Судья повернулся и жестом пригласил ее подняться на кафедру. Питер ободряюще похлопал ее по колену. Пока она шла к кафедре, под ее подошвами поскрипывала металлическая опалубка – там, где была плохо привинчена. И это были единственные звуки, которые раздавались в зале. Потом кто-то кашлянул, зал наполнился обычным негромким шумом. Джульетта оперлась о кафедру и поразилась смеси цветов, раскрасивших зал собрания: синие, белые, красные, коричневые, зеленые, – каких только комбинезонов здесь не было. А поверх – хмурые лица. Озлобленные люди со всех этажей укрытия. Джульетта сглотнула и поняла, насколько не готова держать перед ними речь. Она надеялась выдавить пару слов, поблагодарить людей, заверить их, что неустанно работает над тем, чтобы сделать их жизнь лучше. И попросить, чтобы ей дали хотя бы шанс, чтобы завершить начатое.

– Спасибо… – заговорила она, но судья подергал ее за рукав и показал на микрофон, который стоял на кафедре. Кто-то в черном, сидевший в зале, крикнул, что им ничего не слышно. Джульетта повернула микрофон ближе к себе и увидела, что лица в толпе в точности те же, что были тогда на лестнице. Взгляд их был насторожен. Первоначальное обожание, или нечто вроде того, выплеснулось в подозрение.

– Я сегодня здесь для того, чтобы выслушать ваши вопросы. Узнать ваши заботы… – Джульетта была напугана тем, как громко она это сказала. – Но сперва я хочу сказать пару слов о том, что мы надеемся в этом году завершить…

– Ты уже впустила сюда отраву? – крикнул кто-то из задних рядов.

– Что? – не поняла Джульетта.

Она прочистила горло. Встала какая-то женщина с ребенком на руках:

– С тех пор как ты вернулась, у моего ребенка все время жар и температура!

– Другие укрытия существуют? – выкрикнул кто-то еще.

– Ну и как там снаружи?

В среднем ряду встал мужчина с багровым от ярости лицом:

– Что вы делаете внизу, почему там так шумно?..

Поднялись еще несколько человек и тоже стали кричать. Их вопросы и требования слились в единый шум, в работающий двигатель гнева. Плотно набитая людьми центральная часть зала переместилась в проходы – людям требовалось пространство, чтобы тыкать пальцами в стороны и размахивать руками, привлекая к себе внимание. Джульетта разглядела отца. Тот стоял далеко позади и выделялся на фоне толпы хмурым спокойствием на лице.

– Говорите по очереди, – попросила Джульетта.

Она выставила перед собой ладони. Толпа хлынула в направлении кафедры, когда громыхнул выстрел. Джульетта вздрогнула.

Громыхнуло еще – это судья пустил в ход молоток. Он снова и снова лупил по деревянному диску на кафедре, тот подпрыгивал и вертелся. Стоявший возле двери помощник шерифа Хойл очнулся от транса и стал проталкиваться сквозь толпу в проходе, уговаривая всех вернуться на место и замолчать. Питер Биллингс тоже встал со скамьи и кричал, чтобы все успокоились. Через какое-то время толпу окутала тишина. Но что-то держало этих людей в напряжении. Это было как мотор, только набирающий обороты, – электрическое гудение, готовое вырваться из-под спуда, но пока сдерживаемое.

– Я не могу сказать, что там снаружи… – Джульетта тщательно подбирала слова.

– Не можешь или не хочешь? – крикнул кто-то.

Крикуна сразу же усмирил яростный взгляд помощника шерифа Хойла, который прохаживался по проходу.

Джульетта глубоко вдохнула:

– Не могу сказать, потому что мы не знаем. – Она подняла руку, успокаивая толпу. – Все, что нам рассказывали о мире за нашими стенами, было ложью, фальшивкой…

– А откуда нам знать, что и ты не лжешь?

Она отыскала взглядом того, кто спрашивал.

– Потому что я, а не кто другой, признаю, что мы ни черта не знаем. Именно я пришла вам сказать, что нам следует выйти наружу и увидеть все своими глазами. Свежим взглядом. С реальным интересом. Я предлагаю сделать то, что еще никогда не делалось: выйти, взять образцы, исследовать воздух снаружи и узнать, что за чертовщина творится с миром…

Окончание фразы утонуло в криках с задних рядов. Люди опять повскакивали, хотя сидевшие рядом пытались их утихомирить. Кому-то стало любопытно. Кто-то пришел в еще большую ярость. Хлопнул молоток, а Хойл выхватил дубинку и помахал ею, стоя у первого ряда. Но толпу было уже не успокоить. Питер шагнул вперед, опустив ладонь на рукоять пистолета.

Джульетта попятилась и сошла с подиума. Взвизгнули динамики, это судья задел микрофон. Деревянный кружок куда-то свалился, и Пикен теперь лупил молотком по кафедре. Джульетта заметила на ней вмятины, оставшиеся от прежних попыток восстановить порядок.

Хойлу пришлось отступить к сцене, когда толпа ринулась вперед. Многие все еще выкрикивали вопросы, но большинство охватила несдерживаемая ярость. На губах людей выступила пена. Джульетта услышала новые обвинения, увидела женщину с ребенком, обвинявшую Джульетту в какой-то болезни. Марша подбежала к заднику сцены и распахнула металлическую дверь, выкрашенную под дерево, а Питер махнул Джульетте, приглашая ее в кабинет судьи. Ей не хотелось уходить. Джульетта хотела успокоить этих людей, сказать, что она желает им только добра и что она все может исправить, если ей всего лишь дадут попробовать. Но ее уже тянули назад, мимо раздевалки с мантиями, висящими на плечиках, словно тени. Затем по коридору с портретами бывших судей по стенам. И дальше, к металлическому столу, также выкрашенному под дерево. Крики за спиной как отрезало. Некоторое время в дверь лупили кулаками, и Питер ругался. Джульетта рухнула в старое кресло с прорехами на коже, залепленными липкой лентой, и закрыла ладонями лицо. Их гнев был ее гневом. Она чувствовала, что невольно перенаправляет его на Питера и на Лукаса, сделавших ее мэром. А на Лукаса еще и за то, что он упросил ее вместо прокладки туннеля явиться сюда, наверх, прийти на это собрание. Как будто это столпотворение можно было утихомирить.

Дверь на секунду приоткрылась, впустив шум из зала. Джульетта ожидала, что к ним присоединится судья. Но вместо него увидела отца.

– Папа? – Джульетта удивилась.

Она выбралась из старого кресла и пересекла помещение, чтобы поприветствовать отца. Тот обнял ее, и Джульетта отыскала место на отцовской груди, то, где голова ее еще в детстве обретала уют.

– Я услышал, что ты можешь прийти, – прошептал отец.

Джульетта ничего не сказала. Не важно, сколько тебе лет, годы растворились после этой встречи с отцом, после его объятий.

– Еще я узнал о том, что ты задумала, и не хочу, чтобы ты выходила наружу.

Джульетта отступила на шаг и взглянула отцу в лицо. Питер скромно отошел. Когда дверь приоткрылась, шум в зале был уже не таким громким, и Джульетта догадалась, что это судья впустил к ней отца, сам же Пикен остался успокаивать толпу. Итак, отец видел, как люди реагировали на нее, и слышал, что они говорили. Она с трудом удержала внезапно выступившие слезы.

– Они не дали мне даже шанса им объяснить… – сказала она, вытирая глаза. – Папа, там есть другие миры, вроде нашего. Это полная дурь – просиживать время здесь и сражаться между собой, когда эти миры есть…

– Я не про туннель. Я слышал, ты собираешься выйти наверх.

– Слышал… – Она снова вытерла глаза. – Лукас… – пробормотала она.

– Не Лукас. Нельсон, ваш техник, пришел ко мне на медосмотр и спросил, буду ли я готов, если что-то пойдет не так. Мне пришлось притвориться, будто я знаю, о чем это он. Подозреваю, ты как раз собиралась объявить собравшимся о своих планах?

Он посмотрел в сторону раздевалки.

– Нам нужно знать, что там, снаружи. Папа, они даже не пытались что-то улучшить. Мы практически ничего не знаем…

– Тогда пускай это выяснит какой-нибудь другой чистильщик. Пусть выйдет и соберет образцы. Но только не ты.

Она покачала головой:

– Никаких новых очисток не будет, папа. Пока мэром остаюсь я. Я никого не пошлю наружу.

Отец положил руку ей на плечо:

– А я не позволю отправиться туда моей дочери.

Джульетта отступила на шаг:

– Прости, но я должна это сделать. Я приму все меры предосторожности. Обещаю.

Лицо отца было каменным. Он повернул руку и уставился на свою ладонь.

– Нам не помешала бы твоя помощь, – сказала Джульетта, надеясь перебросить мостик через любую трещину между ними, которую, как ей представлялось, она создавала. – Нельсон прав. Было бы здорово иметь в команде врача.

– Я совершенно не хочу в этом участвовать, – объявил отец. – Вспомни, что случилось с тобой в прошлый раз.

Он посмотрел на ее шею, где раскаленный металлический воротник комбинезона оставил полукруг шрама.

– Тогда был пожар, – сказала Джульетта, поправляя комбинезон.

– А в следующий раз будет что-нибудь еще.

Так они стояли, не отводя глаза друг от друга, здесь, в этом помещении, где людям выносят приговоры, и Джульетта вновь ощутила знакомое искушение убежать от конфликта. Но все это уравновешивало желание ткнуться лицом в грудь отца и расплакаться. А женщине ее возраста такое не дозволено. Тем более если она механик.

– Я не хочу снова тебя потерять, – сказала она отцу. – Ты единственный из семьи, кто у меня остался. Прошу тебя, поддержи меня.

Слова эти дались ей с трудом. Сказано было хотя и уязвимо, но честно. Частичка Лукаса жила теперь в ней, это он взрастил в Джульетте прямоту и уверенность.

Она подождала реакции и увидела, как лицо отца становится мягче. То ли ей показалось, то ли он и вправду сделал шаг в ее сторону и ослабил глухую до этого оборону.

– Я тебя осмотрю до выхода и потом, – пообещал он.

– Спасибо. Да, раз уж мы заговорили об осмотре, то хочу кое о чем спросить. – Она закатала рукав комбинезона до локтя и уставилась на белые следы вдоль запястья. – Ты слышал когда-нибудь о том, что шрамы со временем исчезают? Лукас думает, что… – Она взглянула на отца. – Они у меня пройдут?

Отец глубоко вдохнул и задержал дыхание. Его взгляд скользнул над ее плечом и устремился вдаль.

– Нет, – сказал он. – Только не шрамы. И время тут ни при чем.

16

Укрытие 1

Для капитана Бреварда заканчивалась седьмая смена. Осталось три. Еще три смены сидеть на посту охраны у проходной, перечитывать очередной раз одну и ту же стопку романов – пока их пожелтевшие страницы не сдадутся и не начнут разваливаться. Еще три смены обыгрывать в настольный теннис своих помощников – в каждую смену нового – и рассказывать им байки о том, что, мол, давненько он не брал в руки ракетку. Еще три смены все той же опостылевшей пищи, тех же старых фильмов и все того же старья, что встречало его после пробуждения. Еще три. Он справится.

Начальник службы безопасности Первого укрытия считал теперь смены примерно так, как когда-то годы до пенсии. «Пусть они пройдут скучно и без событий» – такова была его мантра. Обыденность – это хорошо. Течение времени было вкуса ванили. Такие мысли вертелись у него в голове, пока он стоял возле открытой криокапсулы, внутренности которой были в пятнах засохшей крови, а мерзкий привкус во рту совершенно не походил на ванильный.

Камера в руках его помощника Стивенса ослепительно сверкнула, когда молодой мужчина сделал очередной снимок. Тело из нее извлекли несколько часов назад. Медицинский техник, обслуживавший соседнюю капсулу, заметил на крышке той, рядом с которой возился Стивенс, мазок крови. Он счистил половину мазка, прежде чем понял, что это такое. Теперь Бревард рассматривал следы, оставшиеся после тряпки техника. Он сделал очередной глоток горького кофе.

Пар из кружки уже не шел. Воздух на складе тел был холодным. Бревард терпеть не мог сюда приходить. Он ненавидел день, когда здесь просыпался, когда его привозили сюда и укладывали в спячку, он ненавидел это место за то, во что оно превратило его кофе. Бревард сделал еще глоток. Осталось три смены, а потом пенсия или отставка, что бы эти слова ни значили. Никто не заглядывал в будущее так далеко. Самое большее только до следующей смены.

Стивенс опустил камеру и кивнул в сторону входа:

– Дарси вернулся, сэр.

Они повернули голову в сторону ночного охранника, шагавшего через зал с криокапсулами. Сегодня рано утром Дарси первый оказался на месте преступления, потом разбудил Стивенса, а тот разбудил своего начальника. Дарси отказался пойти поспать, как ему было сказано. Он настоял на том, чтобы сопровождать тело к врачам, и вызвался дождаться результатов анализов, пока остальные работают. К ним-то он теперь и спешил, размахивая листком бумаги чуть более энергичней, чем следовало бы.

– Не выношу этого парня, – шепнул Стивенс шефу.

Бревард дипломатично отхлебнул кофе, наблюдая за приближением своего подчиненного. Дарси был молод, лет примерно тридцати. Блондин с вечной глуповатой улыбкой, он был из породы тех неопытных полицейских, которых обыкновенно назначают в ночные смены, когда на голову сыплется самое что ни на есть дерьмо. Пусть нелогично, зато традиция. А накопленный опыт дает право на крепкий сон в то время, когда на улицы выходят всякие психи.

– Вы не поверите, что у меня есть, – заявил Дарси еще за двадцать шагов до них и с явным нетерпением.

– Есть совпадение, – сухо отозвался Бревард. – Кровь на крышке совпадает с кровью в капсуле.

Он едва не добавил, что вот чего у Дарси точно нет, так это кружки горячего кофе для него и Стивенса.

– Это еще не все. – Дарси был раздосадован. – А как вы узнали?

Он несколько раз глубоко вздохнул и протянул шефу отчет.

– Такие совпадения возбуждают, – пояснил Бревард, принимая листок. – Ты им так размахивал, как будто тебе не терпелось это сказать. А юристы и присяжные всегда возбуждаются, когда что-то совпадает.

«И еще сопливые новички», – хотелось ему добавить. Он не знал точно, чем занимался Дарси до того, как пошел в полицию, но явно не полицейской работой.

Взглянув на отчет, Бревард увидел стандартную картину совпадения ДНК: две серии черточек, одна над другой, и линии, соединяющие похожие черточки. И эти образцы были идентичными: ДНК из капсулы и кровь с крышки.