Нет, безмолвно закричал Анж, это единственный шанс! Некто дает возможность спасти ее! Видение цирковой трагедии на самом деле было помощью силы, несомненно, дружественной ему, Анжелюсу Дежану, и враждебной бездне, до краев набитой страшным лесом. Художнику с внешностью падшего ангела и разбитым сердцем теперь не отступить. Ему дано исправить минувшее, силой повернуть жестокую неотвратимость. Это самое малое, что он может сделать для юной искалеченной гимнастки. Для той, чьей господней карой за безграничную смелость послужил он сам.

Такси остановилось. Настала тишина, абсолютная и гнетущая. Зло глядело из тьмы. Дежан покинул кабину и заглянул в салон. Женский кулачок разжался, погладил стекло изнутри. Художнику стало тепло от счастливой мысли: она, быть может, и не узнала его, но почувствовала, что может довериться неизвестному защитнику.

Мрак продолжал сгущаться, обволакивал такси. Анж поднял с земли увесистую ветку и почувствовал себя увереннее. Затем прижался спиной к салону авто, чтобы встретить кошмар лицом к лицу.

– Не тронь! – прошептал он замшелым стволам и черным клубам листвы. – Не тебе со мною тягаться!

Сверху лавиной обрушился безумный хохот. Дежан вздрогнул, однако покрепче уперся ногами в землю и поднял дубину.

– Я готов, – сказал он тьме. – Иди. Я убью тебя.

Хохот стих. В ветвях одновременно вспыхнуло множество желтых огоньков. Они зашевелились, начали сдвигаться, однако не сливались между собой. От вырастающего до колоссальных размеров роя светляков исходила угроза; воздух переполнялся тяжелой злобой.

Потом началось.

Плотный ком огней метеором обрушился на Дежана. Художник чуть присел и наотмашь ударил по шару. Под палкой хрустнуло, заклекотало, взвыло. Комок развалился. Анж зашелся в торжествующем крике: это нечто обладало реальной, убиваемой плотью. Пока огни снова сбивались в шар, Дежан мельком глянул под ноги. На земле, разрывая траву когтистыми лапами, бились две крупные совы. Анжа затошнило; он сплюнул горькую слюну.

Дежан отвлекся лишь на мгновение и пропустил новую атаку. Воющее облако рухнуло на него, захлестнуло вместе с автомобилем. Крылья беспощадно молотили по лицу, острые клювы почти по-собачьи – из стороны в сторону – трепали воротник, терзали ткань на плечах, полосовали в кровь открытую шею. Лапы с чудовищным упорством вырывали уже бесполезное оружие. Бушующее марево облепило такси и начало раскачивать его с монотонной силой.

Сдаться означало погибнуть. Кто-то другой, невидимый, устроивший всё это, сейчас терпеливо наблюдал за бойней. Дежан с усилием распрямился, сбросил клубок совиных туш и шагнул к автомобилю. Когда перед ним сомкнулась живая стена, он вдруг почувствовал, как другая, светлая сила наполнила его надеждой и волей к борьбе. А с нею пришло и нечто новое, непонятное, могущественное. В сознании зазвучали слова заклятия или молебна. Анж начал повторять их вслух:

 
Солнце острой тонкой бритвой
Вскрыло вену-горизонт —
Может, следствие молитвы?
Инфернально-крестный ход?
Сага ночи приоткрылась,
Заискрились нимбы звезд.
Слышишь? – ветер…
Это Гипнос ей щекочет прядь волос…
 

…с воспоминанием об изумрудных глазах всё вокруг изменилось. Порыв свежего ветра хлынул меж узловатых стволов, растворил чащу, освободил звездное небо. Незримая рука смела с автомобиля бьющихся в ярости птиц, которые тут же растворились в пространстве. Ветер, подобно опытному хирургу, бережно коснулся художника, извлек из ран тягучую боль и унес ее высоко-высоко, к черствой корке небес. Анж оперся спиной о дверцу такси и не сразу услышал стук. Он обернулся: маленький кулачок в красной перчатке снова стучал по стеклу. Из глубины салона показалось лицо, и у Дежана едва не подкосились ноги.

На него глядела бледная венецианская маска с приколотой сбоку алой розой.

В небесах раздалось рыдание. Художник запрокинул голову и увидел плачущий лунный серп с нарисованными вокруг позолоченными звездами, каждая о восьми лучах. А вместо неба собранный складками темно-синий занавес…

Это всего лишь балаганчик с картонными масками и клюквенным соком вместо крови…

…но женская рука упорно выбивает дробь. Значит, еще не конец…

* * *

– …Мсье Дежан, вы уснули?

Шея… Кровь? Нет, это пот. Пальцы в липком поту. Настойчивый стук откуда-то извне…

– Отоприте же, к вам гости!

Ну да, конечно, это стучит мадам Донадье. Как вовремя! Был сон. Был кошмар, забытый в момент пробуждения. Хорошо, что так случается…

Анж поднялся с кровати и как мог разгладил костюм. Плеснул в лицо водой из стоявшего на подоконнике кувшина.

– Да, спасибо, я уже проснулся, – Дежан ощутил неловкость: трудолюбивая мадам Донадье сочтет постояльца бездельником, который спит в полдень.

– Двое мсье ожидают внизу. Предложить им подняться?

– Если вас не затруднит. Благодарю.

Он был заинтригован. Гости посещали его редко. Значит, Дежан кому-то понадобился по делу крайне важному. Тревога мгновенно коснулась его сердца и тут же отпустила. Что-то действительно менялось. Причем не столько в нем самом, как в окружающем мире. Словно все ожидают важное событие и сами не понимают этого.

На лестнице послышался приглушенный разговор. Короткая пауза – и в дверь уверенно постучали.

Дежан отпер и посторонился. Первым вошел высокий пожилой мужчина в морской одежде. Тут же следом протиснулся папаша Фредэ – ну его-то Анж знал неплохо.

– Добрый день, дорогой Монте-Кристо! – Папаша сиял. – Позвольте представить моего спутника: барон Пижар. Очень приятно, что я смогу провести некоторое время с людьми благородными.

– Здравствуйте! – Анж поклонился гостям. – Не скрою, я немного удивлен.

– О, мсье Дежан, – папаша подмигнул барону. – Мы надеемся удивить вас еще больше. Вы не спешите?

Анж пожал плечами и улыбнулся.

– Мне приятен ваш визит. Проходите, располагайтесь.

Фредэ занял стул у окна с гелиотропами.

– В таком случае, приступим. Мсье Пижар!

Барон извлек из сумки странный увесистый предмет белого цвета и подал художнику.

– Как вы думаете, что это? – спросил он.

– Не имею понятия, – Дежан повертел предмет в руках. – Здесь жидкость. Керамический сосуд?

– Нет, вещь растительного происхождения. Это орех той-той из Нового Света.

Художник вопросительно взглянул на барона.

– У вас есть стакан?

– Это спиртное? – с сомнением пожал плечами Анж. – Помилуйте, мсье, время раннее…

– Вовсе нет! – хором воскликнули гости.

Дальше продолжал Фредэ.

– Доля спирта здесь есть. Но дело не в этом, – и, пресекая возражения художника, быстро продолжил: – Мсье Дежан, как часто вы в своей жизни сталкиваетесь с настоящими тайнами? С захватывающими загадками древности?

– Увы, я не археолог и не антиквар. Вы меня интригуете.

– Именно! – Фредэ счел нужным слегка нажать на Дежана. – Так вернемся к вопросу: есть ли у вас стакан?

Анж со вздохом вынес из спальни-мастерской три стакана.

– Мы уже пробовали, – заверил Пижар. – Собственно, это наш подарок. Только единственное условие: вы должны выпить несколько капель прямо сейчас.

– Быть может, сначала поговорим о деле? – предложил художник.

– Это и есть пролог к беседе, – закивал папаша.

– Наверное, следует разбавить? – Анж еще колебался.

– Вам – не следует, – со странной интонацией произнес Фредэ. – Именно вам и не следует…

– Вы не враги, так что не стоит бояться яда, – пошутил Дежан. – При здравом рассуждении следовало бы отказаться. Но порою я доверчив до наивности.

Пижар вытащил пробку и налил бурого сока – совсем чуть-чуть. Художник резко выдохнул и опрокинул в горло содержимое стакана.

Фредэ и Пижар впились в него взглядами.

Глаза Дежана заволокло туманной дымкой. Он покачнулся, кашлянул. Попытался подняться на ноги, но тут же снова упал на стул. Художник напрягся, лицо побледнело до синевы, руки судорожно впились в край столешницы.

– Сильный мужчина, – с восхищением заметил Фредэ. – То-то я его никогда не видел в «Кролике» пьяным.

Художник вздрогнул. На его висках и скулах выступили капли пота.

– Давайте попытаемся отгадать, что он сейчас видит, – предложил Пижар с азартом.

– Так нечестно, – возразил Фредэ. – Мы наблюдаем за ним, как за животным. Готов поспорить, что у вас, барон, в первый раз был тот же вид. Как и у меня. Какой будет у тех, кому предстоит пройти через это на карнавале.

– Да, согласен, – Пижар был смущен. – Я сейчас думаю о том, что мы, быть может, совершаем благое дело. А вдруг кто-нибудь глотнет той-той и разгадает этот ребус?

– Зыбкая надежда, – Фредэ задумался. – Если все подряд будут «читать» послание, мы превратим его в подобие вечерней газеты.

– Уж не отказываетесь ли вы от идеи?! – заволновался барон.

– Нет. Идея встряхнуть Холм очень привлекательна. Только, боюсь, меня за это когда-нибудь прогонят плетью, как менялу из храма…

Фредэ замолчал, а Пижар так и не решился уточнить, кто и откуда прогонит.

Художник начал приходить в сознание. Его руки расслабились. Он широко распахнул еще не вполне зрячие глаза и поднял голову.

– Кто она? – спросил Анж.

Барон и Фредэ замерли.

– Что такое каутагуан? Чальчиуитликуэ?

– Очнитесь, мсье Дежан! Вы пугаете нас! – воскликнул папаша.

– Воды… там, в спальне… – простонал Дежан и попытался расстегнуть ворот рубашки.

Пижар принес кувшин. Художник пил быстро, с жадностью, большими глотками. Остатки воды вылил себе на голову, нисколько не заботясь об одежде. Наконец отдышался и исподлобья глянул на гостей.

– Что это? Шутка? К вашему сведению, я не употребляю наркотиков. Если я и давал кому-либо повод к насмешкам, только не вам. Требую объяснений. В противном случае я буду вынужден указать вам на дверь, – голос Анжа приобрел стальную нотку, но глаза всё еще выдавали неуверенность.

Папаша Фредэ почувствовал это и перешел в мягкую контратаку.

– Постойте, мсье Дежан! Это вовсе не наркотик!

Художник прислушался к ощущениям собственного тела, встал со стула, потянулся. Медленно прошел по комнате.

– Жжение прекращается. Даже некий прилив бодрости… Ожидаю объяснений.

– Мы, собственно, за этим и пришли, – заверил папаша.

– Только… – Пижар замялся. – Судя по всему, вы видели нечто иное, нежели мы с мсье Фредэ. Это нас озадачило.

– Разве? – повел плечами Дежан. – Вы хотите сказать, что у вас были одинаковые… видения?!

– У нас и… еще двух-трех моих знакомых из Марселя. В доказательство, прежде чем изложить предположения по поводу содержимого орехов, мы опишем вам собственные «путешествия».

* * *

Художник слушал, не скрывая изумления. Он сам только что видел молчаливых обезьян, ягуара и птицу, незримо находился среди оборванных людей в сельве. Его тревожили ночные крики, редкий скрип ветки и неожиданное шуршание листа на дереве рядом. Но к предельно обостренным чувствам Анжа примешивалось и другое: он изнывал от реальности ощущения, что сейчас всё вокруг наполнится густым шелестом и гулом бьющихся в темноте крыльев. Вернутся желтые бессмысленные светильники-глаза, а вместе с ними беспощадные клювы и когти. Первобытный страх перед возвращением кошмара не исчез даже в тот миг, когда он ощутил качку палубы…

* * *

Черные от загара и едкой копоти, вокруг суетились матросы. Они поливали из ведер раскаленные от жары и горячки боя жерла пушек. Анж ощутил себя капитаном эскадры-победительницы и с гордостью поглядел на растерзанные туши галеонов. Некоторые моряки вытаскивали из воды перепуганных до онемения испанцев, но лишь для того, чтобы тут же отправить их обратно в волны, с перерезанным горлом. Он не желал препятствовать им. Укрощать злобу к врагу было бы неразумно и опасно.

Ему принесли синий с золотом камзол, и он с облегчением сбросил на палубу свою изрубленную кирасу. Ноющая боль отдавалась в плечах и шее, рубашка порыжела от подсохшей крови – своей и чужой. Рядом плеснули на пушку: Анж с наслаждением подставил лицо под брызги.

Победа была быстрой и уверенной. Потопить эти галеоны стало делом чести, так как они несколько дней назад смели орудийными залпами один из прибрежных городков. Да, просто так, чтобы испугать противника. Поэтому капитан-Дежан отдал подобный приказ по отношению к ним. Души матросов наполнились мрачным ликованием, ведь с этой минуты всё стало проще: на абордаж не брать, топить без пощады. Затем Дежан распорядился ставить паруса.

На марсовой площадке закричал матрос и указал на юго-запад. Анж прильнул к подзорной трубе…

Волны подкатывали к смуглым ногам прекрасной девы. Она стояла, вытянувшись тонкой стрункой, и смотрела на французские корабли. Даже подзорная труба на таком расстоянии не позволяла разглядеть лицо девушки, и всё же он каким-то волшебным образом ощутил ее взгляд. Она смотрела именно на него! Дежан оробел. В голове начали роиться странные слова: кориканча, куско, синтеотль, тлалок. Особенно часто повторялось «каутагуан» и почти непроизносимое «чальчиуитликуэ». Слова повторял завораживающе глубокий женский голос, и капитан в ответ робко зашептал «Te Deum».

Девушку обступили люди в одеждах из перьев, стиснули ей локти и плечи. Она неотрывно глядела на капитана. Дежан, с замиранием сердца чувствовал, что не ошибается, она действительно божественно прекрасна и хочет сообщить ему нечто важное. Сознание Анжа било тревогу, он знал, что сейчас над ним властвует неведомая древняя магия. Он с ужасом начинал понимать, что ожидает ее, что сделают с нею эти дикие люди. И при этом отчетливо осознал: она сама, добровольно, обрекла себя на нечеловеческие мучения.

Эта смуглая индианка с пронзительными зелеными глазами не кто иная, как…

Легкая каравелла уносила капитана прочь, и матросы не замечали его слез.

А Дежану, в одночасье ставшему мудрее на несколько веков, казалось, что теперь он сам заперт в салоне красного автомобиля…

Жжет в груди.

Пробуждение.

Образ девы расплылся и ускользнул…

* * *

Анж рассказал Пижару и Фредэ о своем видении.

– Боюсь утверждать наверняка, – произнес Пижар, – но мне кажется, что послание нашло адресата.

Папаша отрицательно покачал головой.

– Сначала я тоже так подумал. Но, пока той-той не попробуют как можно больше людей, мы не можем быть уверенными. У других могут возникнуть совершенно иные видения.

– Так что же с пояснениями? – воскликнул Дежан. – Вы сами не устали от недомолвок?

– Разумеется, – ответил Пижар. – Мы считаем, что к нам попало некое послание из прошлого. Во время карнавала понаблюдаем за поведением наших «путешественников» – вдруг повезет, и тайна будет раскрыта?!

Анж хлопнул ладонью по столу:

– Пожалуйста, по порядку. Какой карнавал?

– Мы же не можем просто так напоить желающих! – вступил в беседу Фредэ. – Нужно обставить это с подобающим антуражем!

– А, – понял Дежан, – карнавал, Карибы, пираты. Вы не опасаетесь, что массовое действо испортит ощущение тайны?

– Ну нет! – загорелся Фредэ. – Конечно, бо́льшая часть посетителей воспримет это как экзотическое развлечение. Последние лет пять опиум и гашиш настолько в моде, что той-той посчитают наркотиком. Тот же, кому адресовано послание, поймет его сразу…

– Не стану вам препятствовать, – Дежан всё еще находился под впечатлением от увиденного. – Что вы хотите от меня?

– Афиша! – умоляющим тоном произнес Фредэ. – Дорогой Дежан, я хочу заказать вам афишу.

– Вот как? Боюсь огорчить вас отказом, но – увы! – я не рисую афиш.

Барон Пижар, глядя мимо художника, произнес:

– Я видел вашу картину у мсье Фредэ. Мне еще никогда не было так хорошо… и печально. Лучше вас никто не исполнит эту работу – краски карнавала поблекнут!

– Вы мне льстите, – грустно улыбнулся Анж и после минутного колебания кивнул. – Я согласен. Денег за афишу не возьму.

– В таком случае, – обрадовался Пижар, – я оставлю вам этот орех. Но предупреждаю: видение бывает только раз. Далее той-той пьется просто как крепкий напиток.

Дежан с опаской посмотрел на орех.

– Я согласен, – повторил он. – Когда состоится карнавал?

– Пятница, тридцать первое июля, «Резвый Кролик», в девять часов вечера. Вход строго в карнавальных костюмах. Заголовок: «Тайны Карибов». Именно так, без объяснений, – с готовностью сообщил папаша.

– Всего через неделю?

– Так ведь начнутся осенние дожди… И еще одна просьба: никому не говорите о той-той.

– Разумеется, – кивнул Анж. – Афишу можете забрать во вторник. А сейчас мне нужно подумать.

– Да, конечно! – Пижар поднялся со стула; папаша Фредэ незамедлительно последовал его примеру. – А мы пока распустим слух по Парижу.

* * *

Вечером Дежан дождался своей очереди полежать в новой ванне. Он уютно устроился меж чугунных крыльев и вновь попробовал странную жидкость. Вопреки мнению папаши и барона, художник еще раз побывал на Карибах. Как и прежде не запомнив лица девы, Анж очнулся в слезах. Он лежал в остывающей воде и бесконечно повторял странные слова.