Глава 11. Поле

А дальше всё складывалось точно так, как задумали Мелиден с Гиштасией. Словно их воля, стоило облечь её в ясные слова и планы, вдруг зажила материальной жизнью и стала подстраивать под себя услужливую реальность. Даже удивительно. А ведь столь многое могло бы с лёгкостью разрушить их замыслы. Магия какая-то, хотя никто вроде бы не гадал ни на черепашьем панцире, ни на трилистнике по циноринской манере, не колдовал, и даже молиться по таким низменным поводам Тасья считала зазорным. Но их ли это была воля? Словно неведомая и невидимая сила несла их по таинственной стремительной реке, а они даже не пытались бороться с течением. Зачем он всё это делает? В чём его выгода? Неужели в том, чтобы совокупиться когда-нибудь с вчера ещё незнакомой девкой из глухомани, уже походившей по рукам. Вроде бы жил без неё недавно, мог бы прожить и впредь.

Хорошая девица, по справедливости, если бы не начётнический дурман в голове, но нельзя сказать, чтобы Мелиден ощущал страстную влюблённость, от какой страдал когда-то в юности. И жалостливым он никак не мог себя назвать, нищим никогда не подавал, порой и пинал с презрением. Что ему эти бабы? А вот поди ж ты. Словно морок какой-то. В то же время, – утешал себя Мелиден, – если судьба ведёт, и в самом деле не стоит упираться, а то потащит. Видимо, так задумано на небесах. Или даже начётническим «льстецом» – ему ли с ним бороться. Если всё равно нет никаких целей, надо идти, куда идётся. И у Тасьи не видно личной корысти в этом деле. Разве что еще поднимет авторитет среди «боголюбивых народов», но зато обзаведётся новыми врагами. Может взаправду прежние грехи замаливает? Деятельным искуплением.

Воевода вернулся с торга уже через день после «совета в Сычугах». Вернулся недовольный – торг прошёл не слишком удачно. Опять разбойники ограбили купцов перед самым его носом, благополучно скрывшись с добычей. Конечно, такое происходило каждый торговый сезон, то есть в первую половину зимы, когда устанавливался санный путь, но до больших снежных заносов и пока было чем торговать. Однако обидно всё равно. Поэтому он встретил Мелидена холодно и укорил за опоздание. Снова Мелиден оправдывался, что не он опоздал, а их смена опоздала. Иначе бы он охотнее провёл время на торгу, чем лишние шесть дней в зимнем дозоре.

К счастью, воеводу быстро отвлекли другие дела, в том числе Аглавинин спор, о котором печатник Тунжа доложил почти сразу. Разбирательство решили не затягивать, тем более что братья Горбатые со своим батькой явились уже на следующий день после воеводы. Еще через два дня, на святую Фурсу, состоялось заседание воеводского суда. Как и можно было ожидать, оно свелось к голословным взаимным обвинениям сторон – Макера и Артома Горбатых с одной, Аглавины и Гиштасии с другой. Тасья обвиняла братьев в насилии над Аглавиной, в убийстве её «мужа по божьей воле» (то есть невенчанного), в грабеже. Приводила каких-то свидетелей-единоверцев, указавших под присягой, что Артом строит дом и завёл торговлю на деньги, непонятно откуда взявшиеся сразу после убийства инока Ивтихана. Кроме того, ивтиханову лошадь видели во дворе у Горбатых.

В ответ Макер и Артом заявили, что лошадь Ивтихана нашли в лесу и сами обвинили его в разных разбоях и в том, что соблазнил и увёл Аглавину против всех законов божьих и человеческих. А Макер сошёлся с ней по доброй воле и хочет закрепить первоначальное право на неё. На это Тасья заявила, что обвинения Ивтихана в разбоях – домыслы, что деньги ему жертвовали «боголюбивые народы» на скитские нужды и даже представила пару купцов-«истинников» в подтверждение, что в вопросе о насилии над Аглавиной надо верить самой Аглавине, а не мужику-насильнику. Тут Макер в запальчивости выкрикнул, что девку сбили с толку «новгородские раскольники» и она говорит с чужих слов. После чего обсуждение перешло во взаимную брань, если верить писцовой памятке, которую можно найти в сундуке судебных грамот липенского воеводства.

В сенях шла своя работа. Воеводу, который сам вышел из семьи «истиннического» толка и не потерял к нему сочувствия, натравливали на пришлецов Горбатых. Слова Макера про «новгородских раскольников» его заметно покоробили. Но открыто выступить на стороне скитских стариц воевода, всё-таки назначенный митрополитской Висагетой, не решался. Ясно было только, что слова одной стороны идут против слов другой, и никто не может предъявить неопровержимых свидетельств. Также не вполне понятно было, какое наказание назначить виновным, если таковые есть. Аглавина требовала кары убийцам и грабителям Макеру и Артому; за намеренное убийство свободного мужа налагалась пеня 10 гривен, но за священника вдвойне. За насилие над свободной порядочной женщиной налагалась пеня те же 10 гривен, но за насилие над уличённой в блуде – только 1 гривна. Братья своё насилие и участие в убийстве отрицали, хотя открыто называли его правым делом, и в свою очередь требовали выдать им Аглавину как беглую жену, пусть и невенчанную. И пеня за проигранный вызов на Божий суд составляла непомерные 10 гривен. Но когда прения зашли в окончательный тупик, Аглавина потребовала Божьего суда по старому обычаю.

– Есть ли у тебя заступник? – спросил, как положено, воевода Гаур.

– Есть, – отвечала Аглавина.

– Кто-нибудь из твоих братьев Гущиных решил заступиться или из земляков строгой веры?

– Нет, не они. Твой служилый дворянин Мелиден Варсин из Висагеты согласился постоять за мою честь.

– Мелиден? Кто он тебе? У него же вроде осталась жена в Висагете.

– За правое дело решил постоять божьим соизволением. Все знают, что он и в Висагете пострадал на защите вдовы.

Тогда воевода обратился к братьям Горбатым, согласны ли они на Божий суд. Макер немедленно ответил, что сразится хоть с чёртом, хоть с любым наёмником, если ему выдадут Аглавину. Однако Артом, уже прослышавший, кто такой Мелиден, пытался возражать, что не по закону выставлять против простых мужиков стременного дворянина из Висагеты и бывшего великокняжеского гридня.

– Да, неравный получается бой, – вынужден был согласиться воевода, которому Божий суд очевидно пришёлся по душе. – Что скажешь, Мелиден-вдоволюбец? И не будет ли уроном для твоей чести драться с огнищанином, пусть вольным и крепкого рода?

– Пусть выходят вдвоём или втроём на меня одного, – спокойно отвечал Мелиден. – Тогда урона чести не будет и бой станет равным. С любым оружием, какое захотят, как заведено. Или пусть сами наймут кого-нибудь, если боятся встретиться лицом к лицу. Деньги у них теперь есть, если не заблуждаюсь. А я не отступлюсь.

– Так не принято, втроём на одного, не по закону. Ты хорошо ли подумал, Мелиден? Не слишком ли высоко себя ставишь, один против трёх мужей?

– Как ставлю, так и ставлю. А законом запрещено товарищам или холопам вступать в бой на стороне господина. Я же сам, по доброй воле и при свидетелях, согласен выступить один против троих обидчиков. На это запрет не прописан.

Тогда воевода, сохраняя важный вид, обратился к Горбатым с вопросом, согласны ли они на Божий суд на таких условиях, или всё-таки отступятся. Артом, заподозривший неладное, мялся, но Макер был решителен – раз чужаку жизнь не мила, пусть будет по его воле. И обратился к отцу Титу за разрешением. Тот с суровым видом дал согласие – пусть выступят разом Макер, Артом и еще один брат, Амал. Провести Божий суд решили через четыре дня, на 9-й день вьюговея.

Как уже сказано, все эти дни Мелиден, отпущенный воеводой, проводил у Тасьи с Аглавиной, занимался по утрам на пустом огороде своим ремеслом, пока она при помощи Аглавины учила учеников, подкреплялся капустным супом с говядиной – любимым липенским блюдом, а вечер посвящал беседе. Мысль о составлении правовых грамот он отбросил, она и была полушуткой. Вопреки толкам, с Аглавиной они не блудили, тут обе стороны были тверды, хотя и по собственным извращённым соображениям. В это, понятно, никто не верил и Макер ярился, расхаживая по Липенску темнее тучи, как доносили доброхоты.

И вот настал назначенный день. Шёл лёгкий снежок, было не холодно, словно небесные силы покровительствовали испытанию. Собрались на так называемом мысу на той стороне Тадзены, внутри излучины напротив Водовзводной башни. Там на утоптанной площадке летом состязались борцы от каждого из городских концов – кто «унесёт круг». Имелся в виду круг зрителей, плотно обступавших ристалище. Начинали мальчики, продолжали подростки, а большие мужи подходили к самому концу. Борьба же, в отличие от «деревенской» или «мужицкой» с захватом за пояс или в охапку, заключалась в том, что противники хватали друг друга за ворот, подшибая ногой.

На этот раз вокруг борцовской площадки на мысу стояли только знатные городские чины и боярские дети, а простой народ глядел через реку со стены – на валу, покрытом льдом, было не усидеть. Макер расположился в середине с большой рогатиной в руках и большим топором сзади за кушаком, на нём были короткий набойный кафтан с заклёпками снаружи, говорящими о железках внутри, плоский шлем, широкие порты в полоску сверху вниз и сапоги. Достаток у Горбатых имелся, но снаряжение говорило скорее об охотнике, чем о воине. С такой рогатиной и топором ходят на медведя, не на человека. Справа от Макера стоял Артом в подобном же наряде, но шлем был с кольчужной бармицей, из-под стёганки виднелась кольчуга до колен, в руках тяжёлая совня, а за поясом сабля. Амал же стоял слева, он единственный имел круглый деревянный щит, длинное копье и топор. Все трое были рослые и широкоплечие, Макер и Артом даже выше Мелидена.

На этот раз Мелиден выставил наружу кольчугу с латными накладками, наручами и наколенниками, надел латные рукавицы и средиземский шлем, закрывающий затылок до загривка и щеки. Кольчуга была короткая, полы отстёгнуты от колец снизу и обернуты вокруг бёдер, где закреплены ремешками. Такой составной покрой, хотя и имел неудобства, но позволял использовать тот же доспех как для поездок верхом и сторожевой службы, когда полы пристёгивались, так и для поединков, когда они превращались в набедренники либо снимались вовсе. При поединках Мелиден предпочитал скорее ослабить защиту бёдер, чем уменьшать подвижность и лишиться возможности пинать ногами. На плече лежал огромный двуручный меч, на ременном поясе с перевязью – короткий меч-«кошкодрал» слева и длинный узкий нож справа. Долго замерзать он не собирался, но попрыгал для разогрева, повёл плечами и глубоко вздохнул. Противников он не боялся, опасался только подсечек Артома сбоку по ногам.

Братья Горбатые помолились, а Мелиден стоял молча с отсутствующим видом, глядя поверх голов и вдыхая морозный воздух полной грудью. Воевода махнул рукой и начали сближаться. Мелиден заметил, что Макер выступил вперёд, а Артом заходит шире сбоку – видимо, Макер отвлечёт внимание тычками рогатины, тогда как Артом в самом деле попытается с размаху подсечь его ноги совнёй. Что ж, раз они хотят так, надо ударить первым и с другой стороны – видно, что Амал самый неумелый из троих, и слишком они разошлись друг от друга. Держа меч от противника внизу в стойке «бастардного креста», Мелиден сделал стремительный поворот, отбил боязливо выдвинутое далеко вперёд копье Амала и мгновенным подскоком сблизился. Амал пытался прикрыться щитом, но не успел – молниеносный тычок пробил верх его правой щеки и глубоко ушёл в череп, ломая кости и проникая в мозг. Мелиден резко отдёрнул меч и Амал тут же повалился, как подкошенный.

Не медля ни мгновения, Мелиден отбил сильный удар рогатины Макера, уклоном ушёл от другого рубящего; затем на согнутых ногах перетекающими друг в друга плавными рывками стал заходить Макеру с его левого бока – так, чтобы тот оказался между ним и Артомом. Деревенщина была сильна, но куда ей было соперничать с великокняжеским телохранителем в быстроте и точности движений. Пытаясь сохранить расстояние, Макер отскакивал и чуть не сбил с ног оказавшегося сзади Артома. Тут же используя эту заминку, Мелиден отбил очередной тычок макеровой рогатины и в глубоком низком выпаде пронзил внутреннюю поверхность правой ляжки Макера с мгновенным отходом назад. Макер отчаянно пытался отмахнуться рогатиной от снова идущего вперед с его левой стороны противника, но еще отбив – и слегка изменив направление, клинок Мелидена вошёл ему точно в глаз. А Артом тем временем упёр в утоптанный снег свою совню – что Мелиден заметил краем глаза, – и закричал воеводе, что признаёт Божий суд и готов выплатить пеню. Однако Мелиден в тот же миг оказался рядом и ударил его в сердце с такой силой, что меч пробил его стёганку со спрятанной под ней кольчугой, как тонкий холст.

Всё произошло так быстро, что неискушённая часть зрителей заметила только лихорадочные метания на поле с несколькими стремительными взмахами клинков, в ходе которых одно за другим повалились три тела, на чём всё закончилось. Основная их часть стала расходиться, обескураженная.

Со смертью одной из сторон в ходе Божьего суда дело закрывалось, то есть никакие пени нельзя было взыскать, они полагались лишь в том случае, если проигравшая сторона оставалась жива и признавала поражение (конечно, речь идёт о жизни собственно истца и ответчика, не о заместителях). Судебный сбор возлагался на проигравших совместно, то есть на Тита Горбатого как старейшину и главного домовладельца. На долю Мелидена, помимо возможной платы от замещаемой стороны (которая была сугубо частным делом договаривающихся), доставалось только снаряжение побежденных противников, в котором они были на поле. Он взял себе топор Макера и его сапоги, как запасные – они пришлись точно по ноге с учетом чулок и портянок. Рогатина ему показалась слишком длинной. Поэтому всё остальное снаряжение он здесь же уступил воеводе и Икуту Палачу за полцены, особо не торгуясь. Важнее было получить деньги сразу.

– Не по закону убивать сдающегося, – хмуро заметил воевода во время торга.

– Бой был не до признания, а до смерти. Эта гадюка потом всадила бы мне нож в спину или устроила налёт на Аглавинину заимку. Надо было закончить с делом разом. Пусть платит пеню богу, или чёрту.

Немного спустя Мелиден продолжил:

– Миром он мог решать, пока не взял в руки оружие и не вышел в поле. А раз вышел, моя воля, пощадить или довести до конца. Другого бы пощадил, может быть, даже Макера, а про этого больно дурное говорят. Пусть у чертей милости просит, у меня и так кровников хватает.

Хотя всё свершилось вроде бы по желанию Гаура Воданига, старый воевода был почему-то безрадостен. Чувствуя нутром подходящий момент, Мелиден как бы невзначай брякнул:

– Не отпустите проводить девку на заимку? Как бы не заели её волки по лесам и болотам, или опять подстережёт какой-нибудь недруг. Получится, что зря старался.

– Езжай с глаз долой, – неприязненно ответил Гаур. – Если понадобишься, вызову.

А вот окольничий Икут, до того неизменно молчаливый в присутствии Мелидена, напротив, был весел и оживлён. Нетрудно догадаться, его радовало, что возможный соперник в борьбе за воеводские милости добровольно скрывается из Липенска. И бой ему понравился, не в пример прочим. Поэтому он одобрительно осклабился, когда в ответ на похвалы по поводу столь быстрой и лёгкой расправы над тремя противниками Мелиден небрежно бросил: «Да куда им, мужичью сиволапому. Было бы что в голове, заплатили бы пеню и сидели в своих Самосадах спокойно. Сказано ведь: не в свои сани не садись, коли не поп, так не суйся в ризы». По липенскому судебнику именно окольничий должен был следить за соблюдением правил на поле.