Глава 2. Скарлетт

– Мам? – кричу я, заходя в дом и прячась от палящего солнца.

Ответом мне становится тишина.

Я запираю дверь и прохожу в дом своего детства, наслаждаясь запахом жженого апельсина и свежих цветов. На кухонном столе лежит толстая пачка конвертов с неоплаченными счетами, и мои мышцы напрягаются, проступая под одеждой для бега.

Взяв пачку, я пролистываю ее в четвертый раз за эту неделю и делаю мысленную заметку оплатить счета, пока мы с мамой не остались без электричества. Я бы уже сделала это, если бы всю неделю не прятала голову в песок.

Тяжело вздохнув, достаю чашку из мятного цвета шкафчика и наливаю в нее воды из-под крана. Зеленовато-голубая краска на шкафчиках облупилась в нескольких местах, но мама не посмела бы их поправить.

– Дорогая, это придает кухне сельскую атмосферу, – говорит она всякий раз, стоит мне заикнуться о том, чтобы немного привести в порядок помещение, как будто в ее понимании «сельский» значит «уникальный», а не «устаревший и разваливающийся».

Я залпом выпиваю воду, ставлю чашку в посудомойку и иду вглубь дома, мимо маленькой гостиной и санузла. Моя комната находится в задней части дома, а окно выходит на внутренний дворик, теперь больше похожий на оранжерею.

С тех пор как я вернулась домой и обнаружила, что большую часть времени мама подрезает изгородь и ухаживает за помидорами, я поняла, до какого состояния она дошла, пока меня не было. Надо признать, что она прирожденный садовод, и это определенно не передалось мне. У меня даже кактусы не выживают.

Садоводство помогает ей оставаться в здравом рассудке. Она как будто возвращается в то время, когда болезнь, поразившая ее мозг, еще не успела ее отравить.

Войдя в свою комнату, я не спускаю глаз с окна. Цветы покачиваются на легком ванкуверском ветерке, словно жених и невеста в свадебном танце, а на маленьком прудике под гигантским дубом играют солнечные блики, согревая обиталище карпов кои.

И когда из-за садового сарая выходит мама, я улыбаюсь – широко и искренне – при виде счастья, написанного у нее на лице.

На маме бесформенная шляпа и свободный комбинезон, а в руке ярко-желтая лейка. На пальцах босых ног видно педикюр, который я сделала ей вчера вечером.

Ядрено-салатовый.

Именно этот цвет она выбрала для ногтей на ногах, и я не собиралась ей отказывать. Даже если сейчас только я помню, что мама терпеть не могла, когда в юности я красила свои ногти в этот цвет, а она всегда говорила, что он напоминает ей сопли.

Я мотаю головой, чтобы прогнать эти мысли, и шагаю к окну. Стучу костяшками по стеклу, надеясь привлечь ее внимание.

Амелия Картер резко разворачивается в мою сторону и, подняв лейку, машет ею.

Я с хриплым смехом машу пальцами в ответ. Мамины щеки и плечи порозовели от солнца, и я задаюсь вопросом, не забыла ли она нанести солнцезащитный крем перед выходом на улицу.

Через несколько секунд мама отворачивается и направляется к зарослям маргариток. Я выдыхаю и позволяю улыбке растаять. Достаю из комода чистое белье и иду в ванную принимать такой необходимый мне душ.

* * *

Я как раз ставлю на поднос стаканы с лимонадом, чтобы вынести их на улицу, как в дом врывается мама.

– Скарлетт, дорогая, – щебечет она. Между бровей и на щеке у нее мазки грязи. – Когда ты вернулась? Я бы зашла в дом, если бы знала.

Руки с подносом дрожат, но я справляюсь с собой и выдавливаю улыбку.

– Я только успела налить лимонад, мам. – Влажные волосы после душа, который я приняла почти сорок минут назад, внезапно начали весить целую тонну. – Как сад?

– О, замечательно. У нас будет так много помидоров, что ума не приложу, куда их все девать!

– Здорово, – искренне говорю я и киваю на дверь в патио, которая распахивается от теплого ветерка. – Посиди со мной на улице и расскажи обо всем.

Она энергично кивает.

– С удовольствием. Однако нам придется сесть в тенек. Я слегка поджарилась на солнце.

– Конечно, мам.

Обойдя ее, я первой выхожу на веранду, ставлю поднос с лимонадом на стеклянный столик и выдвигаю один из четырех стульев вокруг него. Мама благодарно улыбается мне и садится. Когда она устраивается поудобнее, я ставлю перед ней стакан.

Зонтик в центре стола закрыт, поэтому я открываю его. От усилия левое плечо дергает, и я прикусываю язык, чтобы сдержать стон, после чего сажусь на стул рядом с мамой.

Открытый зонтик дает достаточно тени, чтобы защитить ее от солнца, и мама, счастливо вздохнув, делает большой глоток.

– Итак, моя сладенькая девочка. – Она ставит стакан на стол и сверлит меня многозначительным взглядом. – Как твое плечо?

Я замираю, машинально поводя упомянутым плечом.

– Что ты имеешь в виду?

– Не прикидывайся. Я видела, что тебе было больно.

И, словно она ткнула прямо туда, по позвоночнику ползет легкая боль и снова сжимает левое плечо.

– Все в порядке. Я его почти не замечаю.

– Пока не делаешь что-то простое, вроде раскрытия садового зонта?

– Мам, пожалуйста, не начинай.

– Господи, Скарлетт, – хохочет она. – Я не могу не беспокоиться за тебя. Особенно когда именно я виновата в том, что тебе пришлось бросить физиотерапию.

Ее глаза наполняются слезами, и мне хочется провалиться сквозь землю.

Я протягиваю руку и накрываю ее мозолистые пальцы своими.

– Мам, я сама решила приехать домой. Ты меня не заставляла.

Какова была альтернатива? Лететь обратно в Альберту и продолжать реабилитацию с медиками из команды, за которую – мы все это понимали – я больше никогда не буду играть, пока моя больная мама в одиночестве борется с диагностированным у нее Альцгеймером? Как бы не так.

– Они хорошо о тебе заботились.

– Пришло время вернуться домой.

Она яростно качает головой, отчего слезы срываются с ресниц, и достаточно сильно хлопает рукой по столу, так что кувшин с лимонадом подпрыгивает, а я вздрагиваю.

– Ты застряла здесь из-за меня. Никогда себе этого не прощу.

– Мам, посмотри на меня, – умоляю я, крепче сжимая ее ладонь. Она неохотно слушается, ее пронзительные зеленые глаза оттенка только что политой травы встречаются с моими небесно-голубыми. – Нет такого места, где я хотела бы быть сейчас больше, чем здесь. Посмотри вокруг. Это самое прекрасное жилище, что я видела. А я объездила весь мир.

Мама моргает и сжимает мою руку, после чего переводит взгляд на сад. Его вид помогает ей расслабиться.

– Я здесь потому, что хочу. Даже не думай обратное.

– Извини, милая. Ты же знаешь, какой я становлюсь.

Я киваю и глажу большим пальцем выпирающие голубые вены на ее кисти.

– Расскажи, чем ты занималась, пока я бегала.

Ее глаза загораются.

– Ой! Как я могла забыть? У меня замечательная новость.

– Тогда давай послушаем, – подбадриваю я.

Она наклоняется вперед и складывает руки под подбородком. Я готовлюсь слушать сплетни, которые обычно следуют за этим движением.

– Итак, в субботу я ездила в «Цветочный магазин Шарлотты» и столкнулась с одним мужчиной и его сыном. В буквальном смысле. У меня в руках был новый лировидный фикус, знаешь, который стоит в углу гостиной, рядом с моим креслом для чтения. – Я киваю, и она продолжает: – В общем, я ударила этого беднягу фикусом прямо в грудь. Конечно, я начала горячо извиняться, но он рассмеялся и забрал у меня горшок. О, Скарлетт. Они с сыном донесли его до моей машины, как настоящие джентльмены.

– Это мило, мам. Но тебе с самого начала надо было попросить сотрудника.

Звонок из больницы о том, что мама пострадала, пытаясь вынести тяжелое растение из цветочного магазина, стал бы для меня кошмаром.

Она рассекает воздух рукой.

– Поворчишь в другой раз. Я еще не все рассказала.

– Продолжай.

– Как я говорила, он донес мое дерево до машины, и прежде, чем я успела спросить его имя, я узнала фамилию на куртке. Ты же помнишь «Ледовый комплекс Уайта»? О, дорогая, прошло, наверное, сто лет.

Я не удивлена, что среди всего забытого ею за последние полгода, нет «ЛКУ» или чего-либо связанного с моей хоккейной карьерой. И мне страшно, что это когда-то произойдет. Если и есть человек, который любит хоккей так же, как я, то это моя мама.

– Я помню «ЛКУ», да. Лео тренировался там перед драфтом^[3].

Уверена, в мире североамериканского хоккея нет ни одного человека, который не знал бы про «Ледовый комплекс Уайта» или самого Адама Уайта. Леонард Орло всего лишь один из многих, кто провел там большую часть своей карьеры, прежде чем добиться успеха. И он один из моих ближайших друзей, так что я наслышана об этом месте.

– Здорово! Потому что я добилась для тебя собеседования с Адамом в среду.

У меня отвисает челюсть. По позвоночнику пробегает раздражение.

– Что ты сделала? Это же завтра, мам!

– Ты права. – Она несколько раз моргает, после чего пожимает плечами. – У него есть вакансия тренера, и стоило ему услышать твое имя, как он настоял на том, чтобы ты пришла. У меня даже не было возможности расхвалить тебя, а ты знаешь, как сильно я это люблю.

У нее хватает наглости выглядеть разочарованной.

– Собеседование не имеет смысла. Я не хочу там работать.

Я отталкиваюсь от стола, чтобы поставить стаканы обратно на поднос. Мой все еще полон, но от мысли пить из него теперь сводит живот.

Мама в удивлении открывает рот.

– Что значит, ты не хочешь там работать? Это идеально тебе подходит.

– Спасибо, но с хоккеем покончено. Мне это не нужно.

– Это самая большая глупость, что я слышала в жизни.

– Тебе надо позвонить ему и отменить собеседование. Я не пойду.

– Скарлетт Джасмина Картер. Ты пойдешь, даже если мне придется тащить тебя волоком. Я не позволю тебе оставаться здесь и изображать мою тень. Пока в этом не будет необходимости, ты будешь жить как обычная двадцатитрехлетняя женщина. Точка.

Мама резко вскакивает и уходит в дом, прежде чем я успеваю сказать ей, что никакая это не точка. Хлопает дверь, и я впиваюсь в столешницу так, что белеют костяшки пальцев.

Один раз хоккей уже сломал меня. Боюсь, второго я не переживу.

Глава 3. Адам

Слова лежащего передо мной резюме расплываются, превращаясь в чернильные завитки. Я вполуха слушаю сидящую напротив женщину, которая в третий раз за последние сорок пять минут рассказывает о своей короткой, продлившейся всего год, карьере в «Калгари Блейз».

Время, выделенное на ее собеседование, давно закончилось, и я невольно поглядываю на дверь. Пришла ли следующая претендентка и подождет ли она еще несколько минут или решит уйти? Я молюсь, чтобы она оказалась терпеливой.

– Меня вот-вот должны были назначить центральной нападающей второго звена, но я сломала запястье и остаток сезона лечилась, – говорит Лилиана.

Я машинально киваю и отодвигаю тонкий листочек. Поднимаю глаза и успеваю заметить, как она грызет ноготь большого пальца, прежде чем опустить руку на колени.

– Чем вы занимались после? Когда вы ушли из команды?

– О, я не уходила, – отвечает она с наигранным смехом.

Я выгибаю бровь.

– Так вы все еще играете за них?

– Нет. Со мной разорвали контракт.

– Почему? – не удержавшись, спрашиваю я.

Обычно контракт с игроком разрывают досрочно только по двум причинам, и обе не внушают доверия.

Лилиана раздувает ноздри и выпрямляется в кресле.

– Я слишком увлекалась силовыми приемами.

– Силовыми? В умеренно контактном спорте?

Ее резким смехом можно резать сталь.

– В этом-то и проблема, вам не кажется? Следовало бы спросить, почему женщины с такими же навыками, как у мужчин, должны играть в облегченную версию того же спорта, в котором тех поощряют драться?

Я подаюсь вперед и упираюсь подбородком в переплетенные пальцы, размышляя над ее словами. Эта тема не нова, и у каждой точки зрения существуют убедительные аргументы. Аргументы, в которые сегодня я не хочу углубляться.

– Это веские доводы, Лилиана. Не стану спорить. Однако…

Меня прерывает стук в дверь. Я резко встаю, скрежеща колесиками кресла по полу, и иду открывать.

Радуясь поводу прерваться, я коротко извиняюсь перед Лилианой и распахиваю дверь кабинета. Мои губы немедленно растягиваются в широкой улыбке.

– Мистер Уайт, мое собеседование должно было начаться двадцать минут назад, – произносит явно разъяренная рыжеволосая женщина.

Она стоит передо мной, скрестив руки на груди, задрав подбородок и сверкая голубыми глазами. От ее резкого тона моя улыбка тает.

Огненно-рыжие волосы свободными локонами лежат на плечах, касаясь накачанных бицепсов. По фарфорово-бледным щекам и носу рассыпаны веснушки – очень много темно-коричневых веснушек, – как будто кто-то брызнул ей в лицо жидким шоколадом и дал высохнуть. Меня накрывает порыв взять фломастер и соединить их все между собой. Я провожу ладонью по подбородку, чтобы собраться с мыслями, и тепло улыбаюсь.

– Вы правы… Эм… Если дадите мне… – Я бросаю взгляд на Лилиану, которая встает и поднимает с пола свою сумку, и снова смотрю на следующую кандидатку. – Пару минут. Я как раз заканчивал с предыдущим кандидатом.

– В этом нет необходимости, Адам. Я уже ухожу, – говорит подкравшаяся сбоку Лилиана. Я делаю шаг в сторону, увеличивая расстояние. – Ой, привет, Скарлетт. Тебя сейчас редко видно. Что ты здесь делаешь?

Скарлетт Картер с еле уловимым раздражением оглядывает своего бывшего товарища по команде и ровно отвечает:

– Пытаюсь поговорить с мистером Уайтом.

– Я имею в виду в Ванкувере, – поясняет Лилиана. – Я слышала, что ты все еще в Альберте, проходишь реабилитацию после травмы плеча.

– Это личное, – ощетинивается Скарлетт.

– Верно. Конечно. Что ж, удачи. Надеюсь, плечо не сильно тебя беспокоит. Вряд ли оно в прекрасном состоянии, раз его не долечили, – самодовольно говорит Лилиана.

Я стискиваю зубы и, сжав ручку, распахиваю дверь как можно шире.

– Приятно было познакомиться, Лилиана. Скоро я приму решение.

– Жду весточки от вас, – говорит она, снисходительно улыбается Скарлетт и уходит.

Скатертью дорожка. Я совершенно точно не буду ей звонить.

Как только Лилиана выходит, я жестом приглашаю в свой кабинет лучшую и самую известную канадскую хоккеистку и, когда она входит, перестаю задерживать дыхание. Скарлетт быстро обходит меня и останавливается позади кресла, на котором только что сидела Лилиана.

– Извините, – говорю я.

Она выгибает бровь.

– За что именно? За то, что заставили меня ждать двадцать минут возле вашего кабинета, или за Лилиану?

– И то и другое?

– Благодарю.

Сглотнув, я киваю на кресло перед ней:

– Прошу, садитесь. Приятно познакомиться с вами официально. Я помню, мы когда-то пересекались.

Скарлетт медлит, но спустя несколько секунд кивает и, обойдя кресло, скованно садится. Я иду на свое место, но без колебаний посылаю ей еще одну теплую улыбку. Ни за что не допущу, чтобы вредность Лилианы Адино испортила это собеседование еще до его начала. Если это вообще можно считать собеседованием. Скорее формальность.

Я прочищаю горло.

– Как давно вы вернулись в Ванкувер? Когда я встретил вашу маму, она сказала, что недавно.

– Чуть больше месяца, – отвечает Скарлетт.

Ее голубые глаза с любопытством скользят по полкам с многочисленными фотографиями и спортивными сувенирами, а я чешу щетину на подбородке, пытаясь прикинуть в уме сроки.

Я много лет следил за карьерой Скарлетт Картер: видел, как в 2018 году она выиграла олимпийское золото с женской хоккейной командой, и тренировал несколько ее друзей до того и после. Однако на этом мои знания о ней заканчиваются, поэтому меня одолевает любопытство.

До этого собеседования мы встречались лишь однажды: год назад на благотворительной игре, которую устраивала национальная лига, и это был скорее обмен приветствиями, чем возможность задать вопросы. Она второй сезон играла за «Калгари Блейз» и была настроена забить рекордное количество шайб. Никто не удивился, когда она их забила, причем с излишком.

– Вы получили травму в начале прошлого сезона, правильно? Разрыв левого акромиально-ключичного сочленения третьей степени? – спрашиваю я, прыгая с места в карьер.

Скарлетт прямо встречает мой взгляд: настороженно, но не испуганно.

– Значит, диплом по кинезиологии на стене настоящий?

Я фыркаю от смеха.

– Да. Эти знания здесь окупаются.

– Вы много работаете в спортивной медицине?

– Не так много, как раньше.

Она хмыкает и внимательно смотрит на меня:

– Да. Это был разрыв акромиально-ключичного сочленения третьей степени. Уже третий.

Я шиплю сквозь зубы и откидываюсь в кресле. Вот засада. Период восстановления после разрыва акромиально-ключичного сочленения не такой уж огромный, но повторный разрыв требует операции и долгой реабилитации. Не говоря о клейме «предрасположенная к травмам» в глазах менеджеров, подписывающих чеки. Ее внезапное исчезновение из «Блейз» и отсутствие на Олимпиаде в этом году начинает обретать смысл.

– Полагаю, вашему плечу требуется еще пару месяцев физиотерапии, если вы собираетесь когда-нибудь снова играть. Вам делали операцию, верно?

Скарлетт едва заметно ведет упомянутым плечом, и мой взгляд цепляется за него, отказываясь смотреть в другую сторону. Я обеспокоенно хмурюсь.

– Мне сделали операцию полгода назад. Сейчас я чувствую себя хорошо, – сдержанно говорит она, и я, наконец оторвавшись от ее плеча, натыкаюсь на ледяной взгляд.

– Хорошо. – Я напряженно выдыхаю. – Значит, если я сейчас попрошу вас встать и отвести руку, вы не почувствуете боли? Даже легкой судороги?

Если бы взглядом можно было убивать, Скарлетт стала бы моим палачом.

– Это собеседование на работу или прием у врача? – огрызается она, впиваясь ногтями в кожаные подлокотники кресла.

Мне следует прекратить давить, но я продолжаю.

– Сейчас и то и другое. – Я стараюсь сохранять ровный мягкий тон. – Если вы хотите снова играть…

– Я больше не могу играть. Я завершила карьеру.

И в этот миг все мое раздражение испаряется, оставляя после себя пустоту с легким привкусом удивления. Мог бы догадаться.

– Слишком высоки шансы повторной травмы. Слишком рискованно, – подтверждаю я.

Она резко кивает.

– Теперь я здесь ради мамы. И мое плечо достаточно выздоровело для повседневной жизни.

– Рискну предположить, что сегодня вы здесь благодаря маме? – спрашиваю я с грустной улыбкой, ощущая резкий укол разочарования, но игнорирую его.

– Она весьма твердо настаивала, чтобы я получила эту работу и не торчала дома.

Я наклоняюсь вперед и ставлю локти на стол.

– Она не единственная. Вы мой лучший вариант. С травмой или без, – говорю я, пристально глядя на ямочку у Скарлетт на подбородке.

Она медленно моргает:

– Не уверена, что я лучший вариант.

– Почему нет? У вас большой опыт, не говоря уже про успех.

– Да, но я не в самой лучшей форме.

Я едва успеваю сдержать смех. Быстрого взгляда хватает, чтобы доказать ошибочность этого утверждения.

Скарлетт в потрясающей форме. Невозможно достичь такого уровня в спорте, не работая над своим телом до изнеможения бесконечными часами, доводя его до совершенства.

Ее бедренные мышцы так выделяются под тонким материалом лосин, когда она кладет ногу на ногу, что я вынужден отвести взгляд, пока меня не поймали за пусканием слюней.

– Ни минуты не сомневаюсь, что если бы не плечо, вы бы завершили очередной победный сезон за «Блейз». Вы все еще на пике, и только вам решать, провести свои лучшие годы, погрязнув в сожалениях или помогая тренировать очень талантливую девочку здесь, в «ЛКУ». Лично я знаю, что выбрал бы.

В глазах Скарлетт мелькает слабый интерес.

– Сколько ей лет? – неохотно спрашивает она. – И что именно вы задумали? Потому что сейчас я крайне занята дома и не хочу травмироваться еще больше.