Полусумрачный коридор казался несуразно длинным подобием трубки крупнокалиберного сифона. Здесь стояли тьма, сырость и жуткий холод. Разглядеть перед собой получалось на считаные метры. Неясные силуэты людей – то ли еще живых, то ли уже мертвых – валялись неподвижно на каталках, подстилках и креслах. Кое-кто сидел, скособочившись и прикрыв глаза, под капельницами. Я увидал еще знакомую медсестру. Она ни секунды не сидела без дела и в этот момент помогала врачу с помощью шприца выкачивать у пациента из позвоночника телесную жидкость. Больной наблюдал за их действиями с глубочайшей признательностью. Я осторожно обошел их, стараясь оставаться незаметным. На этот раз я в самом деле предпринимал побег. Как покойник, вырывающийся из гроба. Но при этом я уговаривал себя: да какой это побег! Да, было больно. Но, несмотря на влитую в меня жижу, я вроде бы шел на поправку. Так что я был абсолютно вправе покинуть больницу. На мне же еще лежала большая ответственность, дело государственного масштаба: написать слова к песне… У меня перед глазами вновь всплыл образ начальника. Вот он, вдохновитель моего побега. Хотя я, если подумать, уже успел сделать все супротив указаний босса.
Не успел я пройти и несколько шагов, как повалился от боли на землю, веретеном завертелся в лужах крови и нечистот, в которых начали барахтаться и все мои бумажки. Долго я так пролежал, прежде чем очухался и заставил себя потихоньку подняться. Лифты уже отключили. Нетвердой походкой я вступил на лестницу. С большим трудом мне удалось добраться до приемной. Тяжело дыша, я подошел к дверям больницы и поглядел на город К с внутренней стороны створок. В этот таинственный, неведомый город меня занесло с командировкой. Град вздымался передо мной грядой священных вершин, озаренных несметными огоньками. Всепоглощающий свет, в отражении которого ночь казалась почти что днем. Плотно запертые стеклянные двери больницы были единственным препятствием, отделявшим меня от внешнего мира. И хотя я спешил уйти, выходить я не стал.
Я заметил, что за дверями стояла безбрежная сероватая толпа. Несколько тысяч сгорбленных старичков и старушек, походивших на откопанных из глубин земной породы идолов. Престарелые аккуратно держали над собой устремленные прямо в небо зонтики и застыли в безмолвном, упрямом ожидании. На лицах у них недвусмысленно значилось: «Я еще жить хочу». За спинами собравшихся бродили мутноватые облачка сумерек. Где-то в метре над землей висели сине-белые пузырьки в форме людских фигур. Получается, вся эта толпа пришла на осмотр к врачам, а вышли из дома рано, чтобы подкараулить докторов. Как только утром больница откроется, эта ватага рванет напролом внутрь, в гонке за первым номерком. Не поспеешь – не будет номерка, а без номерка – нет и жизни, одна смерть.
Мне начало казаться, что все самые острые болезни – там, за стенами, в городе. Или же под ногами, в глубокой преисподней. И эти старцы это поняли раньше, чем кто-либо другой, и прибежали сюда, чтобы укрыться от неприятностей. Вот они – умудренные знанием и опытом провидцы и пророки, которые увидели в больнице последнее пристанище. Если кого-то и можно было считать истинными беженцами от мира, то только этих стариков. Спрятавшись в больнице и вверив себя врачам, они могли избежать Судного дня и не провалиться в загробный мир, где их поджидали наказания, тянущиеся всю оставшуюся вечность. И только я зачем-то норовил вырваться из этой обители. За такое поведение с человека обычно просят объяснительную с самокритикой.
Дождь как шуршал, так и продолжал шелестеть. На небе воцарилась тьма, а на земле – мрак. Холод пробирал до костей. По моему выходу из больницы среди стариков установилось особо торжественное настроение. Бормоча себе под нос и двигаясь в одном направлении, они предавались общей молитве. Я обернулся. В амбулатории не было ни души. Белый свет, словно сияющий из глубокой древности, высвечивал отдельные слова: «РЕГИСТРАТУРА», «ВЫДАЧА РЕЦЕПТОВ», «КАССА», «АПТЕКА»… Нет, даже не столько слова, а то, во что они обращались. Значки выкручивались, изгибались, разрастались и превращались в некоторое подобие ангелов с прозрачными крылышками. Эти посланцы неба, колыхаясь, устремились через подернутый антисептиком воздух. Правда, улететь далеко им было не дано. Ведь каждый этаж, каждое отделение отсекались друг от друга закрытыми железными дверями, которые никого и никуда не пропускали. Тогда ангелочки опустились на землю и, вобрав крылья, припали к стенкам, окнам, колоннам и оградам. Отделение скорой помощи охватило яркое свечение, словно это был величественный храм предков, готовый день изо дня принимать наплывы паломников. И это святилище невозмутимо взирало на меня, возможно, пытаясь распознать, не иноверец ли я.
Ой, докторам уже наверняка все было известно. Таких же больных, как я, которые, не обращая внимания на сковывающую тело боль, пытаются предать веру и вынашивают подлые планы слинять из обители, бывает у них немало. Интересно, существуют ли неизлечимые заболевания? Опасная мысль! Мне следовало бы воспитать в себе абсолютную преданность больнице, такое же чувство, которое понуждало стариков посреди ночи приходить сюда и выстраиваться добровольно в очереди у дверей. Не надо утруждать каких-нибудь еще дамочек и заставлять всех насильно возвращать меня под сени этого дома.
Я оказался в полном тупике, выхода не было. Нет, не совсем так, выход, а точнее, вход был. Мне надо было просто по собственному желанию вернуться в больницу, которая любезно стояла с распростертыми навстречу мне дверями. Я же еще ни разу за всю мою жизнь не сбегал из больницы!
Тут я приметил, как в дверях показался, словно ниспосланный Небесами гонец, братишка Тао. Встав руки в боки, мальчик посылал мне улыбку, в которой читались и глубокая симпатия, и небольшая доля упрека. Я стыдливо потупил голову.
И вот я уже с готовностью возвращаюсь под опекой моего юного спутника в наблюдательную палату. От чего я, собственно, пытался убежать? Ведь больница мне желала лишь добра. Она была мне спасительным плотом посреди моря бесконечных мук. Воздух в палате все еще был малоприятным. Но ведь в этом удушье парил благой аромат исцеления! Я же в самом деле болел, болел страшнейшей хворью, подцепленной от того, что я позволил себе один раз испить водички из бутылки. От меня только и требовалось, что признать этот непреложный факт.
Я прождал в наблюдательной палате до следующего дня. Утром братишка Тао сводил меня на череду обследований. И Б-скан мы сделали, и компьютерную томографию. Проблема со мной, похоже, была нешуточная, но диагноз мне так и не был оглашен.
Врач решил, что меня надо положить на стационарное лечение. При содействии братишки Тао я прибыл в стационар. Свободных коек не оказалось, а очередь за местами растянулась на год с лишним. Братишка Тао поспешил позвонить за советом. Сестрицы Цзян уже не было среди живых, поэтому он попросил Аби поискать, с кем можно было бы утрясти вопрос. Только так нам удалось заселиться.
Когда мы вносили предоплату за лечение, нам выкатили длинную-предлинную счет-фактуру, в которой, помимо взносов за лечение, медикаменты, койко-место, уход, питание и омовение, значились еще такие расходы, как сбор за достройку больницы, дополнительный топливный сбор, сбор за перегрузку лифтов, сбор на охрану окружающей среды, сбор на обеспечение общественного порядка и сбор на противопожарные меры. По всем пунктам значилась фиксированная цена. Я держал язык за зубами. Все равно с кошельком я уже расстался и все оплаты проходили мимо моих рук. Со слов служащего, больница старалась по возможности минимизировать расходы, чтобы те не сказывались на здоровье пациентов. Оно и понятно. Больные не столько заключали с больницей контракт, сколько принимали на себя определенные обязательства, давали больнице обещание, выражали ей вотум доверия.
Братишка Тао выдал за меня все необходимые гарантии и объявил:
– Ты – почетный гость в городе К. Если по деньгам что-то не будет сходиться – скажи мне. Если не будет хватать – можно будет взять кредит у больницы. Проценты у них чуть-чуть выше, чем в коммерческих банках. А, и еще: я уже созвонился с твоим работодателем. Тебя же вроде бы даже начальник навещал? Отчитаешься ты по всем расходам, это не проблема. То, что ты оплатишь из кармана, тебе возместят в конторе.
Выпалив все это, мальчишка неловко пожал мне руку и, словно на этом его роль подошла к концу, побрел прочь. Долго я наблюдал за удаляющимся от меня силуэтом паренька, который постоянно клонился назад, как гребенщик. Мне продолжало казаться, что я сплю наяву.
Стационарное отделение располагалось прямо позади амбулаторного. Связывала два отделения длинная галерея, тянувшаяся и вихлявшая, будто толстая кишка. Стационар представлял собой массив мутновато-белых зданий, высившихся над округой, как вулканические сопки, и наполовину утопавших в черных тучах. С самой верхотуры сиял красный крест, походивший на сверхновую звезду, разгоревшуюся посреди необъятной тьмы. Лучи светила островатыми мечами и трезубцами разносились во все стороны, прорубая насквозь удручающе тяжелый ливень, от которого мороз ощущался в костях. Создавалось впечатление, что весь мир мариновался в красном отваре, от чего была какая-то надежда на то, что условная весна рано или поздно наступит и все снова оживет. Но это свечение еще напоминало мне, что я очень давно не видел солнечного света. У подножий многоэтажек выстроилась широкая сеть пристроек и флигелей, переплетенных и спутанных, как корни дерева. Были здесь и строящиеся объекты, которые, как и все припавшие к земле предметы, утонули во мраке, ничуть не менее глубоком, чем тот, что устанавливается в сыром погребе.
При входе в основное здание я сразу увидел сотню лифтов, которые беспрестанно носились вверх-вниз. Как и в амбулатории, здесь был сплошной поток людей, которому некуда было выплеснуться. Девушки-лифтеры были для больных что приглашенные звезды. Выглядели дамочки весьма кокетливо. Одеты они все были в светло-серую униформу, которая позволяла им выделяться на фоне врачей в белых халатах. Девушкам приходилось то кричать на кого-то слева, то ругать кого-то справа, но при этом они держались с достоинством. На их лицах установилось выражение полной уверенности и твердости. Лифтершам, кажется, не хватало рук, так что они себе брали во временные подмастерья отдельных пациентов. В помещении еще сновали взад-вперед со своими профессиональными инструментами уборщицы в желтом.
Я поинтересовался на стойке, в какой лифт мне стоило сесть, и, пробиваясь через толпу с силой девяти быков и двух тигров, умудрился-таки ввинтиться куда нужно. Лифтовая кабина походила на сплюснутое лукошко для варки пампушек на пару, а воздух в камере, забитой до отказа пациентами, был грязный и влажноватый. С грехом пополам мы добрались до 74-го этажа, который оказался еще большим лабиринтом – или высококлассным межгалактическим кораблем. Походил я по нему с полдня и наконец добрался до кабинета того врача, который у меня был указан в направлении.
В отличие от амбулаторного отделения, где все погрязло в нечистотах, отсутствии дисциплины и безразличии персонала, в стационаре все было чистенько и красиво. Такое впечатление, что этому месту была чужда мирская пыль. Пространство было небольшое, но четко зонированное письменными столами, столами для переговоров, креслами и шкафчиками для одежды. На столах были разложены симметричными стопочками медицинские книги и прочие документы. Стены были завешаны памятными вымпелами и вывесками – благодарностями от пациентов. Еще там висели всевозможные почетные грамоты с панегириками. Сюда тоже набилась большая толпа больных, которая кипела и бурлила. Врачам от них некуда было деться. Дежурная медсестра сообщила нам, что у них совещание.
Прождали мы до полудня. Только тогда перед нами предстал доктор средних лет, с очками в позолоченной оправе, с широким лбом и крупным носом, с маленько растрепанной обильной гривой волос. Вычурно обмотанный на туловище халат, больше походивший на облачение буддийского монаха, подчеркивал фигуру врача, которой бы позавидовал любой культурист. Левой рукой он обхватил какой-то трактат на неизвестном мне языке. Больные зарезвились вокруг доктора, как питомцы, для которых настало время кормления. Врач сразу заявил:
– Давайте-ка все в очередь. И подходите по одному. – От его спокойного тона все присмирели.
Не знаю, сколько прошло времени, но наконец подошел и мой черед. Я подал доктору направление на стационарное лечение и квитанцию об оплате, позволил себе поведать в общих чертах мою предысторию. Врач принял бумажки и просмотрел их. Затем он открыл ящик и вытащил оттуда знакомый предмет: мою медицинскую карту! Я заметил, что номер карты был мой, а вот имя на ней было указано чужое.
– Ошибочка вышла? – невозмутимо поинтересовался я, предположив, что в этих краях такое не редкость.
– Где? – Доктор пытливо посмотрел на меня. – Может, это вы по ошибке не туда зашли?
– А такое возможно?
– Ну знаете, бывают больные, у которых по прибытии к нам случаются иллюзии. Вы точно уверены, что с вами такого не произошло?
Я припомнил все, что со мной было в амбулаторном отделении. События мгновенно пронеслись передо мной единым монтажом. А может, у меня от страшной боли начались видения? Это бы многое объяснило. Вслух же я объявил:
– Да нет, кажется, не было у меня глюков. Только ужасная боль в животе.
– Как к вам обращаться?
– Ян Вэй. – И я поведал врачу о себе.
Поразмыслив, доктор открыл мою электронную медицинскую карту и направил ее на печать. В терпении ему нельзя было отказать. Мы прошлись по всем деталям: имя, пол, возраст, место работы, симптомы, течение заболевания, история болезни и прочее. Все данные вносились в электронную табличку.
– А что дальше? – Я изобразил готовность к сотрудничеству.
– Полежите у нас, пока не созовем консилиум. – Врач, похоже, все решил за меня.
– Долго лежать? Мне еще песню писать надо. – Меня не покидала мысль, что в город К я прибыл с важным заданием, словно то могло вернуть мне здоровье. Братишка Тао же не зря утверждал, что я у них – почетный гость. Так что я был просто обязан уведомить стационар об этом обстоятельстве.
– Вы еще умудряетесь думать о песнях, когда со здоровьем беда? – Врач улыбнулся мне интеллигентно-прохладной улыбкой дирижера. – Не волнуйтесь, сможете работать в палате. У нас здесь полная синергия медицины и гуманизма. Больница даже устраивает больным празднества. Мы не хотим препятствовать вашему таланту. Наоборот, дадим вам больше возможностей проявить себя с лучшей стороны.
Врач говорил обстоятельно и с расстановкой. Похоже, так все и было. И может быть, с прибытием в стационарное отделение предполагаемые иллюзии меня оставят? Доктор снова окинул меня взором. Я вспомнил, что кошелька у меня нет, и стыдливо перевел взгляд за окно. Сквозь густой туман и плотную пелену дождя я разглядел внутренний дворик, который был озарен светом красного креста. Садик, похоже. А посреди садика – вольер для птиц.
– Так чем же я все-таки болею? – нетерпеливо спросил я.
– Вы не верите, что больны? Как же так? Нужно верить докторам. Для быстрого выздоровления надо быть на позитиве. – Так фраза за фразой врач подступился к ключевой мысли.
Я понял, что допустил оплошность, залился краской, сразу вспотел и заткнулся. Врач протянул мне кипу листов на очередной раунд обследований.
– Спасибо вам, спасибо, – пробормотал я от чистого сердца.
О проекте
О подписке
Другие проекты