Глава 3. Москва

Дорога стала веселее. Федор с удовольствием наблюдал за тем, как общаются соскучившиеся братья. Николай в красках описывал свое хулиганство, и кузены от души хохотали. Если бы не их ссора, то в холодном погребе явно ночевали бы братья на пару. Во всяком случае, чудили сейчас оба.

У обоих явно просматривался исследовательский интерес к жизни, тем ее проявлениями, которые оказались незнакомыми. Они с интересом рассматривали детали быта селений, мимо которых проезжали. Было такое ощущение, что хотя они путешествовал ранее с родителями, но до обычной жизни их не допускали, и они очень много не знали, а сейчас с удовольствием впитывали, не считая это зазорным.

Им было все интересно: и как баба мужика колотила веником, а он от нее бегал и кричал: «Ить, дурная баба! Нешто мужики никогда не пьют?», и как покойника на погост несли. Федор видел, как Паша тайком сунул что-то в руку вдове с детишками, а она безостановочно кланялась и причитала, что всю жизнь теперь будет молиться за молодого барина. Потом долго сидели на лугу с благообразным дедком, который малевал пейзажи, даже с удовольствием что-то пририсовали на его эскизе. Как маленькие дети стояли на каком-то полустанке и орали «братцы, возьмите нас с собой!» глядевшим из окон пассажирам поезда Санкт-Петербург-Москва.

Апофеозом хулиганств на данном участке была шалость, придуманная парнями при подъезде к Бологому. Сначала Федор сопротивлялся задумке. Потом махнул рукой и разрешил, ему было самому интересно, получится ли у них озорство.

А оно удалось с перекосом в амурную сторону по причине юных лет и бурлящих гормонов.

***

Двери постоялого двора открылись, пропуская в помещение двух парней. Оба одеты были просто, но чисто. На коленях и на локтях красовались не очень аккуратно пришитые заплаты – а что делать? Искусство пришивания заплат тоже пришлось постичь, Федор категорически отказался шить за хулиганов, правда, показал, как это делается.

Началось все благообразно. Оба истово перекрестились на образа в красном углу и поклонились грузному хозяину, стоявшему за небольшой конторкой в углу большой залы, в которой сидели и поглощали что-то аппетитно пахнущее человек десять гостей.

Оба хулигана переглянулись и демонстративно шумно сглотнули.

– Здрав будь, хозяин!

– И вам здоровья, гости дорогие! Чего изволите? Комнатку на ночь или жаркое с кроликом, только что сготовилось? Скусное – спасу нет!

Здоровенный Николай смущенно потупил шальные глаза:

– Нам бы и того, и другого. Только…

– Что только, молодой человек?

– Протратились мы, хозяин. Все как есть! Все, что батюшка в дорогу дал, все на девок беспутных потратили. И сейчас идем до Москвы пешком и ищем добрых людей, которые помогут.

Поскучневший хозяин замахал руками:

– Молодые люди, я подаю только по воскресеньям божьим людям, которые у храмов сидят. В другие дни не подаю. Идите своей дорогой.

На вошедшего Федора, который сразу уселся за столик, никто не обратил внимания. Зато оба проходимца заметили бездельно сидевшую у окна дородную девицу, явно хозяйскую дочку.

– Хозяин, не христарадничаем мы. Делом отслужим. Скажи, что сделать, а мы уж с братом постараемся! А ты за работу нашу покормишь тем, что кухарочка накухарила, и спать положишь, где не жалко.

Из-за плеча брата выдвинулся Павел, бросавший короткие томные взгляды в сторону девицы. Длинные ресницы были выразительны и взывали к той, что оценит обладателя голубых глаз и блондинистых кудрей.

– Отработаете, говорите? – хозяин бросил оценивающий взгляд на широкоплечего Николая, – ну, отработайте. Потом посмотрим, чем вас накормить и куда уложить.

Девица вскочила с лавки, присоединилась к батюшке и что-то шепнула ему на ухо. Парни напряглись.

– Что ж, есть работка для вас. Идемте, покажу. А ты, Грушенька, посмотри пока здесь за порядком, да скажи Нюрке, чтобы барина обслужила, – кивнул хозяин на Авдеева.

Дотемна пришлось носить ведрами воду в огромные бочки рядом с баней, наводить порядок на заднем дворе, где кололи свиней, и чистить в конюшне, где в ряду других стояли и их кони.

Уморились, потеряли хулиганский юношеский задор и уже не смотрели в окно постоялого двора, из которого сочувственно выглядывал Федор. Из последних сил закончили заданный урок, стремясь, чтобы этот кошмар скорее прекратился. Смотреть друг на друга не хотелось. Почему возникла именно эта схема представления, уже никто и не мог вспомнить. Оба считали себя зачинщиками, каждому казалось, что брат страдает из-за него. На стадии планирования почему-то рассчитывали, что дело ограничится колкой дров, а уж этой забавой их было не испугать.

Федор издали наблюдал за своими подопечными, ждал, что они запросят пощаду и посмеются вместе с хозяином из-за розыгрыша. Но нет. Братья с честью выдержали испытание нелегким непривычным трудом. В конце концов, хозяин разрешил невольным работникам ополоснуться в бане и переночевать в сарае на сене. Ужин в сарай принесла хозяйская Грушенька.

Когда уже совсем по темну в сарай пробрался Федор, чтобы перемолвиться с подопечными, он обнаружил только Николая. На вопрос, где Павел, Николаша небрежно махнул рукой в сторону дальнего угла сарая и проговорил:

– Херувимчик, что с него взять?!

– Что вы творите, негодяи! А если хозяин застанет? Что делать будете? Здесь нет папы-генерала, который за чуб оттаскает, но выручит.

Николаша философски протянул:

– Что будем делать? Тикать, наверно. Да ты не бойся, Федор Ильич. Если что случится, твое дело вещички наши и коней вывести в ближайший лесок по дороге, а мы уж сами как-нибудь выберемся.

– В гроб вгоните, ребята! Я за вас отвечаю перед генералом.

– Сами ответим, Федя. Ты не бойся, иди спать. Переодеваться и выбрасывать вонючую одежду будем уже завтра. Правда, Грушеньке запахи не очень мешают. Иди, Федор Ильич, мы тут разберемся. Все по очереди. Не обидим девушку тоскующую.

***

Федор думал, что эта ночь не закончится никогда. Утром он с тревогой смотрел на хозяина и его дочку, но никаких признаков недовольства не увидел.

После стремительного завтрака он вывел коней во двор, долго прилаживал груз, надеясь, что сорванцы его увидят, и скорым шагом поехал к ближайшему леску по ходу из городка. Но его остановили чуть раньше.

Довольные, как могут быть довольными нашкодившие парни в семнадцать лет, его подопечные встретились на выезде из города. Они весело шли по дороге и жевали еще горячие пироги – такие же, какими сегодня Федор завтракал на постоялом дворе.

– Федор Ильич, голубчик! Давай речку найдем или прудик какой. Помыться нужно, да одежку сменить, а то уж больно… амбре.

– Шалопаи! Да чтобы я хоть раз вам что-нибудь эдакое позволил! В гроб вгоните!

– Не надо никуда вгоняться! Все же хорошо и все довольны? Отдай мне моего Виконта. Мой мальчик соскучился без дурного хозяина, – Павел обнял морду своего весело гарцующего коня, отдал ему остаток пирога и вскочил в седло.

Вскоре оба озорника уже мчались по полю.

***

До Москвы доехали не торопясь за десять дней дружно и без особых приключений, если не считать приключениями бегство от сурового вида мужика. Братья не сразу его заметили, когда совершили набег на поле с подсолнухами. Семечки были почти пустыми, удовольствия не принесли, но забраться на поле и открутить головку подсолнуха братьями нужно было позарез. Суровый мужик не догнал, семечки в деревне покупать не захотелось, поскольку это слишком просто и неинтересно, зато удалось помочь милой девушке собрать разбежавшихся гусей и сорвать сладкий поцелуй за помощь.

В Москве дядька Авдеев отправил на городском почтамте свой отчет генералу и получил от него послание. Прочитав письмо, улыбнулся в усы и хмыкнул, многозначительно глянув на братьев. На вопрос: «Что же там написал батюшка и дядюшка», отвечать не стал, сказав, что не велено. Николушка и Павлуша получили письма от матушек, полные наставлений и слез по поводу расставания.

В Москве остановились у тетушки Павлуши по отцовской линии. Тетушка обожала племянника и была счастлива встретить путешественников у себя. У нее же решили оставить впоследствии коней, поскольку не планировали брать их дальше.

Ни Федор, ни братья Москву почти не знали, поэтому с удовольствием ходили осматривать многоликий город. Ходили без особого плана, просто шли в произвольном направлении. Парням была интересна жизнь простого люда, до которой родители не допускали, поэтому актерство продолжалось, и на прогулку они выходили в одежде разночинцев. Тетушка удивлялась, даже пыталась спорить и ругаться, но племянник умудрялся ее успокоить очаровательными улыбками и кроткими словами, что так надо. Антонине Наумовне оставалось только смириться. Даже картуз и косоворотка на ее прекрасном племяннике смотрелись изумительно.

Однажды во время прогулки зашли достаточно далеко в незнакомый ранее район и решили отдохнуть, а заодно поесть в трактире. В заведении было достаточно людно. Казалось, что здесь обитают не самые обеспеченные горожане. Помещение было в меру прокуренным, в меру пропахшим пережаренным мясом и чесноком, в меру грязным.

У парней не было сомнения, что родителям здесь точно бы не понравилось. Потому следовала совершенно естественная в такой ситуации реакция: незнакомо, значит, надо исследовать.

Расположились за массивным деревянным столом. Тут же подскочил половой в довольно несвежем переднике, но с салфеткой на руке. Он взмахнул грязной тряпицей над столом, смахнул крошки на пол и подобострастно согнулся:

– Чего изволите-с?

Николай постарался придать себе максимально солидный вид и веско спросил:

– Что, голубчик, посоветуешь?

– Ежели желаете поскуснее, то извольте селяночку с осетринкой. Страсть как хороша! И расстегайчиков с налимьими печенками.

– Давай, голубчик, уважь гостей.

Половой метнулся исполнять заказ, только его и видно было. Павел развернул лежавшую на скамье чью-то газету, полистал ее, несколько раз фыркнул, наконец возмутился:

– Ну и куда это годится? Тут пишут, на Хитровом рынке инспекцию делали, чтобы определить, достаточно ли чистоплотно продавцы содержать свой товар.

– Ну-ну? – Николай отвлекся от разглядывания певчих птичек, содержащихся в клетках.

– Автор сообщает, что там ужас ужасный творится. Ножи и тумбы, на которых животных разделывают, никогда не моются, всюду грязь, нечистоты, смрад, гниение снятых шкур, запекшаяся кровь, черви, фу. Получается, у того трактирщика, у которого мы с тобой, Николашка, хулиганили, вообще чистота безукоризненная.

– Безукоризненной она стала после работы бесплатных заезжих молодцов, Херувимчик. А мне тот трактир больше запомнился скучающей Грушенькой. Ну-ка, покажи, где там ужасы описывают. Люблю всякие мандражи, чтобы под одеялом хотелось спрятаться, – и Николай подхватил газету.

Селянка и расстегаи и впрямь были выше всяких похвал. Видимо, этот трактир славился этими явствами, потому что к концу обеда почти все столы в трактире были заняты сосредоточенно жующими посетителями.

Когда были готовы рассчитываться и уходить, в трактире вновь приоткрылась дверь и в помещение проскользнула худенькая девушка лет восемнадцати. Быстро обведя глазами зал, девушка направилась к столу, где сидели Авдеев и его подопечные, и присела на край лавки.

– Угостите, господа, со вчерашнего дня не ела, – ясные глазки умильно заглядывали в лица мужчин, – могу отплатить, я умелая.

Половой, пробегавший с подносом с мисками, замахнулся на нее тряпкой:

– Иди отсюда, не мешай господам кушать. Иди, давай.

Но Николай был сыт и благодушен, поэтому бросил половому:

– Дай ей расстегайчиков ваших знатных. За наш счет.

– Слушаюсь-с. Только, господа…

– Иди, любезный. Принеси, что сказано.

– Слушаюсь-с.

Девушка, подскочившая со скамейки, снова села:

– Благодарствую, господа.

Пока ждали полового с заказом, Николай строго выспрашивал у девушки, сколько ей лет, где живет. Девушка отвечала смущенно, но довольно складно, а сама все ближе придвигалась к Павлу, который сидел, свободно откинувшись на спинку. Тот фыркал, как довольный кот, и, кажется, даже поглаживал тоненькую ручку, лежащую на скамье. Авдеев не вмешивался, только внимательно слушал.

Половой вернулся не очень довольный. Он сунул девушке в руки расстегаи, завернутые в промасленную бумагу, и коротко бросил:

– Иди уже.

Девушка вскочила со скамьи, схватила аппетитно пахнущий сверток и опрометью бросилась на выход, даже не поблагодарив.

Реакция братьев была одинаковой:

– Ну что же ты так грубо, любезный.

– Надоели они, эти девки, спасу нет. А оне разные бывают, господа. Иная молодая, а уже все прошла, да на все способная. Извольте счет-с.

Пока Федор расплачивался, решали, куда теперь отправиться. Притихший Павел хлопал себя по карманам и что-то бормотал себе под нос.

– Павлушка, пойдем. Ты что, блох ловишь?

Павел как-то растерянно протянул:

– Братцы, часов нет. Точно помню, пристегивал утром и смотрел время, когда гуляли. Коля, это папины часы, которые он мне дарил, с дарственной надписью…

– Может, под стол закатились?

Возле посетителей, которые двигали скамью и шарили по карманам, снова остановился бегущий половой.

– Что-то еще угодно, господа?

– Да вот, братец, часы закатились куда-то.

Половой медленно покачал головой.

– Эх, господа. Говорил я, что этих девок нужно гнать. Шалава паскудная.

– Ты думаешь, это девушка?

– А кто ж еще? Они тут ходят и ходят. Некоторые приходят и ждут, когда добрый человек покормит, другие клиентов ищут, а есть такие, что добром чужим разживаются. Мы их гоняем, а они все ходят. Эх, Хитровка рядом, оттель тянутся. Потаскушки тамошние. Нарочно вид ангельский представляют, чтобы пожалели их.

– А конкретно эту девушку ты знаешь по имени?