– Слушайте, доктор, у меня есть средство, которое помогает от сифилиса.

Бальмис навострил уши: именно этой теме он посвятил больше всего времени.

– И что это за лекарство, добрый человек? На основе чего?

– Мне о нем рассказала одна индианка, которая вылечила двадцать семь больных… И знаете ли, доктор: без ртути!

– Вот как?

Бальмис поднял брови. Это звучало слишком заманчиво, чтобы быть правдой.

– Я истоптал ноги в кровь, чтобы добраться до вас. Мне бы хотелось, чтобы мой труд признали здесь, в столице; умоляю вас отправиться со мной и самолично убедиться в результатах лечения.

– А каков состав лекарства? – поинтересовался Бальмис.

– Отвар голубой агавы, три унции ее же корня, две унции мяса гадюки и одна унция дамасской розы. Смотрите: ставим все кипятиться, пока объем не выпарится наполовину, затем процеживаем через ткань и даем больному, чтобы он как следует пропотел…

– Это называется потогонный отвар, – уточнил Бальмис.

– Что вы сказали?

– Ничего, ничего, давайте дальше.

– Затем делаю другое снадобье: смешиваю анис и истолченную в порошок бегонию, и знаете, куда это вводим? – Бальмис помотал головой, и знахарь продолжил: – Прямо в зад!

– Хотите сказать, это клизма?

– Да называйте как хотите…

Бальмис отправился в Пацкуаро и обследовал пациентов; и в самом деле, у них не наблюдалось ни язв, ни прочих признаков болезни. Переговорив с другими врачами, он получил заверения в том, что этот метод действует независимо от пола, возраста и дозировки. Бальмис воодушевился, убежденный в том, что его отделяет лишь шаг от открытия панацеи от злостного недуга. «Представляете, что я вот-вот могу найти лекарство сколь безвредное для организма, столь и действенное? – писал он отцу. – Это стало бы апогеем всей моей борьбы против пагубной язвы, начиная с Гибралтарской кампании. Да, отец, я верю, что стою на пороге великого открытия, которое избавит человечество от многих страданий, а мне принесет заслуженную славу…»

В течение трех месяцев Бальмис занимался испытаниями нового средства. В нем проснулся научный дух: хотелось отделить то, что он считал чистой воды предрассудком и суеверием, от того, что он полагал плодом древнего знания.

– Хочу попробовать убрать из состава мясо гадюки, – сообщил он Николасу де Виана.

– Но ведь именно змеиная плоть убивает злых духов, которые вызывают болезнь! Без нее лекарство не подействует.

– Вот и узнаем.

– Вы, медики, ни во что не верите… А если вы увидите, как я могу вылечить больного взглядом или наложением рук?

Бальмис закашлялся и нервно заморгал. Конфликт между научным подходом и вековой мудростью, между гуманистом Бальмисом с его рационалистическим складом ума и необразованным знахарем с его вполне действенными лекарствами и приемами окончательно назрел. Виана продолжал:

– Надо мне познакомить вас с доньей Пачитой: она садится перед своим маленьким алтарем, медитирует, потом у нее начинается шум в ушах, она входит в транс и делает хирургические операции. Есть целители, которые едва взглянув на человека, сразу понимают, чем он болен.

– Я как врач тоже обычно сразу знаю, болен мой пациент или нет, как только он переступает порог моего кабинета. В этом мы сходимся.

– Может, вы и понимаете, что человеку нездоровится, но не верите, что его можно вылечить взглядом или руками.

– Уж это точно нет.

– Ну так вот, лично я могу лечить взглядом. Дело в том, что вы всегда верите лишь в ту правду, которую видите собственными глазами и можете пощупать… Но вот что я вам скажу, доктор: ваш Бог, как вы говорите, присутствует повсюду, однако вы его хоть раз видели? Смогли его коснуться?

Бальмис не очень понимал, как на это ответить. Знахарь затронул очень деликатный момент, тот узел, где религия соединяется с наукой. Бальмис верил в Бога, но на свой лад, полагая это необходимостью, дабы найти объяснение великой тайне жизни.

– Я верю в единого Бога, друг Виана, но не в сонм духов или магию.

– Тогда у вас это лекарство не сработает… оно дает результаты уже многие тысячи лет… А вы хотите его изменить? Вам известно больше того, что подтверждает тысячелетний опыт?

В подобных разговорах с Вианой Бальмис, выступая в роли ученика колдуна, невольно обнаруживал свойственную ему самонадеянность. Знахарь открыл ему секреты агавы для лечения от сифилиса, а Бальмис, приняв «подарок», начал менять его по своему усмотрению. С точки зрения простого человека, коим, собственно, и являлся Виана, это выглядело как проявление неуважения. Знахарь чуял, что, внося свои исправления, Бальмис старается присвоить себе лавры первооткрывателя (в этом он не ошибся). По мнению Вианы, гуманисту Бальмису недоставало человеколюбия, зато тщеславие его било через край.

– Я хочу лишь применить научный подход к средству, которое, как мы знаем, вполне успешно действует, – ответил Бальмис.

– Если мы и так знаем, что оно действует, к чему приплетать науку? Не стоит менять то, что даровал Господь…

– Мне хотелось бы упростить процесс применения и всесторонне изучить терапевтический эффект полученного лекарства.

– Что вы имеете в виду?

Бальмис пребывал в убеждении, что держит в руках ключ к открытию средства, способного раз и навсегда покончить с галльским недугом, и всеобъемлющая польза, которую человечество извлечет из этой находки, не может быть обусловлена подчинением каким-то непонятным для него верованиям. Так что он распростился с шаманом и начал работать самостоятельно, действуя методом проб и ошибок. В конечном итоге он остановился на потогонном снадобье на основе корня магея, или американской агавы, и пульке^[27], и пришел к выводу, что оно более эффективно. Для слабительного он использовал только бегонию – растение, найденное Мартином де Сессе в Пацкуаро. Бальмис назвал этот вид Begonia syphilitica благодаря его славе в регионе Мичоакан. Все остальные компоненты Бальмис отринул. «Результаты моих трудов, – писал он отцу, – более чем обнадеживающие. Триста двадцать три пациента обоих полов – среди них старики, беременные женщины и дети, зараженные в материнской утробе или в период кормления грудью, – излечились, не страдая от пагубных последствий применения ртути. Королевская квалификационная комиссия больницы Сан-Андрес в Мехико дала положительную оценку моему методу, сочтя его простым в использовании, дешевым, надежным и быстродействующим для излечения венерического недуга. Отец, признаюсь, я испытываю невыразимое удовлетворение…»

Воодушевленный открытием, Алонсо Нунье де Аро обязал всех медиков вице-королевства применять этот метод в своей работе. По его мнению, весь мир должен был воспользоваться столь славными плодами медицинского прогресса.

– Я хочу, чтобы вы представили свое открытие в Испании, – заявил он Бальмису.

Врач чувствовал себя польщенным. Возвращение в Мадрид с панацеей от венерических болезней, да еще и с поручительством вице-короля и епископа Новой Испании, вселяло надежды.

– Я мог бы продолжать опыты и наблюдения при дворе в Мадриде.

– Да, Бальмис, только в вашей власти добиться того, чтобы магей пополнил собой ряд растений, изменивших европейскую фармакопею два века назад.

– Вы имеете в виду сарсапарель?

Да, а также гваяковое дерево и ялапу^[28].

– Ваше Высокопреосвященство, благодарю вас за оказанное доверие.

– Это я должен благодарить. Меня всегда поражали точность ваших наблюдений и преданность профессии.

Бальмис написал отцу, чтобы поделиться радостью скорого возвращения домой, но ответа не получил. Собственно, как и на все свои последние письма. Одно лишь предположение, что отец заболел или – даже думать об этом не хотелось – умер, заставляло Бальмиса спешить с отъездом.

Когда доктор пришел проститься со своим покровителем, его охватила грусть. Суждено ли им увидеться снова?

– На свете не так много служителей Господа, столь открытых для новых веяний.

Бальмис произнес эти слова, преклонив колени и целуя массивное золотое кольцо на руке прелата.

– Церковь не может стоять в стороне от людских нужд, – ответил на это Нуньес де Аро.

22

К тому времени Бальмис уже одиннадцать лет жил вдали от Испании. Он полюбил контрасты и пейзажи Мексики, ее кухню и обычаи, терпимость и исполненную достоинства вежливость ее жителей. Он чувствовал, что здесь его уважают и любят. Но стремление к славе перевешивало все прочие резоны. Возвращение на родину с открытием подобного масштаба вознесло бы его на вершину медицинского олимпа. Появился и еще один повод для поездки в Испанию: его жена Хосефа обратилась за вспомоществованием к королю, поскольку сама осталась без средств. Король тщательно изучил все материалы касательно добропорядочного образа жизни просительницы и отдал официальное распоряжение, отправленное вице-королю Новой Испании. Бальмису, согласно этому указу, предписывалось содержать супругу в соответствии с собственными возможностями. Для него этот указ стал подтверждением того, что его отец, до того опекавший Хосефу и помогавший ей, покинул этот мир. Бальмис тут же откликнулся и начал каждый месяц посылать супруге определенную сумму.

Доктор покинул Новую Испанию, везя с собой сто арроб^[29] магея и тридцать арроб бегонии, собственноручно собранных в окрестностях Пацкуаро, где росли лучшие экземпляры растений. Прибыв в Кадис, он отправил свой драгоценный багаж в Мадрид, а сам поехал в Аликанте.

– Мама?

Ответом ему было лишь эхо. Безмолвный полумрак окутывал дом, некогда полный веселых голосов.

– Франсиско!..

Мать говорила еле слышным голосом. Со слезами Бальмис обнял ее.

– А отец?

Хотя он уже предчувствовал ответ, сердце его болезненно сжалось.

– На небесах, сынок, на небесах.

Перед глазами Бальмиса промелькнуло все его детство, сонм проникнутых нежностью счастливых моментов, проведенных в этом доме, где вечно толпились дети, родня, пациенты и друзья, в памяти всплыли минуты столь драгоценного времени общения с отцом… Как далеко в прошлое канули дни, когда он не ведал одиночества! Сейчас сестры вышли замуж, а Хосефа с сыном переехали и устроились самостоятельно. Мать осталась наедине со своими воспоминаниями.

– Давай сходим на кладбище, положим цветы на его могилу, а потом я отведу тебя к жене и сыну.

Шли они медленно, сказывался преклонный возраст матери. Постояв у могилы отца, они направились к дому Хосефы. Дверь открыла женщина, которую Бальмис не сразу узнал: увядшее лицо, седые волосы – она выглядела намного старше своих лет.

– Мне жаль, что я причинила тебе неудобства, когда попросила помощи у короля, но у нас даже на еду денег не было, – призналась жена.

– Стояла ужасная засуха, начался голод. – добавила мать.

Вскоре появился сын. Он пришел из дома своего дяди, зубного врача-хирурга, у которого служил подмастерьем. Мальчику исполнилось шестнадцать, и он с опаской смотрел на Бальмиса: чего ожидать от этого новоявленного отца, знаменитого медика? Ведь он так давно покинул их с матерью.

– Ты тоже хочешь стать хирургом? – поинтересовался Бальмис.

– Нет, я не хочу быть, как вы.

– Мигель, так нельзя говорить, – попеняла ему Хосефа.

Чего еще мог ждать Бальмис после столь долгого отсутствия? Что сын встретит его с распростертыми объятиями? Мальчик явно чувствовал обиду, он едва спрашивал о жизни отца в Америке и его работе, из чего Бальмис сделал вывод, что не вызывает у сына ни малейшего интереса. А как могло быть иначе?

– Мальчик тебя совсем не знает, – попыталась объяснить Хосефа.

Бальмиса охватило чувство вины, когда он сравнил свои отношения с отцом и нынешние отношения с сыном, если вообще их можно было назвать этим словом.

– Ученые занятия и работа требуют такого количества времени, что его уже не остается на личные привязанности, – промолвил он извиняющимся тоном.

Бальмис всегда находил оправдания.

– Ты выбрал для себя жизнь не ради семьи, – с пониманием поддержала его мать, – а ради всего человечества.

И Бальмис рассказал ей о привезенном из Мексики революционном лекарстве и о том, как срочно ему нужно ехать в Мадрид, чтобы представить его кругу влиятельных лиц.

– Мама, я стою на пороге славы.

– Ты всегда об этом мечтал, сынок. У каждого человека своя судьба, я все время твержу об этом Хосефе, чтобы она не слишком страдала в своем одиночестве.

Но Бальмис молчал; он не испытывал сочувствия ни к Хосефе, ни даже к собственному сыну. Его жизнь проходила в мире, не вмещавшем понятий любви и привязанности.

Весной Бальмис обосновался в Мадриде в доме двадцать шесть по улице Монтера. Он возобновил свои эксперименты в больнице Сан-Хуан-де-Диос, под надзором Квалификационной комиссии. Почти сразу же стало ясно, что здешняя обстановка разительно отличается от непринужденной атмосферы госпиталя Сан-Андрес, куда любой индеец мог заявиться с лечебными растениями и встретить серьезный прием и где врача не распинали за допущенную ошибку. Это был Мадрид, столица империи; здесь царили диктат властей и коррупция, все ветшало и приходило в упадок – все, кроме предрассудков, высокомерия и зависти.

Бальмис, пытавшийся акклиматизировать привезенные магей и бегонию в новом Ботаническом саду, столкнулся со скептическим и откровенно враждебным отношением со стороны докторов из Квалификационной комиссии: еще до начала экспериментов они поставили под сомнение лечебные свойства этих растений. Ход их мыслей можно было обобщить одним вопросом: разве способен хирург, прибывший из Америки, научить чему-то новому столичных медиков? Бальмису пришлось принять горькую истину: даже блестящий послужной список не гарантирует уважения коллег.

В то время как Бальмис уже считал, что вот-вот достигнет вершин профессионального успеха, он внезапно оказался повергнут в пучину непонимания. Враждебно настроенные к нововведениям врачи смешали с грязью его открытие, продолжая упрямо настаивать на том, что единственно возможным средством для лечения галльской болезни остается ртуть.