Привычные, безмолвствуют народы, беззвучные горланят петухи; мы созданы для счастья и свободы, как рыба – для полета и ухи.
Мой разум честно сердцу служит, всегда шепча, что повезло, что все могло намного хуже, еще херовей быть могло.
Сегодня столь же, сколь вчера, земля полна пиров и казней;зло обаятельней добра, и гибче, и разнообразней.
Рассудок, не знававший безрассудства, и ум, где шалопайство не с руки,и разум, не отзывчивый для чувства, — от мудрости безмерно далеки.
Не могу эту жизнь продолжать, а порвать с ней – мучительно сложно;тяжелее всего уезжать нам оттуда, где жить невозможно
Родившись в сумрачное время, гляжу вперед не дальше дня;живу беспечно, как в гареме, где завтра выебут меня.
Каждый сам себе – глухие двери, сам себе преступник и судья, сам себе и Моцарт, и Сальери, сам себе и желудь, и свинья.
Утучняется плоть. Испаряется пыл. Годы вышли на медленный ужин. И приятно подумать, что все-таки был и кому-то бывал даже нужен.