Трудовой Луганск

По приезду в УССР Валя с мужем, первым делом, поехали в село Розовку – к матери Андрея. На малой родине мужа, Валентина познакомилась со свекровью – Марией Гордеевной и, одним из братьев Андрея – Владимиром, который жил в кирпичном доме, рядом с домом матери. Свекровь Вали жила одна в классической южнорусской хате, с соломенной крышей и глиняными полами. Вид этого дома снаружи был похож на чудные хаты из иллюстраций и картин украинских сёл дореволюционной поры. Так и думалось, что из неё сейчас выйдут какой-нибудь кузнец Вакула или Тарас Григорьевич. Тем не менее, несмотря на старинный вид, хата была в ухоженном и добротном состоянии, а внутри, и вовсе, содержалась свекровью в идеальном порядке. Печь и стены побелены, на полах домотканые половики, в красном углу – икона с горящей лампадкой, а на стенах – фотокарточки родных в общей портретной рамке. Кровать, комод и, сделанный сельским умельцем, буфет – вот и всё, что было в хате солдатской вдовы.

Муж Марии Гордеевны – Алексей, пропал без вести в мае 1943 года. Больше никаких сведений, кроме Извещения о неизвестности его местонахождения не было. Как и где он пропал, что же там случилось на самом деле – всё это до сих пор остаётся тайной военных архивов, и найти координаты последней точки дислокации или захоронения, хотя бы предположительно, не представляется возможным. И даже сейчас, при современных информационных технологиях, когда благодаря оцифровке можно посмотреть списки погибших и пропавших без вести в Великой Отечественной войне – ничего не понятно и не объяснимо. В архивном документе длинным списком идут фамилии бойцов части и, у каждого, в графе «Место захоронения» стоит – «пропал без вести». А списки эти только по одному Сватовскому району Ворошиловградской области напечатаны не на одном листке, далеко не на одном…

Валентина видела, что жизнь и судьба свекрови не из лёгких. А вот, поди ж ты, хоть и осталась одна с пятью (!) мальчишками на руках, а пережила оккупацию, работала в колхозе, и подняла всех ребят сама. Более того, никто из них не пошёл по кривой дорожке. Все выросли и всю жизнь помогали друг дружке. И обиды Мария Гордеевна тоже ни на кого не держала, принимая всё как данность от Бога и, понимая, что доля её женская сложилась именно так, как сложилась…

Хотя несправедливость по отношении к ней со стороны государства была очень горькой. Так уж было устроено, что пропавший без вести родственник, лишал семью полагавшегося пособия и пенсии за погибшего. Это было сродни приговору и чаша сия, как ещё почти пяти миллионов семей в СССР, не миновала и семью Чередниченко. Ну, и где же та правда была, когда её – мать пятерых детей мал мала меньше, лишали такой поддержки?! И как тут было не опустить руки? Замуж она так больше и не вышла. Потому как мужиков в селе после войны, почти не осталось. Да и те, оставшиеся были в основном, лет на десять-пятнадцать моложе Марии. А ещё и просто, по-житейски – кто же из мужиков решился бы жениться на матери пятерых детей, когда вокруг сочные – кровь с молоком – молодухи?.. Вот уж судьбинушка…

Но Мария никогда не падала духом, жила без обид и работала, не покладая рук, пока хватало сил. Пять сынов, пять соколов вырастила она для государства – которые все, без исключения, и армию отслужили, и отстраивали страну после войны с душевной чистотой и искренними помыслами о будущем…

Невестка Марии Гордеевне понравилась, и Валентина поняла, что мать Андрея приняла её всем сердцем, как родную дочь. Поэтому невестку она не обхаживала, а сразу загрузила её работой по хозяйству. Валя с покорностью, старанием и уважением относилась к распоряжениям свекрови, понимая какой житейский авторитет она имеет. Такие добрые отношения со свекровью сложились ещё и оттого, что дети (и внуки!) Феодосии и Якова воспитывались в духе безграничного уважения к старшим родственникам. Младшие безапелляционно выполняли все поручения старших и, буквально, благоговели перед родителями. Валентина спроецировала такое же уважение на отношения с матерью Андрея.

Свекровь почувствовала со стороны невестки почтение и покорность, а когда Валя назвала её мамой, то Мария прослезилась, не показав, тем не менее, этих слёз никому. Кротость Валентины растопило бы самое безжалостное сердце, а Мария Гордеевна имела милосердную натуру и не озлобилась от перенесённых бед, а наоборот – очистилась душой от всех никчемушных наслоений.

Из-за языковых различий были и комичные ситуации. Когда свекровь надумала стирку, то попросило невестку принести «ночво». Уже зная несколько южнорусских слов, «ночво» ввело Валентину в некоторое замешательство. Она позвала Андрея:

– Андрей, мама сказала принести «ночво» или «ночиво» – я так и не поняла, а что это такое?

– Та цэ ж, ось що, – Андрей принёс корыто для стирки.

– А-а-а, понятно, – Валентина улыбнулась и взяла ночву.

Уважение и любовь к свекрови Валентина пронесла через всю жизнь и всегда принимала её как самого дорогого гостя в своей семье. Свекровь приняла и сына Валентины – Игоря. Приняла от души, как умудрённая годами женщина. И называла внука с непонятным и непривычным для села именем Игорь, на свой лад – не Игорёк, а Ёгорёк. Или иногда вместо Игорёчек – Огирочок, что означало «огурчик». И это было без тени сарказма или насмешки. Просто для неё это было более удобопроизносимо. В конце концов, она имела полное право называть близких на свой манер.

Игорь всегда хранил в сердце уважение к бабушке Марии, зная, какие жизненные коллизии она пережила на своём веку. И главная из которых – её вдовья судьба и материнский подвиг – одной вырастить пятерых детей…

Долго у матери Андрей задерживаться не планировал, тем более, что жена была на сносях, и надо было устраиваться на работу. Старшие братья – Василий, Иван и Виктор уехали из села в город несколько лет назад. Обзавелись семьями и уже получили отдельные квартиры. Андрей с Валентиной решили обосноваться в Луганске, где проживали Иван и Виктор.

Это было правильно ещё и потому, что на первых порах надо было как-то легализоваться в городе, чтобы получить работу, а для этого нужна была прописка. Брат Иван прописал Андрея и Валентину у себя. Благодаря этому, Андрей устроился на работу в строительную организацию «Лугансксельстрой» машинистом бульдозера. Эту специальность он получил ещё до службы на Черноморском флоте. Но главное – ему сразу пообещали дать комнату в семейном общежитии, а со временем – отдельную квартиру. Единственной особенностью в работе был вахтенный метод. График – неделя через неделю. Объекты строились, в основном, в Луганской области по сельскохозяйственному профилю.

Такой распорядок трудовой деятельности у Андрея так и остался на весь период его трудового стажа. А с другой стороны – это было даже очень удобно, ведь, практически две недели в месяц, Андрей был дома и помогал жене, которая к тому времени вот-вот должна была уже родить.

Пока Андрей и Валентина обзавелись отдельной комнатой в семейном общежитии, им пришлось пожить какое-то время у Ивана, где, кроме них, квартировала семья родственников со стороны Евы – жены Ивана.

Когда подошло время рожать второго ребёнка и связанные с этим хлопоты, Валя решила попросить мать взять к себе на какое-то время Игоря. Тем более, что на квартире Ивана возможность для воспитания старшего сына ограничивались рамками жилплощади, на которой и так проживало три семьи. Феодосия Дмитриевна оставила внука у себя, желая дочке только счастья и добра.

Внук Игорь

Игорь, оставшись у бабушки и дедушки, изрядно помотал нервы и себе, и родителям Валентины. Очень смутно воспринимая себя до трёх лет, он начал осознавать собственное «я» только оставшись у Феодосии Дмитриевны и Якова Петровича на попечении. Может быть то, что Игорёк воспитывался у них, когда они были уже в пенсионном возрасте, родители Валентины полюбили его, как собственного ребёнка и никоим образом старались не обижать внука. Но прекрасно понимая, что бабушка с дедушкой – его родные люди и, считай, вторые родители, разлука с мамой для Игоря была чем-то непреодолимым. Не получив в этот период материнской любви, характер Игоря стал, не то чтобы озлобленным, а каким-то обречённым, и это обезоруживало любого человека, кто с ним контактировал. И добрых, и не очень…

– Игорёк, иди, письмо от мамы пришло! Почитаю тебе, что мама пишет, – звала внука бабушка, надевая видавшие виды очки с круглыми линзами, на которых одна повреждённая дужка была обмотана синей изолентой. По этой примете её очки невозможно было спутать с очками Якова Петровича.

«Здравствуйте мои дорогие и любимые мама, папа и сыночек Игорёк! У нас всё хорошо, очень скучаю по вам всем. Как вы там поживаете?» – читала Феодосия Дмитриевна письмо, а Игорь, ощутив прилив сразу нескольких чувств – от любви до обиды, вдруг кинулся к окну на веранду. Вскочив на табуретку, он уткнулся лицом в стекло, пытаясь скрыть хлынувшие из глаз слёзы. Но непроизвольные всхлипывания не поддавались обузданию и Игорь, тяжело сопя носом, пытался подавить эти внезапные эмоции усилием воли.

– Игорёк, внучок, ты что, плачешь? – спросила Феодосия. Но уверенно отрицая очевидное, сквозь слёзы, Игорь дрожащим голосом отвечал:

– Нет, я просто в окно смотрю на двухэтажный дом.

Но слёзы ещё больше выдавали его. Не выдержав, он объявил, что поедет к маме в Луганск.

– Да как же ты поедешь, внучок? – испуганно спросила Феодосия.

– Поеду и всё! – уже не контролируя свой голос, выкрикнул внук, – уеду! Уеду сейчас!!!

Игорь схватил куртку и в психически неконтролируемом состоянии выбежал на задний двор через длинный коридор.

Сразу за забором располагалась угольная база, где уголь из вагонов в рабочее время разгружался грузчиками на транспортёрные ленты, а затем по ним «чёрное золото» доставлялось на речные баржи.

Игорь вбежал на насыпь, отделявшую забор дома от угольной базы и, поддавшись нервному импульсу, побежал, в буквальном смысле, «куда глаза глядят». Феодосия крикнула мужу:

– Отец! Игорёк убежал, поди посмотри, а то на речке, не дай Бог, потонет…

Они всю жизнь называли друг друга «отец» и «мать». И в этом были какая-то теплота и уважение…

Игорь бежал по насыпи, потом по улице, а затем попал в какой-то проулок. Гнев прошёл и он остановился. Завертел головой, пытаясь определить – куда его занесло на эмоциональной волне. Он стоял в незнакомом месте, с двух сторон шёл высокий забор, над острыми вершинами которого, торчали ветви яблонь. Ему стало страшно от тишины и полусумрака. В душе появились досада от своего поступка и чувство вины за несправедливые крики на бабушку…

Он оглянулся и заметил, как за электрический столб резко отклонилось напряжённое лицо деда, который чуть ли не в кальсонах выскочил за внуком. Слёзы покатились из глаз Игоря и он повернул назад к дому.

– Внучок, давай руку. Ты куда побежал-то?

– Не знаю… Хотел к маме уехать…

– Потерпи маненько, мы скоро к ней поедем сами.

– Правда?

– Кривда!.. Конечно, поедем! Она сама написала в письме, чтобы приехали…

Надо сказать, что такой фортель Игорь проделывал ещё пару раз, уже в присутствии тёти Маши – старшей сестры Валентины, только теперь вместо деда бегать кроссы приходилось ей…

С её сыном Сергеем, который приходился Игорю двоюродным братом, они крепко сдружились и сохранили эту братскую дружбу на всю жизнь. Сергей был на год старше и уже учил буквы из букваря. Он-то, вместе с дедом и научили Игоря читать, чуть ли не с четырёх лет. Обладая хорошей памятью и сообразительностью, Игорь, к пяти годам уже свободно читал, как вслух так и «про себя». Феодосия очень удивилась, что не умея писать, внук так хорошо овладел грамотой. И когда она готовила обед в кухне, иногда просила Игоря почитать ей сказку или рассказ вслух.

Вот так, однажды, лёжа на диване, Игорь читал ей русскую народную сказку из толстого сборника сказок: «Подъехал Иван-царевич к избушке и говорит:

– Повернись к лесу задом, а ко мне передом!

Повернулась избушка, вошёл Иван-царевич и услышал, как Баба-яга Костяная Нога заворчала:

– Фу, фу, русским духом запахло!

А Иван-царевич говорит:

– Ты, что, старая сука, расфукалась?…»

На этом месте Игорь остановился, так как на кухне загремели кастрюли, и он услышал голос бабушки:

– Игорёк, внучок, а ну ещё раз прочти последнюю строчку!

Внук испытал замешательство – незнакомое слово «сука» было непонятно по смыслу. По идее, зная, что такое сук на дереве, он не понимал, почему это слово стоит в родительном падеже – поэтому перечитал предложение два раза – с ударением на первый слог, а затем на второй. Однако ясности это не внесло.

– Ба, а что такое «су́ка»?

– Игорёк, а это там так написано?

– Да!

– Принеси-ка мне книжку и очки.

Игорь принёс бабушке её старомодные очки с синей изолентой на дужке и книгу со сказками. Феодосия Дмитриевна перечитала и, покачав головой, с удивлением, произнесла:

– Да, действительно «су́ка»…

– Бабушка, а что значит «сука»?

– Ну, это собака такая. Вот, если пёс – то он мужского рода, говорят «кабель». А если собака – то она женского рода, говорят «сука». Видишь, здесь он её ругает, называет, как бы, собакой, сукой значит…

– А-а-а!

– Но лучше ты это слово не употребляй, оно нехорошее. Потому как иногда его взрослые мужики в маты вставляют. Понял, Игорёк?

– Ага!

Но всю жизнь, когда он применял в разговоре слово «сука» и собеседник спрашивал «Ты что материшься?» – у Игоря всегда был безупречный, и убивающий наповал, аргумент:

– «Сука» – это собака такая. Мне бабушка говорила!

И с любым человеком это срабатывало, вызывая улыбку:

– Нет, ну если бабушка говорила, то да!…