Часть 1

Глава 1

Вот в таких интересных временах происходит эта история трагичной любви.

Вольный прибрежный городок где-то районе бывшей Турции жадно утопал в лучах заходящего солнца. В домах постепенно зажигались лампы, люди собирались на ужин, где-то на тихоокеанской воде рассекали волны катера… Шум моторов перемешивался с гулом человеческих голосов, музыкой и собачьим лаем. Ничем не примечательный вечер для места, где круглый год царило если не вечное лето, то близко к нему. Здесь жили для того, чтобы получать от жизни исключительно удовольствие, даже если для этого придётся жить с перспективой попасть под большую воду.

На чистом пляжном побережье сновали редкие блуждающие. Одними из них была одна обычная пара, чьи эмоции и слова приковывают внимание к их скромным персонам.

Она – девушка, едва ли перешагнувшая двадцатилетний порог. Любой кто видел её, мог бы задохнуться от неудержимого восхищения, возникающего само по себе. Её внешность идеально воплощала идеалы прерафаэлитов². Рыжие кудрявые волосы распластались по всей спине, достигая её конца. Из-под редковатых бровей, но красивой изогнутой формы, выделялись ясной зеленью большие ясные глаза. Нежная кожа розоватого цвета, едва тронутая загаром, покрывалась целой россыпью из веснушек. Длинный, но аккуратный тонкий нос; пухлые чувственные губы; овальное лицо со слабо выраженными скулами; длинная изящная шея; чересчур стройная стать, производившая впечатление пугающей хрупкости. Не иначе как фарфоровая куколка. Только рост служит ей недостатком: она была настолько низкой, что редко кто из взрослых попадался ниже её, даже среди девушек. Однако обладательницу яркой внешности мало заботило, сколько в ней сантиметров в высоту. Она даже считала данный природой рост своим неоспоримым преимуществом. Так что у неё не было никаких причин смотреть на себя с отвращением; чего она и не делала.

Рядом с ней стоял, опираясь о бетонный столб с маленькой будкой, мужчина, чей возраст был около четвёртого десятка. В левом ухе была серьга в виде небольшого кольца. Его всё ещё пышную тёмную шевелюру уже постепенно завоёвывала благородная седина. На вытянутом лице с чётко выраженным подбородком всё было бы безупречным, если бы не неизгладимая носогубная морщинка с левой стороны. Он иногда шутил, что сама Марианская впадина не в состоянии посоревноваться глубиной с его складкой. Сквозь белую облегающую футболку просматривались очертания сильных мускулов. Снизу на нём красовались начищенные тёмные туфли и синие джинсы, подчёркивающие ровность и достаточную длину ног. И всё же, складывалось впечатление, что с ним не всё ладно, как кажется на первый взгляд.

Океан вдалеке окрашивался в яркий оранжевый цвет из-за неумолимо опускающегося солнца. Порывистый ветер бросал небольшие волны на песчаный берег, словно пытаясь отбить его. Чайки летали у берега, крича о чём-то на своём языке.

Складывалось впечатление, что девушка наблюдала за закатом, поскольку она стояла спиной к мужчине в нескольких шагах. Тот же нервно ёрзал на месте, пытаясь что-то сказать, и всё не решался на это. Только после того между ними прошла светловолосая девочка лет десяти с собакой породы такса, бросая недоуменные взгляды на пару, он наконец заговорил:

– Не горюй, словно я уже умер. – Его голос выражал беспечность, хотя это стоило немалых усилий. Никому он не пожелал бы такого пережить на собственной шкуре. Что может быть неприятнее быть причиной грусти любимого человека?

Она резко обернулась и бросила на него взгляд, полный тоски и нежелания принимать жестокий вызов судьбы. Нижняя губа слегка дрожала, хотя глаза оставались сухими.

– Но умрёшь же…

– Лиза, ты бежишь впереди паровоза. Давай жить сегодняшним днём. Вон какой закат, давно такого не видел!

И тут её словно прорвало, как плотину во время бушующего ливня. Полились слезы по бледным щекам. Мужчина подошёл и обнял её. Поскольку он был на полторы головы выше девушки, то она зарылась прекрасным лицом прямиком в его мощную грудь, и теперь лишь нервно дёргающие узкие плечи выдавали вышедшие из-под её контроля чувства.

– Как я буду без тебя, Симон? За что такая несправедливость?

– Жила же как-то до нашей встречи. Ты молода, найдёшь парня получше. А мне на том свете вряд ли будет не всё равно…

Лиза подняла своё зарёванное лицо, на котором чётко выделялись огромные глаза, выражая непосильную борьбу с душевным ударом. Подобные утешения приравнивались к кощунству. Из горла вырвался стон, словно её пронзили тупым кинжалом.

– Как ты можешь такое говорить? Речь идёт о твоей жизни, которая вот-вот оборвётся, но ты как будто не замечаешь этого! Неужели ты всерьёз?

Он улыбнулся, но синие глаза оставались вне притворства в хорошую мину при плохой игре. От такого контраста становилось только хуже.

– Последний год с тобой – самое лучшее, что было в моей жизни. Но надо жить и дальше, а не зарываться носом в могилу прежде отведённого часа.

Лиза не могла поверить в то, что говорит человек, подаривший ей столько счастливых мгновений. Неужели ему невдомёк, что ей больно слышать все эти высокопарные слова? И как может умирающий выдавать подобную речь? Или он сошёл с ума?

Вблизи в кафе включили музыку, доходившую до самого пляжа. Весёлые мотивы слишком дисгармонизировали с настроением Лизы и Симона. Она утёрла ладонями раскрасневшееся лицо. Находиться здесь ей стало невыносимо. Это место теперь навеки омрачено.

– Отвези меня домой, пожалуйста!

Симон ничего не ответил, но нежно провёл широкой ладонью по мокрой щеке, словно завершая попытки девушки уничтожить следы слёз. Лиза коснулась его руки и прижала сильнее к пылающей коже. Солнце уже скрылось за горизонтом, и народ массово ринулся на берег с целью зажечь костер в честь чьего-то дня рождения. Того оказалось достаточно, чтобы Симон с Лизой, не сговариваясь, покинули пляж.

Никто не заметил, как заурчал мотор заводящейся машины. Никому не было до них дела.

Глава 2

Небо ещё не покрылось глубокой синевой, но луна маячила уже вовсю своим полным силуэтом, как они приехали к одному из многоэтажных зданий на отдалённой части города: там их было в самом избытке, и только там. Так как растущее население, не желающее влачить своё вольное существование в рамках Государства, чьи границы состояли из бетонных заборов высотой в три метра, где-то должно было жить, а суши становилось всё меньше. Чем дальше от океана – тем больше этажей обретали здания.

Лиза, как всегда, потянулась к Симону, чтобы поцеловать. Затем прервав краткий поцелуй в губы, выскочила из машины, но не спешила скрыться в глубине безликого небоскрёба, окна которого освещались в хаотичном порядке. Она смотрела на водителя словно старалась запомнить его можно яснее. Все те минуты, проведённые с ним, теперь становились ничем. Симон в ночном свете казался ей таким прекрасным и таким далёким. На фоне ужасной новости сложно было поверить, что его дни – сочтены.

Он скорчил смешливую гримасу, не любивший изучающий взгляд даже от Лизы. Это будило в нём смущение.

– Лиза, прекрати сейчас же. Ещё просверлишь на мне дырку.

И он заулыбался так широко, что вокруг небесных глаз собрались морщинки. Симон не так чтобы редко радовал мир демонстрацией приподнятого настроения, но всегда вызывал желание ответить ему тем же. Его улыбка всегда была отражением внутренней чистоты, из-за чего нельзя было называть её обыкновенным дежурным оскалом. Только близкие могли видеть Симона улыбающимся, для остальных он сохранял маску непроницаемости, неизменно ставившая в тупик. Неудивительно, что Лиза на секунду забыла о плохом и заулыбалась в ответ.

– Пока.

Симон подмигнул ей и тронулся в путь к себе домой, который находился в пяти кварталах отсюда.

Лиза постояла ещё немного, пока машина совсем не скрылась из виду за углом одного из многочисленных зданий. Ей совершенно не хотелось идти домой, где предстоит переживать потрясение в одиночку. Вряд ли она сможет чем-то заняться, чтобы не зацикливаться на безнадёжном диагнозе Симона. Но и лежать – откровенно худший вариант: у неё зародились сомнения, что этой ночью её глаза сомкнутся. А сели ей удастся заснуть, то не приснится ли пророческий дурной сон? Однако когда ночь окончательно вступила в своё правление, она продрогшая, несмотря на летнюю жару в самом разгаре, таки сдвинулась с места.

Дома Лиза, оказавшись среди родных стен, тут же позвонила самой близкой подруге, с которой она дружила больше десяти лет, с просьбой срочно приехать. Та, услышав о смертельном заболевании Симона и дрожащие нотки в голосе, не стала отнекиваться и пообещала сейчас же примчаться, напоследок приказав держать себя в руках и не совершать глупостей.

Пока шло время томительного ожидания, Лиза с грустью осматривала свою квартиру, где она жила после скандального отъезда из отчего дома после достижения совершеннолетия и получения первой крупной части от бабушкиного наследства.

Симон здесь бывал нечасто, но метко. Каждый уголок в двух комнатах (гостиная и спальня), кухне, санузле и коридоре хранил в себе его прикосновения. Некогда любимая спальня с огромным окном с видом на редкий в городе парк, за которым следовали очередные небоскрёбы, производила на неё гнетущее впечатление. Лиза всегда любила тёмные тона, и поэтому шторы, покрывало, ковёр, даже мебель не баловали нежными пастельными или яркими цветами. Она внезапно начала словно задыхаться, настолько окружающая обстановка и мысли о Симоне давили на неё.

Лиза рухнула на диван в гостиной, положив голову на согнутые колени. В такой позе ей довелось сидеть до долгожданного звонка по домофону.

Ждать подругу и в самом деле пришлось недолго, и через пятнадцать минут она стояла у двери квартиры с бутылкой красного вина. Подруга жила в паре кварталов отсюда, так что они постоянно проводили друг с другом свободное от учёбы время.

– Лиза, как ты? – вопрос хоть и глупый, но подруга об этом совершенно не думала, с грустью глядя на Лизу, которая будто вот-вот упадёт в обморок. Потерявшее краски лицо, блуждающий взгляд, трясущиеся руки – никогда та не видела её в таком состоянии.

– Ужасно, Саша. Врачи сказали, что никаких надежд не стоит возлагать. Ему осталось всего немного. – Ответ прозвучал так, словно его выбили долгой пыткой «испанским сапогом»³. Девушка едва не скользила по косяку, не в силах переносить горе на ногах. Упасть, кричать, рыдать – всё, что ей хотелось.

Лицо подруги исказилось гримасой сочувствия. Она, как будущий врач, как никто понимала, что не в манере докторов бросаться ложными диагнозами и прогнозами, несущие угрозы для жизни. Не выпуская бутылки, она бросилась обнимать обмякшую Лизу. Поскольку Саша была на голову выше Лизы, то казалось, что каланча обнимает младшую сестрёнку. Лиза под её объятиями совершенно не держала равновесие, даже руки висели вдоль туловища безвольными нитями.

– Какой ужас! Сочувствую тебе со всей душой. Когда он узнал?

– Сегодня. И сразу же сообщил мне, считая, что мне надо знать об этом в первую очередь.

– Бедная моя. – Саша прекрасно знала, что никакими словами здесь не поможешь. Разве что выслушать монолог Лизы, изредка вставив свои пять копеек. Для этого ей пришлось пожертвовать подготовкой к семинару, но об этом решила не сообщать. Ведь это ничто по сравнению с тем, что у друга гибнет любимый человек.

Они оба уселись на полу возле окна в гостиной. Поскольку Лиза лишилась сил, не только моральных, подруга вместо неё занялась поисками бокалов и нехитрой снеди. В огромных глазах Лизы отражалась непосильная борьба с принятием неизбежной трагедии. Она щипала себя за руку, надеясь, что происходящее с ней – всего лишь чудовищно реалистичный плохой сон. Увы, явь оказывалась хуже любого ночного кошмара.

Далее следовало почти что молчаливое распитие вина, так как Лиза старалась выбросить из головы причиняющие ей боль мысли. Она неторопливо вливала в себя приятный вкус напитка, стараясь не думать вообще ни о чём. Достаточно того, что верная подруга рядом с ней и разделяет горе. Саша своим молчаливым пониманием действовала на неё успокаивающе, насколько это возможно. В любом другом случае, она пошутила бы, что видит перед собой начинающую пьяницу.

На второй половине оставшегося вина в бутылке Лиза уже не стремилась забыться. Теперь она на пару с Сашей, порядком охмелев, плавно приступили к обсуждению всего, что касалось сегодняшнего дня, и конкретно Симона.

Хоть Саша понимала тщетность ситуации Симона, ведь она была наслышана о случаях, когда побеждённые безобидные болезни забирали жизни, и всё же не менее Лизы опечалилась. Ведь она как будущий врач ратовала за то, что нынешняя медицина способна на многое, да и сам Симон ей безумно нравился. А тут такой приговор для мужчины, которому жить да жить. То, что она выпалила, было неосознанным, и винить в этом стоило убитую горем Лизу, которую даже вино не утешало в значительной мере.

– Так может ему обратиться в другие клиники? Мало ли где находят и испытывают новые лекарства. Рак же лечится на раз-два!

– Не знаю, – подавленно молвила Лиза, прихлёбывая вино, в котором ощущался привкус её слез. – Я только сегодня узнала, и не успела ни о чём его расспросить. Его новость ввела меня в ступор.

– Слушай, ты может это… – Саша, будучи умеренной трезвенницей, под действием выпитого алкоголя, уже не контролировала поток своих мыслей.

– «Может» что? – нетерпеливо заёрзала Лиза. Её ноги затекли под весом туловища, и она вытянула их, чтобы восстановить кровообращение по сдавленным сосудам.

– Клонируешь его что ли…

Лиза удивлённо вытаращила глаза, хотя было видно, что подруга нисколько не шутила. Правда и шутить было не над чем: хоть клоны нынче редкость, но они всё же существуют, только они требовали наличие неуловимой фортуны и немалое состояние, чтобы оплатить их создание в единственном на весь земной шар специализирующем на этом Центре, находившего как раз в Евразийском Государстве. Она не знала, как отреагировать и что говорить. Звучало заманчиво, но что это даст? Лиза упорно напрягала извилины в пьяном мозгу и не могла прийти к единому выводу.

Пока Лиза запивала своё всеобъемлющее горе под чутким надзором подруги, Симон тем временем тоже не веселился. Напускное спокойствие филигранно скрывало неутихающую с утра бурю внутри него; спасибо долгим годам упорной тренировки над самообладанием.

Он не колесил по городу, утопающему в вездесущей иллюминации, и не захаживал куда-то, чтобы отвлечься от навязанной новой роли. Симон как раз таки и поехал именно домой. Правда, и сюда ему не хотелось: на Земле не нашлось бы места, где он действительно хотел бы оказаться. Разве что в объятиях Лизы… Но Симон слишком обессилен, чтобы утешать её.

Его холостяцкое жилище находилось в таком же ничем не выделяющимся высокоэтажном доме: раньше он жил в особняке, но он отошёл бывшей семье после развода. Квартира, находящаяся на самом верхнем этаже, радовала на первых порах, но потом он стал находить, что с удовольствием поселился бы в собственном доме, хоть бы и на берегу. Что ж, не всем мечтам свойственно сбываться. Кто сказал, что жизнь – простая штука, не требующая борьбы? А иногда и бороться незачем.

Симон вошёл в свою берлогу, как он называл нелюбимую квартиру, и ему показалось, что в ней произошли перемены. Так и есть: теперь в ней живёт приговорённый к скорой мучительной смерти человек. А так всё как обычно: минимум мебели, состоявшийся из дивана и трёх кресел, журнального столика, огромного шкафа, несколько картин с непонятной мазнёй. Такой аскетичный набор объяснялся тем, что они оказались здесь с первого дня заселения. А потом Симон решил, что нечего добавлять в конуру, из которой хочется сбежать.

Лиза отмечала, что здесь не хватает уюта или даже женской руки.

– Зато убираться не надо. – Разумно парировал Симон, будто не замечая, что ему намекали на новый этап в отношениях. Лиза повела узкими плечами, сделав вид, что ничего и не было.

Спальня и кухня тоже не изобиловали предметами интерьера. Только самое необходимое вроде двухспальной кровати или стола, за которым никто не сидел.

Зато во втором шкафу всякого водилось. Много книг в твёрдой обложке, и, в основном, сплошная классика вроде Томаса Харди⁴ или Мо Янь⁵. Библиотека чересчур избирательного человека, который не станет тратить свои драгоценные часы на беллетристику.

А также гора громоздких виниловых пластинок, занимающие не меньше пространства на полках огромного антикварного шкафа, чем книги. Проигрыватель, изготовленный специально по заказу, воплощал собой первоначальный дизайн: из него торчала конусообразная свёрнутая трубка. Любого, кто видел его, данный экземпляр вводил в ступор. Современные меломаны воспринимали музыку как нечто абстрактное, издающее определённые ноты. Проигрыватель своим существованием напоминал, чем раньше была музыка. Не только в виде цифрового файла, а и на носителях вроде дисков. Симону из вредности иногда хотелось перетащить тяжёлый проигрыватель в галерею, чтобы им сбивать спесь с лицемерных любителей картин. Где-то в глубине закрытых полок ещё завалялись прадедушкины карманные проигрыватели японского бренда «Сони» – «Уокмэн»⁶ Один из них проигрывал кассеты, наличием чего Симон не мог похвастаться из-за их пропажи не его вине. Второй же – диски, которых, к большому счастью, лежало около трёх штук. Однако Симон, послушав песни, решил, что они не в его вкусе. Иногда он спрашивал себя, зачем он хранит бесполезный хлам, найденный в одном из ящиков в отчем гараже. Они не дарили ему приятных эмоций, но и рука не поднималась избавиться от ненужных вещей. Есть не просят – ну и ладно.

Из окна виднелось ночное ясное небо с заходящей луной в окружении звёзд. Возле дивана кофейного цвета сбоку стояла акустическая гитара, подаренная отцом на тринадцатилетие. Симон провёл по грифу пальцами и горько усмехнулся. То, что он холил и лелеял в эпоху цифровых технологий, пойдёт на свалку или попадёт в руки, которые вряд ли относятся к вещам с должным уважением.

Любимое холостяцкое жилище, куда он переехал после унизительного и внезапного развода, теперь представляло собой унылым смертным одром. Именно здесь он станет угасать, как пламень на тающей свече. Да тут и самый отъявленный оптимист завоет на луну.