Глава 2. Неприятная реальность

Казалось, в положении Михаила самое неприятное – это юный возраст. Зеркала у него не было, но судя по размеру рук и ног, худощавому телу не более десяти-двенадцати лет от рода. Кто из взрослых мужчин свяжется с таким мелюзгой? Один в поле не воин, это каждый знает. Разве что удастся внедриться в сложившийся мужской коллектив на роль разведчика или шпиона. А дальше что? В чем его супер-задача в сложившихся обстоятельствах?

Он даже не знал, есть ли в этом мире Лиза, есть ли смысл ее искать и спасать, или именно Лиза должна спасать его тело в двадцать первом веке. А она в Марракеше, в не самом цивилизованном мире с точки зрения европейцев и европейской медицины.

В прошлый раз перед его переходами в другие миры всегда случалась гроза, в этот раз грозы не было. Просто разговаривали о предстоящей поездке в отдаленные деревни. Непонятно, что спровоцировало перемещение.

В сгущающихся сумерках в сарае, в котором не было никаких источников света, народ разговорился. Тяжелые раздумья Миши прервала беседа давешнего седоволосого негра с его соседом с другой стороны. Седовласого, как оказалось, звали Набу, а его собеседника – Барак, и он был даже в рубахе все того же грязно-серого цвета. Они разговаривали на каком-то африканском наречии, и Миша их с трудом, но понимал. Возможно, это был навык бывшего хозяина тела, или подтянулись знания, полученные в прошлое перемещение.

Разговор оказался очень занимательным. Первый странный звоночек для Миши прозвенел, когда Набу рассказал, что его только что привезли на корабле из Африки. Вывод один – это уже не Африка. Следом Барак поведал, что старый хозяин решил его перепродать, и потому поместил в этот сарай, значит, Барак уже где-то жил в положении раба, и стал невольником уже некоторое время назад.

Вот тут-то стали понятны странные сны о нахождении на борту корабля. Значит, Миша тоже (вернее, хозяин тела) плыл на корабле работорговцев, и это реальные воспоминания несчастного негритянского мальчика всплывали в горячечном сне. Значит, все же это не Африка. Тогда что? Куда привезли рабов?

Стало понятнее, когда Барак обмолвился, что Вирджиния – не самый плохой вариант для рабов. Куда хуже могло быть, если попадаешь совсем на юг. Значит, Вирджиния. Значит, Северная Америка.

Миша по-русски прошептал себе под нос пару крепких слов. По-русски, чтобы никто не понял, приняв за одно из африканских наречий. Он опять оказался слепым котенком в сложившихся условиях.

Он выполнил свое обещание, которое давал сам себе под черным небом Африки. Ему тогда очень не хватало знаний географии, истории, биологии континента. Вернувшись домой, он прочитал все, что мог найти, касающееся Африки. Его уже можно было назвать экспертом в некоторых областях. Но стремление к знаниям ограничивались Африкой.

Мише в голову не могло прийти, что будет вторая серия приключений и придется пожить в Северной Америке все в тех же непонятных восемнадцатом или девятнадцатом веке. Вряд ли раньше, хотя Миша из курса школы не помнил, что было на американском континенте раньше восемнадцатого века. Насчет двадцатого века можно было еще подумать. Вроде, на юге рабы были и в двадцатом веке.

Набу услышал, что юный сосед что-то зло шепчет себе под нос, и повернулся к нему:

– Что говоришь, парень? Скажи мне, я понимаю твой язык.

Миша проглотил пару особо заковыристых простонародных русских определений собственной тупизны и безграмотности и решил присоединиться к разговору старших. Почитание старших, видимо, диктовало юное тело, да и сам Миша понимал, что придется соответствовать полученным внешним данным, потому говорил очень почтительно, как подросток, воспитанный в определенных традициях:

– Дядя Барак, не сочти за дерзость, а что такое Вирджиния?

Набу и еще несколько мужчин присоединились к просьбе:

– Расскажи, Барак.

– Да что я знаю? Я сам здесь совсем недавно, меня, так же как вас, привезли на большом корабле. Знаю только то, что другие черные рассказывали на плантации, куда меня сразу с корабля продали. Они и сказали, что это место называется Вирджиния, а есть еще Кентукки, Алабама, Джорджия. Чем южнее продадут, тем хуже. Есть какой-то «Нижний Юг», как его называют, там рабам вообще жить тяжко. Там белые южане злее, говорят. А мы здесь на «Верхнем Юге».

– Что ты делал на плантации?

– Самую тяжелую работу делал. А для чего еще нужны чернокожие белым? На полях работал, за скотиной ухаживал.

– Дядя Барак, а почему тебя хозяин решил продать? Ты долго у него работал?

– Эх, парень, – вздохнув, проговорил Барак, – меня купил хозяин плантации масса Дэвис, да он помер. Приехал его сын. Сказал, что ему столько рабов не нужно, ну и оставил себе тех, которые на них давно работали, а меня решил продать. Еще была Эмми, но он ее продал соседу, у которого работает муж Эмми. Вот теперь прошу богов, чтобы не перепродали совсем на юг, уж больно разговоры про них страшные.

– А сбегать не пробовал, дядя Барак? – Миша решил повернуть разговор в нужное русло.

– Эх, какой ты бойкий, парень! А куда тут бежать? На большой корабль, чтобы попасть в Африку в родные места, не попадешь. Просто так болтаться не получится. У каждого черного должен быть хозяин или бумага от хозяина, что он тебя отпустил или ты выкупился. Бывает еще такая подорожная бумага, когда хозяин разрешает своему рабу в определенные дни отлучаться из поместья или дома. Остальных беглецов ищут специальные люди с собаками. Они-то местность знают, а черные не знают.

Полдня побегает такой шустрый малый в поисках свободы, да попадется ловчим отрядам. Там или собаки погрызут, или подстрелят, или кнутами отходят так, что жизнь не мила будет. Сколько таких разговоров я уже слышал! Каких крепких парней ловили да ломали! Раз сбежит, два сбежит – и уже кажется ему, что у хозяина всяко лучше, чем по лесам бродить, да к собачьему лаю прислушиваться. Собаки, если след возьмут, обязательно найдут!

Так что и не думай, парень, бежать. Невозможно здесь черному без вольных бумаг прожить.

Откуда-то из удушливой тьмы незнакомый голос добавил:

– Дадут тебе хозяева новое удобное имя и будешь ты всю жизнь жить под фамилией хозяина. Был Бонта из деревни Багани, будешь Том Гаррис господ Гаррис или Тоби Вильямс господ Вильямс. Эх, жизнь!

Барак добавил:

– Это точно. Хозяевам мое имя Барак не понравилось, и я у них был Мэт Даррел, под этим именем меня завтра продадут, и у меня будет новая фамилия от моих новых хозяев.

Старик Набу спросил:

– А те люди, Барак, которые жили с тобой на плантации, они давно уже в этой клятой Америке?

– Очень давно, Набу. Многие черные уже родились здесь, поженились, да детей нарожали. Совсем родные места уже забыли, привыкли к хозяевам, о свободе и не думают. Здесь много таких. Только спокойной жизни у них все равно нет. Здесь ты родился, или под солнцем Африки, но в любую минуту семью могут разлучить, мужа продать в одни руки, жену – в другие, а детей – вообще по разным местам разогнать.

Чей-то голос добавил:

– Это так. Продадут новым хозяевам, а те заставят взять нового мужа или жену. Сопротивляйся – не сопротивляйся, хозяину все равно, что где-то у тебя есть муж или жена.

– Вчера люди еще жили семьей, а сегодня уже в слезах и криках разъезжаются по разным хозяевам и знают, что вряд ли когда-то еще встретятся. Что тут бывает, когда детей от матерей отрывают! – с тяжелым вздохом договорил Барак.

Повисла звенящая тишина. Тихий женский голос произнес:

– Двух детей, двух моих крошек отняли у меня. Я их никогда не увижу. Такая у нас судьба в этой Америке. Отвернулись от нас боги.

От двери в сарай раздался громкий стук, дверь отворилась, пропуская с улицы свет от костра, и раздался громкий голос, кажется, все того же веселого разносчика еды. Говорил он действительно по-английски, в этом Миша был уже совершенно уверен.

– Ну-ка спать, чернявые! Утром чуть свет встанете и приведете себя в порядок, чтобы понравиться покупателям. У каждого из вас завтра появится хозяин. Наш мистер Сэм Робинс очень не любит, когда товар плохо выглядит и не продается сразу. Так что, укладывайтесь, а мы вас, красавчики, будем охранять всю ночь, – оратор хрипло захохотал и закончил, – чтобы никому не пришло в голову бежать.

Пойманные рабы потом очень скверно себя чувствуют, познакомившись с нашими собачками и кнутами. Раны мучительно долго заживают и сильно болят, имейте в виду, не будь я Пит Деррик. Вы меня не понимаете, дикари, но среди вас есть те, кто уже пожил в нашей прекрасной Америке. Переведите всем остальным на вашем варварском наречии.

Охранник, оказавшийся Питом, захлопнул дверь и задвинул лязгнувший засов. Миша почти все понял из этой речи, всем остальным угрозы Пита перевел Барак. В темноте послышались шуршание, вздохи, сдавленное рыдание, но вскоре все затихло.

Миша с трудом улегся, стараясь не тревожить раны. День закончился, а никакого даже намека на план действий не появилось. В голове проносились только безрадостные мысли.

– Вот хреново. Удрать пока точно не получится. Никакой железки нет, нечем поковырять замок на кандалах, а с ними в окошко не пролезть не получится, да и без кандалов вряд ли выйдет. Раны болят, и народу вокруг много, неизвестно что за люди. Темно, хоть глаз выколи. Рабам свет не полагается, видимо.

Придется осматриваться в этой чертовой Вирджинии и плыть по течению. Плыть по течению – это значит завтра получить хозяина. Ну да ладно, не в первый раз. И сейчас, судя по всему, тоже какой-то хозяин есть, какой-то Сэм Роббинс. В прошлый раз в клятой Африке тоже хозяева были, правда, не все выжили. Лишь бы Лизка в этой истории не пострадала. Достался же ей муж незадачливый, то в одну ситуацию попадет, то в другую.

Михаил поерзал, устраиваясь на правом боку, закрыл глаза и приказал себе уснуть. Получилось не сразу. Сначала в голове возникли картинки из жизни в родном дальневосточном городе. Потом лежал и вспоминал, как ездил с Лизой в свадебное путешествие в Таиланд, как они вдвоем почти ежегодно изучали Африку, пытаясь найти место, где могла быть та деревня Камни, которую основал Миша с чернокожими друзьями.

Только рождение близняшек заставило изменить эту привычку, и потом еще дважды Миша ездил один, потом мама взяла на себя заботу о подросших внуках, и они снова ездили вдвоем, а однажды даже вчетвером с детьми, но тогда маршрут был выбран максимально щадящим. Пришлось на это пойти, потому что дети, которые в очень адаптированном варианте знали историю с путешествиями своего папы, измучили просьбами показать Африку. Истории, конечно, рассказывались им в формате придуманных сказок, но ребятишки очень привязались к героям историй.

Эта странная привязанность к путешествиям в Африку удивляла не только маму, но и коллег по отделению полиции и руководство. Но чаще всего начальство шло навстречу странным привычкам семейства Беловых и давало отпуск им одновременно.

Наконец Миша уснул.

Сны уже не были кошмарными. Но память тела взяла в них верх, и Миша с щемящей нежностью наблюдал картинки из жизни черного подростка. Он многое уже видел в своем прошлом африканском приключении, и ему все было понятно в этих видениях.

Сначала он видел, как со стуком пестиков, которыми женщины растирали просо, кускус и земляные орехи, просыпается глухая африканская деревушка. Потом хозяйки добавляли в получившуюся смесь муку футо и получалась немного сладкая каша, которую с удовольствием поглощала большая семья. К вечеру в деревне возвращались мужчины-охотники, чаще всего они приносили антилоп, и тогда до темна взрослые занимались чисткой и выделкой шкур.

Затем появились сцены обучения. Видимо, обладатель тела очень любил учиться, и он вспоминал, как возле центрального баобаба собиралась толпа ребятишек, и высокий худой старик что-то им рассказывал.

Не было сомнений, снились самые запоминающиеся моменты из жизни, или то, что оказало влияние на жизнь парня, его семьи и деревни. Потому пришлось пережить тяжелые минуты расставания с умершими родственниками. Причем, память возвращала в те дни очень глубоко, заставляя вспоминать, как удары барабанов разносили по округе весть о тяжелой утрате, чтобы все знавшие покойника могли присоединиться к прощанию.

Перед Мишей проходила траурная церемония. Он видел, как мужчины приносили обтесанное бревно, на которое укладывали обернутое в белую ткань тело усопшего, и плакальщицы обходили вокруг него с молитвами и причитаниями.

Потом картинка прерывалась, видимо, тело парня не хотело возвращаться к тяжелым минутам предания земле. Зато всплыли картинки ежедневной жизни мирного селения, как женщина, видимо, мама, потому что тело очень сильно реагировало на стройную высокую негритянку, работает на примитивном ткацком станке. Миша долго смотрел на то, как спряденные нити превращались в полосы ткани на ножном деревянном станке, а потом наблюдал, как хозяйка смешивала воду, золу и листья индиго, чтобы получить ткани темно-синего цвета.

Видимо, тело молодого негра до такой степени испытывало тоску по привычной жизни, что картинки африканского быта доминировали в сознании и не давали Михаилу вспомнить эпизоды из его жизни в двадцать первом веке. Только под утро во сне промелькнул образ Лизы, и от этого Миша проснулся, как от толчка.

Да, локация и вводные за ночь не изменились. Все тот же сарай где-то в рабовладельческой Вирджинии и черное тело подростка. Все же это не был просто кошмарный сон, и вокруг него лежали люди, которых сегодня будут продавать и покупать. И его тоже кто-то купит.

К тому моменту, когда загремел закрывающий засов и двери распахнулись, все уже проснулись и вопль Пита Деррика о том, что пора жрать и убираться к новым хозяевам, никого не разбудил. Барак обреченно перевел эти слова для всех.

Миша безропотно съел жидкую кашу и стал ждать, что же будет дальше. Почему-то сегодня, когда тело стало болеть чуть меньше, вчерашнего подавленного состояния не было. Появилась непонятно на чем основанная уверенность, что все завершится хорошо, как и в первый раз. Теперь оставалось только пройти предлагаемые судьбой приключения. Мучила только мысль о Лизе. Он – мужчина, он справится. Лишь бы жене, детям и маме ничто не угрожало.

Вскоре снова распахнулась дверь и вошел солидный мужчина лет пятидесяти в сопровождении все того же Пита. Мужчина оглядел присутствующих и звучным голосом произнес:

– Ну что, пора готовиться к торгам. Вам дали возможность отдохнуть, и вы должны показать себя в лучшем виде, чтобы вас захотели купить. Хватит есть мой хлеб. Не сметь выглядеть хмуро. Не сметь стонать и жаловаться на раны, – тут мужчина бросил мимолетный взгляд на Мишу, – все свои раны вы заслужили, и нечего выставлять их напоказ. Улыбаться и быть почтительными – так должен вести себя хороший раб. Почтенные покупатели любят, когда товар хорошо выглядит, поэтому сейчас натрете свои грязные тела этой штукой, которую вам выдаст Пит. У кого есть раны – он выдаст мазь, я слишком добрый хозяин, чтобы заставлять вас страдать.

Пит радостно заржал, подобострастно заглядывая в глаза мужчине, а тот закончил свою речь:

– Через полчаса каждый из вас должен сиять на солнце. Все, приступайте. Скоро начнут собираться покупатели, нельзя заставлять их ждать.

Мужчина подождал, пока добровольный переводчик Барак перевел его слова, и вышел из сарая, а Пит притащил какую-то плошку с маслом, которое следовало нанести на кожу для блеска. Обещанную мазь от ран он просто плюхнул ложкой из большой банки на ногу Мише и еще двум мужчинам, наказав намазать на нужные места, и тоже ушел. Все помолчали, потом потянулись к плошке. Барак выразил общее мнение:

– Ничего не поделаешь. Они здесь хозяева и придется делать все, что скажут.

Миша вздохнул и принялся отдирать присохшую к ранам ткань штанов, чтобы нанести подозрительного вида субстанцию. Было очень больно, раны закровили, но делать было нечего. Обезболивающее рабам не полагалось. Зато получилось изобрести пару новых замысловатых ругательств. Ребята из родного отделения оценили бы.