающееся вытряхнули на землю и хотели прибить лопатой, но кто-то, приглядевшись, сказал:

– Это же уж!

Незадачливый безвредный гад выглядел настолько жалко и беззащитно, что Эмма взяла его на руки и унесла в свой огород. В закутке между домом и забором, уложила на траву и даже принесла молока в старой собачьей миске. Змея не шевелилась. Эмма погладила её по темной шкуре и ласково произнесла:

– Ну, давай, моя хорошая, приходи в себя.

Когда через пару часов она заглянула в закуток за домом, то увидела, что уж – вернее, ужиха – рожает. Рожают змеи по-разному. Некоторые виды откладывают яйца, пряча их в земле, во мху или в куче сухих листьев. Удавы и некоторые гадюки являются «яйцеживорождающими». Этот неуклюжий термин придумали зоологи для обозначения странного процесса, когда яйцо развивается внутри матери. А некоторые из ужей рожают своих детёнышей наживую, но видно после происшествия с насосом этой змее роды давались с большим трудом. Эмма уселась рядом и снова принялась говорить что-то успокаивающее и гладить по шкуре. Это ли помогло, или ужиха справилась сама, но, разродившись, она уползла от своей спасительницы за забор на волю.