– Маргарита, я не осуждаю. Я очень рад, что стану дедушкой, – пока я была в себе, отец незаметно подошёл и, приподняв моё лицо за подбородок, заглянул в глаза.

В его же искрились совсем незаметные слёзы счастья, делая взгляд серо-голубых глаз нереальными. Отец обнял, а я наконец могла дать волю эмоциям и счастливо рассмеялась, выдыхая накопившееся напряжение.

– Ну ладно, малышка, нам пора, пока Ванька не пришёл за нами. А ты же знаешь, он не любит ждать.

– Да, пап. Но у тебя же, интервью?

– Точно, – хлопнул он себя по голове. – Ладно, тогда ты иди к дяде Ване за инструкциями, а я поехал. Без охраны теперь ни шагу, дождись Константина, – пригрозил он пальцем.

– Ну пап! Я же с водителем, да и посмотри, на меня: парик не одела, без косметики, растрёпанная и шубку неприметную одела. Никто не узнает во мне твою повариху и уж тем более дочь. Я редко мелькаю с тобой.

– Не спорь с отцом! На твоих плечах теперь ответственность по боле собственной жизни.… И милая, – он поцеловал меня в висок, – кому надо, те знают кто моя дочь. Знаешь же, я контролирую газеты, что бы ненужная информация ни просочилась в общественность.

– Хорошо, папа! Дождусь Константина Романовича. Ведь он теперь от меня точно ни на шаг не отойдёт. Ты только ему доверишь две своих кровиночки?

– Умница моя. Всё, до вечера. Извинись перед Ванькой. И готовься отвечать на каверзные вопросы, вечером тебя ждёт допрос с пристрастиями.

Отец ушёл, а я вздохнула, наконец, своей полной четвёрочкой. Как же хорошо, словно гора с плеч свалилась. В приподнятом настроении я выпорхнула как божья коровка, ключевое слово коровка, из кабинета и полетела к дяде Ване. Надо услышать из уст опытного гинеколога, что такое непорочное зачатие и с чем его едят.

Мой шустрый забег резко превратился во манёвренный. Вот и кто занимался планировкой этих узких коридоров? Загнать бы его сюда и отпустить в свободное плавание среди громыхающих тележек и медсестёр, снующих туда-сюда.

Об этом я думала, потирая жахнутый чьей-то могучей грудью лоб. Причём эта грудь стояла напротив, затянутая в белоснежную рубашку с золотистыми пуговицами, на резном орнаменте которых, алела капля моей крови.

– Аккуратнее надо быть, Кубышка!

Я вспыхнула от стыда. Да, не модель с похабного журнальчика, коим этот индивид явно не брезгует. Подумаешь, не похожа я на первый весенний цветочек – вся красная, да запыхавшаяся. Не обязательно же об этом говорить незнакомому человеку!

Я уже задрала голову, чтобы обхаять в ответ медведя. Между прочим, он виноват не меньше меня, ходит как у себя дома, а тут на каждом шагу сначала живот видно, а потом его счастливую обладательницу. И совсем не важно, что при моих пяти-шести неделях, мой живот тоже выглядывает впереди меня… совсем чуть-чуть. Прямо капелюшечку.… Но что-то я отвлеклась.

Задрала голову и, поймав внимательный взгляд, едва не села.

– Извините, – пошатнулась и, схватившись за стену, стала медленно ползти по ней, подальше от медведя.

– Эй, ты в порядке? – участливый тон хриплого голоса породил вовсе не мурашки и бабочек в животе, а дикое желание, несмотря на свои габариты бежать, сверкая пятками.

– Всё прекрасно! – выплюнула и, нащупав поворот, резко скрылась за ним, пока будущий непорочный папка не узнал меня. Я тогда в парике была, да и волосы лицо закрывали.

А я же узнала, хоть тогда он и был с бородой. Но такие глаза западают в душу на всю жизнь. Про тату на правом предплечье и шрам вдоль мощной грудной клетки я предпочитала не вспоминать. И так ком к горлу подкатывал.

Ту-ту-ту! На воздух, надо срочно на воздух! – клацали зубы, нервно отбивая сигнал sоs.

Ведь не узнал? Не мог, просто не мог! – сигналил мозг сердцу, пока я зачем-то петляла по коридорам больницы. Самосохранение ещё не рухнуло под натиском скачущих гормонов, и я думала о будущем малыше. Мне надо к Ивану Дмитриевичу обязательно. Направление на анализы и…

А может, пока медведь здесь как-нибудь кровушки его добыть? Крёстный же говорил, что нужны анализы отца. Ой, а что он забыл в женской консультации? Вот, балбеска, чего я так разволновалась? Ведь у него может быть семья и возможно он сейчас со счастливой женой пришёл на приём. Зачем ему помнить меня?

– Вот ты где, – воскликнул крёстный, подхватывая меня под руку и завёл в свой кабинет.

Будучи под впечатлением, я даже не поняла, как оказалась поблизости. Бессмысленным взглядом шарила по столу с бумагами и хваталась за сумочку с шубкой, которую пытались выдернуть из моих рук.

– Ничего, доня, так бывает, – поочерёдно расцепил мужчина мои пальцы, забрал шубку отбрасывая на стул и усадив на диванчик, подал стакан воды. – Это всё гормоны. – А что за царапина у тебя на лбу? – он откинул мои волосы назад, и быстро смочив ватку спиртом, протёр ранение.

– Ничего, задумалась, – отмахнулась и вернула чёлку на место.

– Будь внимательнее, Маргоша. Тебе нельзя так задумываться. Донька, – глубоко вздохнул крестный, по-своему понимая мою растерянность, – да ты не переживай так, мы с отцом поможем. И папашу будущего найдём, и к ответственности призовём.

И тут я очнулась.

– Не-не, крёстный, ты чего? – я замотала головой, убирая пустой стакан. – Какой папаша? Даже я не знаю, как всё получилось, а бедный мужик вообще не поверит. Зачем мне эти нервы? Я и сама воспитаю малыша. У меня дом в деревне, там воздух чистый. Вы будете приезжать по выходным и праздникам.

– Но, Марго, а как же, твой отец? – с грустью в глазах спросил крёстный.

Он знал, что если я решила, то никто меня не переубедит.

– А что отец? Он станет дедом, и имя своё даст моему ребёнку. И из-за того, что я росла какую-то часть жизни без него, никак не повлияет на моё решение. У моего малыша будет всё, что он пожелает и два дедушки, которые не обделят его мужским вниманием!

– Хорошо, хорошо, Маргошка-картошка. Не заводись. Давай проведём опрос и заведём тебе карточку. Потом анализы…

Крёстный включил Ивана Дмитриевича и, натянув очки на горбатый нос, взял мою больничную карту. Вот и правильно, вот и хорошо. Папка нам не нужен, мы ему и подавно. Хотя за генофонд ему спасибо!

Стать медведя, широкий разворот плеч, волевой подбородок. Главное, чтобы всё это досталось мальчику. А вот если девочка, то цвет глаз пусть будет папкин – изумрудный, которому хочется поклоняться…

Так, что-то я отвлеклась. Какой там был вопрос?

ГЛАВА 2

Вышла из больницы истыканная иголками и, лишившись, должно быть, литра крови. Бедные беременные женщины. А ведь это ещё не всё. Сколько я просидела, отвечая на вопросы, и пролежала, пока с меня снимали мерки!

– Маргарита Павловна, вы освободились? – стоило показать нос за дверь клиники, как передо мной материализовался начальник охраны. – Домой? – с мягкой улыбкой подал руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам.

– Константин Романович, ещё раз обратитесь ко мне так официально. Я скажу папуне, что вы отец моего ребёнка, – сладко улыбнулась мужчине и вместо того, чтобы вложить ладошку в его руку, подхватила под локоток. – Смотрите, какая мы замечательная пара! – воскликнула, ловя наше отражение в зеркальных окнах кафешки рядом с больницей

И была права. Статный мужчина в дорогом пальто, при идеальной причёске и с цепким взглядом, вёл под руку пышную краснощёкую девушку. Да с этим мужчиной хоть корову поставь, и та будет чувствовать себя королевой.

– Вы любящий будущий папочка, встречающий измученную и истыканную иглами будущую мамочку. Разве не прелесть?

– И как же, милая моя, прошёл приём? Всё ли хорошо с малышом? – поддержал мою игру Константин Романович и похлопал по ладошке, что покоилась на его руке.

Конечно, отец уже сообщил ему прекрасную новость. Константин был не только его работником, но и одним из верных друзей, которые за ним в огонь и воду. И меня знает довольно давно. И с тех пор как я появилась в доме отца, всегда оказывал любую помощь: хоть платье на праздник купить и привезти или же, среди ночи какао приготовить. Мужчина жил в соседнем доме вместе со своей семьёй. Жена его, Лизавета Евгеньевна работала у нас экономкой. Я же часто нянькалась с их детьми, пятилетним сынишкой Женькой и трёхлетней дочкой Полькой.

– Всё хорошо. Через восемь месяцев дом перевернётся вверх дном.

– Поздравляю тебя, Марго, – мужчина кинул на меня искрящийся радостью взгляд. – Спрашивать о том, кто отец, думаю, нет смысла. Но безумно любопытно, когда ты сумела обхитрить моих парней и улизнуть.

– А никогда, Константин Романович. Ваших парней фиг обманешь. Это такой новогодний подарок. Мечтала я о нём. А так как весь год была хорошей девочкой, заслужила подарок от деда Мороза, – тут я хмыкнула, вспоминая густую бороду. А ведь и правда дед Мороз, и снегурка при нём была. Только потеряли они свои наряды праздничные, да и зачем они нужны в душе?

– Дед Мороз, говоришь? – прищурив взгляд, протянул Константин.

Он открыл для меня заднюю дверцу моей машинки и помог сесть, словно я месяце на седьмом.… Хотя, животик у меня хорошенький, месяца с пятого только начнёт расти. Да и вся я не маленькая… эх.

– Даже не вздумай искать его! – пригрозила пальцем, как только он сел рядом со мной. – Мне это не надо, вам и подавно.

– Но твой отец… – попытался возразить мужчина.

– Да что отец? Я его никогда не упрекала, что он узнал о моём существовании так поздно. Не спорю, было тяжело расти без родителей, но бабушка с дедушкой заменили мне их. Так что у моего ребёнка будет мать, два дедушки и, по крайней мере один дядюшка…

– Два, – подал голос мой водитель Аркадий Миронович, бросая взгляд в зеркало заднего вида.

Он подмигнул, а я ответила благодарной улыбкой. Пока только он поддержал меня, хотя вряд ли понимает о чём вообще спор. Аркадий Миронович занимал важную должность моего водителя – водителя поварихи в доме главы города Кирташова. Ну а что? Я закупаю продукты, должен же мне кто-то помогать, вот и выделили машинку. И этот мужчина был тоже в курсе, кем я являюсь на самом деле, а ещё бывшим солдатом, но получив серьёзное ранение, долго лечился. После чего вернуться к прежней службе не получилось, и он стал искать работу, но никто не брал бывшего служивого. Дело понятно, что дело тёмное, и кто-то постарался подпортить Аркадию жизнь, но я никогда не спрашивала, почему он на самом деле не вернулся к службе. Я была даже благодарна, что у него это не получилось. Наше знакомство было довольно неприятным. Точнее обстоятельства, в которых оно случилось.

Тема автора моей беременности была опущена, а я пустилась в воспоминания. Любила я помусолить свою прошлую жизнь. И именно Аркадий был тем, кто помог разделить её на "до" и "после".

Но всё по порядку.

Не сказала бы, что детство у меня было плохим. Росла я в деревне, с бабушкой и дедушкой. Мама умерла в родах. Произвела на свет пятикилограммового слонёнка и улетела на небеса. Врачам не удалось спасти её. Мама знала о последствиях, когда ещё была беременна мной. Организм слабый, беременность, возможно, будет единственной. Если делать аборт, то детей не будет. А если рожать, есть вероятность потерять ребёнка и погибнуть самой. Она не испугалась и отдала свою жизнь за мою.

"Будь благодарной, Маргарита, и проживи достойную жизнь, чтобы мама с небес гордилась. Не обижайся на людскую глупость, это злые языки, они чёрные и завистливые. Их слова не могут тебя ранить и уж тем более погасить свет в твоих чудесных глазках, лучик света ты наш," – любила повторять бабушка, когда другие дети, да и взрослые называли меня сиротой.

Сейчас, оглядываясь на свою жизнь, я понимаю, что дедушка с бабушкой воспитали меня достойно. Они искренне любили и ни разу не упрекнули, что я убила свою мать. Хотя многие в деревне напрямую говорили об этом. Дети из полноценных семей не играли со мной, потому что родители неосознанно настраивали их против. Семейные вечера, ворчание бабушек на лавочках не скроешь от детских ушей. А меня обсуждать любили.

Сиротка, повешенная на шею стариков. Глупая девчонка, крутящаяся рядом с никому не нужными детьми. Обычные дети не играли со мной. А вот из детского дома, что был отстроен в самом конце деревни, куда сдавали деток мамки-кукушки, были для меня единственными друзьями. Конечно, не вся деревня была рассадником "чёрных" языков, как звала их бабушка, но многие не любили приют. Им не нравилась сумасшедшая беготня по улицам, звонкий смех, доносящийся сквозь открытые летом окна, пропажа фруктов и овощей из огородов. И особенно им не нравилось, что их собственные дети провожают весёлую толпу завистливыми взглядами.

А ещё меня звали попрошайкой, хотя я никогда и ничего у них не просила, даже когда хоронили первым дедушку. А потом и бабушку в пятнадцать лет, и уже одна. Мне всего лишь помогали мамины подруги, присылая из города вещи своих повзрослевших детей. И я всегда была чисто красиво и опрятно одета. Они не забыли обо мне, даже когда я и на самом деле осталась сиротой, помогли с похоронами и наследством, чтобы, попав в детский дом, меня не обокрали. А сейчас я не забываю о них. Где детям помочь с работой, где самим с покупкой. И тут я не стесняюсь просить помощи влиятельного отца. Мне ничего не надо, а благодаря доброте других людей я смогла не окрыситься на весь мир. Потому что я видела ту доброту не в словах, а в делах. И сейчас если и сужу человека, то уж точно не по внешности или словам, а прежде всего по поступкам.

Вот и с Аркадием Мироновичем наша встреча получилась неприятной. В то время я уже провела в детдоме полгода, нас, школьников отправили в город проходить медосмотр. Хоть мы и учились в общей деревенской школе, но больницу посещали отдельно. Много нас тогда было, детдомовских. От семи и до шестнадцати, ехали на автобусе, веселились, песни распевали. Ну ещё бы, разве не радость в город съездить! После медосмотра дядь Коля, водитель автобуса, заехал на заправку. Там и кафешка была, куда нас повела Ирина Николаевна. Она вызвалась сопровождать нашу толпу. Зря, молодая, красивая, а город, тем более заправка посреди глухой дороги не место для таких. Ну это я сейчас только понимаю, а тогда…

В общем, остановилась на заправке ещё одна машина, выгрузились из неё три мужика пропахшие сигаретным дымом и алкоголем, водитель остался на месте. Приметный такой, поцелованный солнцем. Я сидела в конце автобуса, и обзор был прекрасный. Рыжая борода особо удивила меня, густая, длинная. Зачем нужна такая летом, удивилась тогда. Это сейчас знаю, что прячет он под ней рваный шрам, рассекающий подбородок на две части. А тогда просто смотрела неотрывно.

Водитель почувствовал моё внимание и улыбнулся, подмигивая. Добро так, взгляд его был чистым, словно небо. А я ж девчонка молодая, вся зарделась и отвернулась. Не зная, куда деть себя выскочила из автобуса и к Ирине Николаевне метнулась, краем уха ловя раскатистый мужской смех. Нянюшка, как мы называли девушку, должна была за заправку идти по нужде, вот и я к ней решила присоединиться. И стоило только за угол зайти, как была до боли сдавлена чужими руками.

Мужики, что приехали с рыжим, решили развлечься. Нянюшку держал один, затыкая рот рукой, а другой слюнявил грудь и шарил руками у неё под юбкой. Никакие трепыхания девушки не были для них помехой. Третий может и хотел присоединиться, но тут появилась я. Он схватил меня, и в уши влилось столько мерзкой пошлости, что она вырвала содержимое желудка прямо в руки насильника. Это вызвало суматоху, а нянюшка воспользовалась замешательством. Вместо того чтобы бежать, ударила одного головой в нос, а другого в пах. Она хоть и скромница с виду, но боевая. В детдоме другие не смогут работать.

Подбежав ко мне, Ирина Николаевна подхватила палку, валяющуюся под ногами и, не раздумывая, огрела третьего, что согнулся и тоже избавлялся от содержимого своего желудка. На крик и брань первым прибежал рыжий, и вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Глаза огромные, жуткие, кулаки каждая с кувалду. Нам с таким точно не справится, даже нянюшка пискнула, оттесняя меня за спину. Но рыжий не спешил нападать, он рассматривал озлобленных мужиков, плюющихся желчью и расписывающих нашу участь. А потом я упустила момент, когда всё изменилось. Рыжий просто сделал пару движений, и несостоявшиеся насильники валялись кучкой в отключке.

Он тогда накинул на плечи нянюшки свою рубашку, и отправил нас к автобусу. Остальные дети, как раз выходили из кафе, весело хохоча. Мы мышками проскочили на заднее сидение. Ирина Николаевна спряталась за моей спиной, чтобы не пугать ребят. И автобус спокойно продолжил свой путь.

Я смотрела в окно во все глаза, рыжий волочил за шиворот мужиков и запихивал в машину не особо аккуратно. Тогда он не повёз их в полицию, а сам доступно объяснил, что нельзя девушек обижать. Я узнала это при нашей второй встрече, которая свела меня с отцом, и благодаря ней Аркадий Миронович стал моим личным водителем.

Бабушка с дедушкой не знали кто мой отец, как и он не знал о том, что у него где-то есть дочь. Мама никогда не рассказывала о нём, да и о беременности своей тоже. Ей было стыдно ехать домой с пузом, всё-таки деревня, такие слухи растащат, что век не отмоешься. Не хотела она подставлять родителей. Но за неделю до родов не выдержала, врачи запугали её последствиями. Они настаивали, чтобы на родах присутствовали родственники. В случае чего за ребёнком и за ней самой присматривать будет не кому. Вот мама и вернулась.

Я невольно улыбнулась, вспоминая с какой нежностью в блестящих от слёз глазах рассказывала бабушка, когда в дом сначала вплыл огромный живот, а за ним невысокая бледная девушка, спрятавшая стыдливо глаза за пушистыми ресницами. Не было ни криков, ни единого упрёка, лишь слёзы счастья, что в родной дом вернулась дочь, да ещё и не одна. Меня ждали все, я была любима и желанна, разве не это счастье? Даже у нашего ворчливого дедушки, за хмурыми бровями всегда светилось счастье, когда в доме вспоминали о маме. Они часто рассказывали о детстве мамы, о том какие проказы вытворяла и как я похожа на неё.

Именно наше сходство помогло обрести мне отца. То был дождливый день – день моего рождения. Так вышло, что родилась я осенью. Слякоть, хмурое небо, ветер, пробирающий до косточек, и на пару с моросящим дождиком больно жалящий кожу. В этот день, словно сам мир оплакивал маму вместе со мной. Каждый год мой день рождения начинался с утренней прогулки. Я гуляла и подставляла лицо дождю, чтобы он смыл мои слёзы. А потом тучи расходились, ласковое солнышко лучиками касалось лица, словно мама ласкала, стирала следы горьких слёз. И тогда на душе становилось легче.