Дело было в Москве и… Филадельфии

– Мистер Рубинштейн? – раздался в трубке мелодичный, но какой-то настырный женский голос. – Я сейчас зайду к вам поговорить.

– Ну, приходите, конечно. – Антон Григорьевич оторвался от компьютера с не дочитанным до конца срочным секретным сообщением из Чикаго и покосился на жидкокристаллический экран телефона, на котором чёрными чёрточками нарисовалась фамилия – Школьникова, а чуть ниже имя – Анна.

Немного раздосадованный тем, что его утро сбилось с привычного ритуала и перед ним до сих пор не стоит кружка с дымящимся ароматным кофе, партнёр откинулся в кресле, закинув руки за голову. Он, наискосок прочитав мейл о скандале в Лос-Анджелесе, размышлял над тем, как будет теперь расценена его просьба секретарше приготовить и принести кофе в кабинет. Антон Григорьевич и раньше был очень щепетилен в вопросах офисного протокола, всегда и ко всем обращаясь только на «вы». Вот и сейчас, в ожидании недавно переведённой из США молодой юристки, он мучился непростым вопросом, не очень ли бестактна его просьба и где эта тонкая, невидимая грань между личным и профессиональным. Но аромат любимого напитка почти явственно ощущался в воздухе, а чашки всё не было – это мозг Рубинштейна посылал нейронные сигналы, дразня его нос.

– Надежда, – нажал-таки кнопку вызова секретаря Антон Григорьевич, – вы не будете так любезны сделать мне кофе? Я жду посетителя и, наверное, не успею сбегать на кухню.

– Конечно!

– Спасибо большое. Буду вам очень признателен!

Разрешив свой философский вопрос и найдя компромисс со своей совестью, Рубинштейн облегчённо вздохнул.

– Вы свободны, Антон Григорьевич?

– Антон Григорьевич, вы свободны? Я войду?

«Кто это? – рефлекторно спохватился партнёр. – Это же не моя секретарша! А где она? Эту кто пустил? Ах да, я же сам её попросил сварить мне кофе!» В обычно отлично структурированной голове Рубинштейна мысли почему-то заволновались и начали путанно роиться.

В полуоткрытом дверном проёме стояла стройная женская фигурка в обтягивающей короткой юбке тёмного цвета и белой офисной рубашке под мужской фасон, но щедро данные природой холмы так недвусмысленно и объёмно напирали на нагрудные карманы, что фасон был совершенно неважен, как и верхние пуговицы. Ими обладательница такой натуральной роскоши – и не только, видимо, она одна – никогда не пользовалась, так как они были явно белее и крестики ниток на них выглядели абсолютно новыми по сравнению с нижними пуговицами, по которым можно было уверенно сказать, что ими пользовались, и очень часто в четыре руки.

– Я Анна Школьникова, – не дожидаясь приглашения, села в кресло напротив молодая девушка, которая ко всему прочему оказалась блондинкой.

«Скорее бы кофе!» – разволновался отчего-то Рубинштейн, не зная, на чём остановить свой взгляд: то ли на длинных стройных ножках, которые Анна и не подумала прикрыть, изобразив хотя бы символическое движение руками к коленкам, подтянув к ним обрез юбки; то ли на чересчур откровенно раскрытой блузке, три-четыре верхние пуговицы на которой можно было смело отрезать за полной ненадобностью.

Но Школьникова, похоже, давно забыла все эти скромные привычки из невинного детства, плюхнувшись в кожаное кресло и подавшись всей своей объёмной грудью к собеседнику напротив. Кроме того, она молчала, пристально и откровенно рассматривая своего нового шефа.

– Антон Григорьевич, ваш кофе! – очень кстати прервала затянувшееся молчание секретарь Надя.

– А можно и мне тоже? – не стесняясь, попросила стажёр. – Антон Григорьевич, – продолжила очень симпатичная девушка, – я, собственно, что хотела вам сказать. Я получила в Америке LLM и потом работала стажёром больше года в офисе «ИЛьФ энд Партнерс» в… Филадельфии.

– Да-да, я в курсе! – кивнул Рубинштейн, поспешно прихлёбывая кофе из чашки и пряча там свой разволновавшийся взгляд.

«Филадельфия… Филадельфия… Почему меня это так беспокоит?» – партнёр не мог найти ответ на подсознательный сумбур, возникший у него в мозгу.

– Вам должны позвонить глава филадельфийского офиса и глобальный руководитель фирмы по моему поводу.

«Мне? Зачем? Почему такие боссы будут звонить по поводу какой-то стажёрки?» – совершенно растерялся в своих мыслях Антон Григорьевич.

– Вы послушайте дальше, – словно прочитала его мысли Школьникова. – У меня там был любовник, молодой партнёр. Он был очень хорошим любовником! Вы понимаете, что значит быть о-о-очень хорошим любовником? Так вот он был просто суперхорошим любовником, но постоянно меня избивал, сволочь! Жалко было его бросать: секс с ним до сих пор не могу забыть, но я больше не могла терпеть его побои. Вы меня, Антон Григорьевич, хорошо понимаете?

Тот ошарашенно кивнул, хотя ни черта не понял, зачем она к нему пришла!

– Уезжая из Филадельфии, я оставила им претензию, чтобы с Марком, этой скотиной, они разобрались, а если что, я иск им вчиню. Но я думаю, что мы всё уладим миром. Ну всё, до свидания, Антон Григорьевич! Было очень приятно с вами познакомиться!

– Да-да, конечно, – растерянно произнёс Рубинштейн, провожая длинные ноги с дипломом LLM, одетые в глубоко расстёгнутую белую блузку мужского фасона.

«Дежавю! В каком фильме я это мог уже видеть?» – размышлял Антон Григорьевич, глядя на экран компьютера с сообщением от глобального руководства фирмы с грифом «Срочно и конфиденциально!».

Быстро пробежав глазами по тексту, он понял, что кто-то из партнёров в Лос-Анджелесе вперёд него, Антона Григорьевича, успел вляпаться в очередной сексуальный скандал и секретарша обвинила его – слава богу, не Рубинштейна – в домогательстве. Разобраться, что к чему, Рубинштейн не успел, потому что в коридоре послышался отборный громкий мат на чистом английском языке.

– Фак! Два миллиона баксов этой суке! За что?! Кто-нибудь в этом офисе мне скажет, вот за что такое охрененное бабло?!

Антон Григорьевич выглянул в коридор, по которому шёл и орал раскрасневшийся и взлохмаченный управляющий партнёр Мэл Поллинг.

– А, Энтони! – увидел Мэл Рубинштейна. – Ты уже читал про Лос-Анджелес?

– Очень быстро. Так и не понял, в чём суть.

– В чём суть? А в том, что опущенный двумя пальцами пакетик с леденцами в нагрудный карман и контакт сексуального характера с грудью секретарши стоит теперь два миллиона долларов! Мир сошёл с ума! О чём это они?! Два миллиона! Кто-нибудь видел эту грудь, твою мать?! Её кто-нибудь измерял? Она хоть того стоит?! Я её хочу видеть и немедленно! Прямо сейчас! За два миллиона долларов я прикоснусь… нет, дам прикоснуться к чему угодно! Фак-фак-фак!!! – ушёл, грязно матерясь, к себе в кабинет Мэл.

Рубинштейн плотно закрыл за собой дверь и принялся перечитывать сообщение о произошедшем sexual harassment заново.

– Так, «Филадельфия» у нас уже была! Какое следующее кино про нас снимут в Голливуде?

Москва – Филадельфия, 1999

Murphy’s на полпути к раю

Guinness, Beamish, Kilkenny, Harp, Woodpecker – какие только вывески пивных брендов и фирменного сидра не попадались на пути двух русских приезжих, круживших по центру Лондона.

– Ирка, давай сделаем ещё небольшой круг, выйдем к Трафальгарской площади, а там… – Тараканов, видя, что спутница уже устала и вот-вот пошлёт его любимый ирландский stout и его самого куда подальше, понял, что с прогулкой пора закругляться. – А там, если ничего хорошего не найдём, по Стрэнду вернёмся к отелю и сядем в первом попавшемся баре. Я уже упарился, не знаю, как ты! – хитрец вовремя выпустил пар, который уже был готов вырваться наружу беспощадным и всё обжигающим гейзером женского рода.

Тараканов и его коллега по питерскому офису Бове прилетели на семинар по слияниям и поглощениям, который проводил их лондонский офис. Семинар начинался на следующее утро, а пока Игорь водил Ирину по центру города в поисках своего обожаемого Murphy’s – этого популярного ирландского портера. В Санкт-Петербурге все пабы разливали в основном «Гиннесс» и «Харп». Даже в баре в аэропорту Пулково в розлив предлагали только эти два сорта пива. Ресторан «Старая таможня» на Стрелке был совсем не по карману молодому юристу, да и там этот сорт пива появлялся крайне нерегулярно, и то чаще в бутылках.

А Тараканову после утомительного перелёта очень хотелось выпить местного пива, но не простого, а какого-нибудь особенного; а этот ирландский стаут – конкурент Guinness – как нельзя лучше подходил на роль special. Вот он и таскал Ирину за собой, по ходу рекламируя любимый напиток.

– Ты знаешь, у него особенный бархатный вкус. «Мэрфис» – очень мягкий!

– Я люблю такой! – говорила Ирина.

– В отличие от «Гиннесса», который уже надоел… – Тараканов испытующе посмотрел на коллегу – та согласно кивнула. – Ну вот, в отличие от него, – продолжал, успокоившись, парень, – этот портер имеет очень лёгкую пену со сливочным вкусом, которую хочется есть, как мороженое!

– О, я люблю мороженое!

– А ещё оно не горчит, как большинство ирландских элей!

– Я тоже не очень люблю bitter taste, – опять согласилась Ирка с вкусовыми предпочтениями Игоря.

– Я выбрал этот сорт как раз за его нестандартность. Уже с первым глотком ты вдыхаешь все эти прекрасные ароматы, а распробовав второй глоток, чувствуешь явный привкус шоколада!

– Шоколад тоже люблю! – на удивление миролюбиво вела себя Бове, известная в офисе своим своенравным и авторитарным, почти стальным характером.

Её, болезненную питерскую девочку, родители отдали в спортивную секцию для закалки организма и характера, но не на фигурное катание, а в академическую греблю. Понятно, что, помимо здоровья и характера победителя, Ирина приобрела богатырскую силу, и ей не требовалась помощь в переноске ни тогда, в юности, тяжёлого школьного портфеля, ни теперь картонных коробок, доверху набитых документами для due diligence.

Как всякая женщина, чьи пропорции давно и серьёзно отдалились от знаменитого «золотого сечения», она, в отличие от носительниц образцовых 90-60-90, обладала острым умом, самоконтролем и тактом, позволявшим ей терпеть мужской шовинизм и даже смеяться над мужскими анекдотами.

Очевидно, что позже, с опытом к ней пришли и понимание мужского эгоизма, и способность выстраивать отношения в бизнесе – а это немаловажно для успешной карьеры, – и умение распознавать мужские слабости и потакать им, иногда даже подстраиваться под диктат, спуская на тормозах некоторые проблемы, которые в обычных ситуациях женщины решают исключительно через скандалы и слёзы!

В общем, Ирину Бове можно было назвать умной и мудрой женщиной! Но Тараканов тоже был не дурак, чтобы так безжалостно эксплуатировать такие редкие женские качества, битых два часа кружа в поисках долбаного сорта пива, которое, как назло, не попадалось на его пути. Уже было прошлёпано пешком немало: заглянули в Soho, облазили всё вокруг Ковент-Гардена, даже крутанулись вокруг Seven Dials – подобия питерских «Пяти углов», но Murphy’s нигде не было.

Каким бы золотым ни был женский характер, испытывать его на прочность не стоит, даже если он принадлежит незамужней женщине, не до конца ещё разуверившейся в браке! Особенно если уже слышны первые признаки недовольства…

– Тараканов, я полностью доверяю твоему ирландскому вкусу, но я устала.

– А как же твоё спортивное прошлое?

– Девушку с веслом злить опасно!

Ну всё – закипело. Пора снимать крышку и выпускать пар! И тут, только свернув с Трафальгарской площади на Duncannon Street и не дойдя даже до отеля «Савой» на Strand, Тараканов не поверил своей удаче: прямо над его головой болтался фирменный знак Murphy’s, обрамлённый зелёным кругом! Не глядя на название – а какая, на фиг, разница? – он потянул Ирину внутрь паба, но перед ними неожиданно возник чернокожий привратник и перегородил вход.

На полпути к раю…

– У вас ведь наливают этот портер? – Игорь ткнул пальцем куда-то вверх, чтобы отвлечь вышибалу, а самому понять, с какой стороны лучше обойти эту гору мышц.

– Sure!

– Great! Ира, ура! Он здесь!

Но охранник не собирался отходить в сторону и открывать дверь страждущей русской паре. Напротив, он ещё шире расставил ноги и зачем-то хрустнул костяшками пальцев, разминая их, как боксёр, словно хотел что-то продемонстрировать или о чём-то предупредить.

– I am not sure you will like… – начал было чёрный здоровяк, но Тараканов его перебил.

– I will, I will! This is my favorite stout! – признался в любви к ирландскому напитку юрист.