© Хамуталь Бар-Йосеф, 2024

© З. Палванова, С. Шенбрунн, перевод, 2024

© «Время», 2024

Я нашла его в интернете

 
Нарушим клятву, сохранив себя,
Не то, ее храня, себя разрушим^[1].
 

Я нашла его в Интернете. Было десять вечера. По радио передавали мою любимую сонату для флейты Пуленка^[2]. Но голова и живот упорно продолжали болеть. Соседи сверху снова передвигали мебель прямо у меня над головой, и Пуленк был бессилен против этого шума. Не мог он справиться и со стиралкой, методично работающей у них весь вечер. Полчаса назад я слопала целую плитку шоколада, хотя собиралась утешить себя лишь одной долькой. Похоже, я снова набираю потерянные за месяц строгой диеты килограммы.

Это был один из тех ужасных вечеров, когда я чувствую себя беспомощной мухой, с отчаянным жужжаньем бьющейся о стекло. Я была в панике, я готова была решиться на что угодно – постыдное, запретное, опасное, – лишь бы прекратить этот кошмар.

За спиной у меня было несколько неудачных свиданий с деловыми пузатыми мужчинами. На плохом иврите, без всякого юмора они говорили о своих проблемах со здоровьем. Это было невыносимо, и я дала себе клятву найти какого-нибудь нормального, кто спасет меня от этих вечерних приступов отчаяния. Только ни в коем случае не влюбляться. Впрочем, разве должен человек со сломанной ногой клясться, что он не будет бегать? Разве должен человек с обманутым, разбитым вдребезги сердцем клясться, что он ни за что не влюбится? Честно говоря, я просто хотела купить нечто совершенно необходимое мне, но заплатить как можно меньше. Выбрать это, как выбирают сыр в супермаркете. Не теряя голову, не зажигаясь, помня лишь об одном – о собственной выгоде.

Мои подруги обычно тщательно взвешивают, ищут совета, выжидают, сомневаются. Я – другая. Я решаю и делаю. Так из детсадовской учительницы музыки я превратилась в профессора музыковедения. «Достигла высот», как говорила моя тетя из мошава^[3], в котором я выросла (при этом музыка, которую я пишу, мало что значила в ее глазах, поскольку знаменитой я не стала).

Короче говоря, я поняла: сейчас или никогда. Скоро я стану слишком старой, чтобы искать себе пару в Интернете или в кафе.

Так-так, интересно… Некурящий – это хорошо, нерелигиозный – тоже очень хорошо, это становится особенно важным в конце недели, перед субботой и в субботу. Хобби – фотография и прогулки на природе. Слава богу, не скалолазание, не ударные инструменты, не парашютизм и не планеризм. Образование – 10 классов школы. Да, это проблема. Как знакомить его с подругами? Ведь они скажут мне потом: с ним же не о чем говорить! Конечно, он голосовал за Нетаниягу… Ах, совершенно неважно, кто что скажет и за кого он голосовал! Я найду, с кем поговорить на интересующие меня темы, у меня есть пианино, есть книги. С бывшим мужем у нас было много общего, мы разговаривали, обсуждали книги и фильмы, ходили на акции протеста против оккупации. Но он не хотел детей, а когда они все-таки появились и выросли, настроил их против меня, словно нерадивых учеников против строгой учительницы.

Для чего мне нужен мужчина? Чтобы не жрать сладости по вечерам, не прятаться от себя в постель, не ворочаться потом часами, прислушиваясь к тому, как все те же соседи сверху шаркают ногами по дороге в туалет и обратно в спальню. Разумеется, Интернет не супермаркет, и любовь, конечно, не сыр, но я ведь не ищу любви. Я ищу мужчину, чтобы просто не быть одной, такого мужчину, который не будет причинять мне боль. Хватит, настрадалась я уже от любви!

…Рост метр семьдесят, это не намного больше, чем у меня. Да он совсем невысокий! Впрочем, если у него из-за этого комплекс неполноценности, то это даже неплохо. Но с такими нужно быть осторожной, такие легко обижаются. А я, может, и профессор, но осторожность явно не моя сильная сторона.

Профессия – строительный подрядчик. Боже мой! Что-то вроде прораба. Нечищеная обувь, обветренные руки, грязный автомобиль-фургон, на котором он выезжает на природу… Самое страшное: наверняка у него громкий голос. Это не по мне, этого я не перенесу. Я очень чувствительна к шуму, к любым громким звукам. Имя – Эли. Ладно, допустим. На фотографии он – как летчик, в огромных солнечных очках. Нет, летчиком он никогда не был, летчики не ищут себе пару в Интернете. Может быть, он мечтал быть летчиком в детстве. Он явно хочет казаться мужественным. На другой фотографии в этих же очках он стоит на одном колене перед крупным фиолетовым цветком люпина. Что он хочет этим сказать? Не только секс, но и романтика? Во всяком случае, он полагает, что романтика ему нужна. Разведен. Будем надеяться, что это правда, хотя не исключено, что он еще не развелся, а только собирается развестись. Трое детей, живущих отдельно. Ладно, ничего.

Сколько же ему лет? Шестьдесят один? Боже, он моложе меня на целых четыре года, я ему не подхожу. Никаких шансов. В этом возрасте они хотят пятидесятилетних или даже моложе. Я соврала, когда заполняла анкету, что мне шестьдесят. Правда, выгляжу я значительно моложе своих лет, все так говорят, даже семейный врач. Между прочим, только несколько месяцев назад кончился мой тайный роман с Хаимом, который был моложе меня на целых двенадцать лет. Эта связь продолжалась почти год. У Хаима семья – жена и две дочки. Все началось, когда он пришел чинить мой домашний телефон. Я тогда залезла на стремянку. Это почему-то его зажгло… С ним я говорила о кулинарии, о его семье, об общих знакомых. Он никогда не был в консерватории и, может быть, даже не знал значения этого слова, но для меня это было не важно. Вспомнив о Хаиме, я невольно размягчаюсь, вижу перед собой его лицо, чувствую его тело, закрываю глаза и таю, таю… В моем возрасте? Факт. Он исчез из моей жизни, когда обо мне узнали его родители, сестра, друзья. Наверно, испугался, что его спросят: где ты откопал эту старую ашкеназку^[4]? Не мог найти себе кого-нибудь помоложе? Не помогли подарочки – вазы, конфеты, косметика, – которыми я пыталась задобрить его родителей и младшую сестру. Мне потребовалось время, чтобы оправиться от удара, чтобы убедить себя: ты должна благодарить небо за целый год счастья! Чего стоит один этот поистине бетховенский миг, когда из окна своей квартиры ты увидела его бегущим к тебе под ливнем?.. Не важно. Кончено. Стерто.

А теперь этот тип в летных очках, стоящий на одном колене перед цветком люпина…

В графе «профессия» я скромно написала: учительница. Я не соврала: я преподаю в университете. Не писать же мне «профессор музыковедения» или хуже того: композитор!.. Я очень давно поняла, что, если я хочу любви, мне следует тщательно скрывать свои знания и взгляды. Я должна как можно меньше говорить и как можно больше слушать своего мужчину, при каждом удобном случае восторгаться им, говорить комплименты и ни в коем случае не спорить с ним. Не призывать увидеть обратную сторону медали, не настаивать на точных формулировках, не уличать в отсутствии логики. Просто поразительно, как это работает! И как все начинает рушиться, когда я забываю об осторожности.

Рост и вес у меня в полном порядке, тут мне не пришлось врать. Но назвалась я не Габриэлой, а Ахувой, фамилию писать не стала и фотографию, разумеется, не представила. Не хватало мне, чтобы меня увидели и узнали мои коллеги, время от времени интересующиеся, не собираюсь ли я выходить на пенсию. Между прочим, в Интернете вся информация остается навечно!

Больше недели я ждала звонка. И вот наконец мужской голос в трубке:

– Я могу поговорить с Ахувой?

Голос мягкий, ласковый, так говорят с детьми или с больными. Прежде чем я сообразила, кто такая Ахува, этот голос проник в мое сердце, подобно тому, как звук гобоя радует меня еще до понимания, что это Бах или Брамс, или даже клезмерская музыка.

– Я слушаю. С кем я говорю, пожалуйста?

Не стоило говорить «пожалуйста», это прозвучало как-то высокомерно.

– Меня зовут Эли. Я прочитал ваше объявление в Интернете.

Говорит спокойно, уверенно, не умничает. Его и на самом деле зовут Эли.

– О’кей!

– Так вы заинтересованы сделать дэйт^[5]?

Прямо к делу со своим ужасным ивритом вперемешку с английским! Не показывать, как я рада. Немного подождать, не отвечать сразу.

– Почему бы и нет? – изо всех сил я стараюсь говорить легко и кокетливо.

– Отлично. Тогда… когда вы свободны?

Хочу выдержать паузу, но отзываюсь почти сразу.

– А когда вам удобно? Я обычно свободна по вечерам. Можно встретиться даже сегодня.

Да, вот-вот я закончу свои дневные дела – писать, звонить, просматривать почту. Хотя бы сегодняшним вечером я не стану жертвой очередной атаки тревоги и обжорства.

– Сегодня вечером? То есть прямо сейчас?

– Да, если вам удобно. Если нет, можно и отложить.

На самом деле я терпеть не могу откладывать. Терпеть не могу, когда опаздывают. Сама я очень стараюсь опоздать, но у меня никогда не выходит. Бывает, что прихожу чуть ли не на час раньше. Хорошо хоть, что никто не видит этого!

– Мне удобно. Сейчас на часах семь.

– Вам удобно в восемь?

– Знаете что… Ладно… Где вы предлагаете встретиться?

Он все-таки смущен. Это меня трогает. Мужчины не знают, как сексуальна их слабость.

Я произношу название кафе с восточной кухней на углу моей улицы, в двух шагах от моего дома. Мне должно быть максимально легко и удобно. Я зареклась прилагать усилия в подобных ситуациях.

Теперь эта вечная проблема перед свиданием: что надеть? Как выглядеть моложе шестидесяти, когда ты старше шестидесяти пяти? Как сделаться вдруг привлекательной, милой, сексуальной? Покрасить ресницы или не стоит, ведь тушь может размазаться? Нанести пудру с блестками только на декольте или и на лицо тоже? Надеть туфли на шпильке или на среднем каблуке, который позволит продемонстрировать легкую походку? Надеть платье в обтяжку, подчеркивающее мою стройную фигуру, или роскошный дорогой костюм, вызывающий восхищение (как автомобиль «ягуар», ведь для мужчины очень важно, чтобы его женщина вызывала восхищение)?

В конце концов я выбрала светлые туфли на среднем каблуке и элегантный терракотовый льняной костюм, который купила в прошлом году в Зальцбурге, когда ездила туда на музыкальный фестиваль. Мне показалось забавным, что длинный ряд пуговиц, покрытых тем же материалом, словно намекает на возможность звукоизвлечения… Верхние пуговицы я оставила незастегнутыми, а под жакет надела белую блузку с глубоким декольте. Одевшись и внимательно посмотрев на себя в зеркало, я поняла, что стабильность, уважение и доверие для меня важнее сексуального влечения. Но это вовсе не значит, что я отказываюсь от него!..

Когда я вошла в кафе, он уже сидел за одним из центральных столиков, предназначенных для двоих. Нет, он не вскочил, не снял солнечные очки, просто повернул в мою сторону ничего не выражающее лицо. Не хочет сразу же показывать свой невысокий рост или на всякий случай демонстрирует незаинтересованность в товаре, чтобы сбить цену? Я живо направилась к столику. Живость всегда была моим козырем, она лучше всякой парфюмерии говорит о том, что мне еще далеко до старости.

– Эли? – спросила я не очень уверенно, чтобы выглядеть женственной.

– Вы – Ахува, – произнес он утвердительно, без тени сомнения в голосе.

Мне захотелось быть честной.

– Сказать по правде, Ахува я только на сайте знакомств, на самом деле я Габриэла.

Я старалась говорить как можно проще. Было ясно, что естественный для меня литературный иврит сразу же создаст дистанцию между нами и уничтожит всякий шанс на сближение. Нет проблем, на разговорном иврите я постоянно общаюсь со своими студентами.

Не давая себе труда улыбнуться, он вонзил в меня испытующий взгляд – медленный, серьезный, изучающий, не тот мужской взгляд, который тебя раздевает (это нам знакомо!), а откровенно собирающий информацию, с тем чтобы принять обоснованное решение. Мне понравилось, что на нем серая выглаженная хлопчатобумажная рубашка (ненавижу мужчин, которые носят нейлоновые рубашки). На шее – довольно толстая золотая цепочка с магендавидом^[6]. Понравилось мне и то, что он даже не пытался улыбнуться. Я сама научилась улыбаться и смеяться только недавно. Раньше меня постоянно спрашивали, почему я такая серьезная, отчего никогда не смеюсь, не улыбаюсь. У меня были тогда причины, которых я не осознавала и в результате чувствовала себя виноватой и несимпатичной. Помню, будучи старшеклассницей, я ходила по улице и растягивала губы, скашивая глаза и пытаясь увидеть свой улыбающийся профиль в витринах магазинов.

– Зачем же вы назвались на сайте Ахувой, если вы Габриэла?

– По правде сказать, сама не знаю зачем, – соврала я. – Вам кажется, это плохо говорит обо мне?

– Не знаю, что вам сказать, – помедлив, произнес он.

Похоже, тоже соврал. Во всяком случае, его нисколько не рассмешил тот факт, что я придумала себе имя для сайта знакомств. Было в нем что-то тяжелое, медленное, осторожное.

Кажется, он красит свои короткие густые волосы. Не нравится это мне. Коричневый цвет с красноватым оттенком напоминает крем для обуви. Видимо, он использует хину. Я решила перейти в наступление.

– А зачем вы пользуетесь хиной?

Он ничуть не смутился. Помолчал, а потом неторопливо ответил:

– Я красил волосы по просьбе моей бывшей подруги. Она хотела видеть меня молодым. Это она подарила мне золотую цепочку. – Он прищурил глаза и добавил: – А хину взял у мамы. Всё, я решил больше не краситься.

Эли смотрел на меня вопросительно, словно ожидая одобрения. Это мне понравилось. Я сказала ему, что живу рядом. Он отозвался, сказав, что живет в новом районе довольно далеко от центра. Мы сошлись на том, что это не проблема, не совсем понимая, что́ мы имеем в виду…

Он заговорил о своем доме и говорил с теплом и болью: четыре комнаты, садик, фотолаборатория, он любит фотографировать цветы. Дом этот – его детище, он сам, без архитектора, сделал проект, нанял рабочих, руководил строительными работами. До этого он занимался в качестве подрядчика только ремонтами. А построив свой дом, отошел от дел, живет один и ремонтирует не дома, а телевизоры.

– Так почему же вы написали, что вы подрядчик?

– Я был подрядчиком. Это моя профессия.

К нам подошла официантка. Я заказала себе чашку травяного чая.

– И это все, что вы едите вечером?.. – удивился он.

Я ответила, что уже поела. А у него, оказывается, не получилось поужинать, между тем ужин – его основная трапеза, самая обильная и вкусная. И он заказал себе овощной салат, суп кубэ^[7], сабих^[8], шницель с рисом и фасолью, и в довершение ко всему – чашечку турецкого кофе и бурекас^[9].

– Квартира у меня маленькая, – начала я рассказывать о себе, – но я ее люблю. И район свой люблю: небольшие дома, старые деревья, магазины. У меня довольно много друзей, живущих неподалеку. Вот только с соседями сверху не повезло – слишком шумные.

Говоря об этом, я хотела намекнуть, что не собираюсь жить у него. И даже раз в неделю приходить к нему и наводить порядок тоже не собираюсь. Соседей я упомянула для баланса, чтобы не выглядеть слишком уж благополучной.

– А у меня вообще нет соседей, только дома соседние и те на расстоянии. И все-таки я поссорился однажды с соседом напротив. Как раз эта ссора привела к моему разводу.

– Как это?

– Он донес на меня в налоговое управление, а она приняла его сторону.

– Что это значит?

– Она пошла к ним без моего ведома и как ни в чем не бывало говорила с ними.

– Из-за такого разводятся? – воскликнула я с притворной грустью и непритворным беспокойством.

Он молча ел. Мне нужно было продемонстрировать больше сочувствия. Я задала вопрос о детях. Его глаза зажглись гневом.

– Детей, всех троих, я вырастил в этом доме после развода. Подал на нее в суд и забрал их у нее. Дети – я от них ни на шаг. Девочка жила сначала с матерью, но потом разобралась, поняла, что там сплошная ложь.

Я спросила, сколько лет девочке. Ей двадцать восемь, разведена, у нее дочка. Еще у него есть двое сыновей, одному тридцать, женат, двое детей, а другому, младшему, двадцать пять, он тоже разведен, но детей, слава богу, нет.

– Я от них ни на шаг, ни на шаг, ты понимаешь? – он произнес это так страстно, с такой убеждающей силой, что его слова вошли в меня, как могучие повторы у Баха (например, в Чаконе ре минор из Партиты № 2 для скрипки соло; Бах иногда бывает совершенно сумасшедшим). Я поняла, что до этого момента не видела своего нового знакомого по-настоящему. Теперь я буквально ощупывала его лицо глазами: смуглая блестящая кожа, широкие брови, почти орлиный нос, узкие губы и сверкающие глаза – глаза пастушьей собаки, умной и верной.

Он ответил мне пристальным взглядом и спросил меня о детях. Я быстро сказала, что, к сожалению, они не живут в Иерусалиме, и замолчала. Он понял, что я не хочу говорить о детях, и вернулся к теме жилья.

– Совсем недалеко отсюда живет мой женатый сын. И мама моя тоже тут недалеко живет. Видимо, я припарковал свою машину где-то совсем рядом с вашим домом, потому что думал потом заскочить к ней.

Уж не хочет ли он сказать, что в будущем ему удобно будет жить у меня? Я сообщила ему, что у меня есть машина – красный Rolls-Royce Mini. Он поднял свои широкие брови и на всякий случай скептически улыбнулся, не зная, шучу я или нет. Тогда я сказала ему, что, когда он доест свой ужин – я свой чай давно уже допила, – мы можем зайти ко мне и я покажу ему свою квартиру и машину.

– Ты уверена? – спросил он.

Про машину я добавила, сообразив на ходу, что, может быть, слишком рано приглашать его к себе, ясно ведь, что́ может произойти у меня дома. Скорей бы уже он закончил есть! Но он ел очень медленно, явно наслаждаясь процессом.

– А почему вы развелись? – спросил он с набитым ртом.

Я ответила очень коротко, но даже это короткое объяснение отозвалось во мне болью:

– Потому что по отношению к детям я была требовательной, а он всегда уступал им.

– Из-за этого? – он удивленно поднял глаза и открыл рот, полный зеленой фасоли.

– Это было слишком тяжело, ведь мне тоже хотелось уступать им, баловать их. Его поведение обижало меня, казалось предательством… В любом случае, – поменяла я тему, – вам нужно идти к вашей машине, то есть к моему дому.

– Нет, я собирался оставить машину там и пойти пешком к маме. Ей недавно удалили катаракту, и я должен закапывать ей глазные капли три раза в день в течение целого месяца.

– Вы это серьезно? Она не может делать это сама?

Говоря это, я не знала, восторгаюсь я или завидую. Мне вспомнилось, как моя мать разевала рот, говорила «а-а-а!» и показывала свои воспаленные красные гланды, чтобы я поняла, как она мучается. Я же обычно очень долго терплю, прежде чем пожалуюсь кому-нибудь на боль.

– С матерью не спорят, – сказал он потеплевшим голосом то ли в шутку, то ли всерьез и наконец-то улыбнулся.

Я вглядывалась в черты его лица, пытаясь понять, что заставляет пожилого мужчину день за днем беспрекословно капать глазные капли в глаза своей старой матери. Наконец я спросила, откуда он родом.

– Мы – курдские евреи из Ирака, – ответил он без малейшего стеснения, но и без гордости.

Об образовании я предпочла не спрашивать, чувствуя, что в этом случае раскроется мое опасное превосходство. В графе «образование» на сайте знакомств он написал: «школьное». По всей вероятности, школа с каким-нибудь автомобильным или строительным уклоном. По мне было видно, что я ашкеназка. Я не стала говорить, что мои родители из Румынии, я все еще стеснялась этого…