Пурга

Зима пришла в тундру, длинная и бесконечно белая. Поменяла сезоны местами, по своему порядку их расставила. Теперь, ее законы, зимние, будут править в тундре, редких ее жителей себе подчинять. Разбежались звери по своим углам, в укромных местах от зимы попрятались. Кто-то из зверей в самый мороз затаился, в самую холодную непогоду. А кто-то до весны далекой улегся спать, чтобы не просыпаться во сне, не ворочаться, чтобы не мерзнуть в холодной тундре. Тихо вокруг стало, безжизненно.

Ветер и пурга, здесь, надолго поселились, стали по-своему править, мороз старый кряхтящий с собой принесли. Всех подчинили стихии: и животных и растения, горы местные и камни, реки и топкие северные болота. Один остался не подвластным стихиям, крепкий Духом и телом своим Человек. Жил он по другим законам, по заветам природы и Бога – отца своего. Никак не прощали, за это, стихии Человека не покорного, все учить его пытались испытаниями своими испытать…

Пурга все никак не прекращалась, дергала чум за пологи, со злости трепала оленьи шкуры. Не могла никак его разрушить, – людей оттуда выгнать не могла.

Кряхтел старый мороз, крепко сковывал воздух, и снег уплотнял своими ногами. Топтался он рядом с жилищем, прислушивался, услыхать хотел, о чем говорили люди. Но как ни старался он, – ничего не услышал через стенки чума, любопытство свое никак не утолил. Рассердился тогда мороз, оленей пастушьих, с собаками, попробовал заморозить. Но не замерзли олени и собаки, потому, что природа, им, теплые шубы дала. Лежат они на снегу отдыхают, на ветер никак не реагируют и на крепкий мороз.

Усилилась пурга, подхватила дым сверху жилища и понеслась по бескрайней тундре. Непривычный запах у дыма, вкусный. Вдыхала пурга дым: голова у нее кружилась от этого. – Пьяная становилась пурга, вредная, непослушная. Утихала на время, она, оседала, чум человеческий белым посыпала…

Вышел пастух из чума, полог отогнул. Почерпнул из плошки горячего бульону, и мяса кусочек с вареной кости срезал. Пошептал что-то на своем языке, поднял голову к небесам и разбрызгал бульон с мясом по ветру.

Подхватила пурга брызги и мясо, и снова понеслась по бескрайней тундре, прихватив с собой крепкий старый мороз.

Почерпнул пастух еще бульону с мясом, слова другие прошептал и снова разбрызгал. Ухватил ветер брызги бульонные, с кусочком мяса, и унес их в высокие зимние облака.

Достал пастух ложкой горячего из тарелки, еще мяса кусочек отрезал. Слова повторил и опять разбрызгал. Помолился, он, Богу, за жизнь свою пастушью его поблагодарил.

Прилетел ветер из под самых облаков, схватил угощения человеческие. Насытил плоть свою воздушную, Дух, свой, голодный утолил. Насытилась и пурга, успокоилась, позволила снегу спускаться с небес. Снежинки у снега поменялись: вместо рваных морозных колючек, стали они легкими и пушистыми. Заполонили собой всё, что было на небе и на земле. Стало всё невидимым, однотонным и белым, Ничего не видать сквозь волшебный пух. Звуки совсем приглушились, тихо стало в тундре, безмолвно.

Только в чуме негромко трескал огонь, разливал тепло по всему жилищу. Пастухи собрались вместе и сели ужинать, закончили все свои дела. На ужин у них как обычно: похлебка из оленины, сдобренная солью и душистыми травами. Потрудились пастухи, заготовили их, коротким северным летом.

Зима длинная в этих краях, целых девять месяцев без просвета и без тепла. Мороз здесь крепкий трескучий, порою сильно звенит, Землю собой выхолаживает. Вьюга воет зимой, и пурга метет, – тоску на Природу вдвоем наводят. Тоскует она, печалится, былое прошедшее лето вспоминает.

Некому в тундре с морозом бороться, некому его прогонять. Так он и властвует на своей территории, сохраняет зимний порядок. Ни одна стихия зимой теплом не дышит, только лишь холодом, – все ему подчиняются, все от него зависят.

Стабилен мороз в своей сути холодной, в отсутствии любого тепла. – В этом его сила, – в этом его весь морозный Дух.

Однако Природа сильнее мороза. Попечалится, она, зимой, покручинится, и за свое опять возьмется. Возвращает Природа весну назад, первые оттепели и ручьи с капелью, возвращает в великую тундру. За ней, за весной, птицы прилетают, новую жизнь за собой на крыльях приносят. Просыпаются жители тундры, оживают, кормятся свежей пищей: зеленой и сочной. Плодится северная дичь, прирастает в тундре своим числом.

За птицами первыми и за весной поздней, наступает короткое лето. Не такое жаркое как на юге, но все равно долгожданное теплое.

Для человека, на севере, нет другой пищи кроме оленины, и кроме рыбы, пойманной в местных реках. Позаботилась природа-мать, дала пастухам верных спутников по всей их кочевой жизни. Где родились олени, как появились на свет, – только в легендах люди могли узнать. Служили они транспортом для людей, давали свои теплые шкуры и мясо. Вся одежда и обувь, и даже чум пастуший, и тот из оленьих шкур.

Так было всегда, сколько жив человек на севере. Много времени с того прошло, однако немногое поменялось. Не придумал пока человек ничего лучше, что природа ему дала. Еще много времени пройдет, но ничего не изменится: небеса будут такими же синими, солнце будет вставать с рассветом и садиться на закате. Будут олени верно служить кочевникам, а огонь – стихия Богом завещанная, согревать их жилище. Кочевать будут северные люди, пока жив человек, пока жива наша Земля…

Жизнь моя светлая
Песня северного кочевника

 
Когда вижу я лес непроходимый,
Зимней белой одеждой припорошенный,
– Спою про него обязательно,
Вижу зайца впереди
– И про него не забуду спеть.
 
 
Вот следы впереди медвежьи,
Шел хозяин тайги по своим делам.
– Страшно ему на глаза попадаться.
Но я, его, все равно не боюсь,
Потому что есть у меня ружье,
И собаки есть верные.
Если что, залают, они, защитят,
Не дадут медведю напасть на меня.
 
 
Он хозяин тайги, у него свои заботы
И своя косолапая жизнь.
А у меня своя дорога, кочевая,
С медвежьей совсем не схожая.
 
 
Сани мои легкие, сани мои надежные,
Несутся быстро по лесу,
Несутся быстро по тундре.
Еду я далеко, еду я со своими оленями.
 
 
Жизнь моя светлая, – как солнце на небе,
Жизнь моя прозрачная – как сами небеса,
А мысли мои бесконечные
– Как сама Вечность над моей головой.
 
 
Есть у меня семья: жена моя и дети,
Есть у меня братья и сестры,
Есть у меня родители.
Все они живы и здоровы, и все в пути находятся.
 
 
Жизнь моя летит, не останавливается,
Никуда не сворачивает моя жизнь.
 
 
Торопится она все увидеть и везде побывать,
Торопится новое познать и старое,
То чего предки мои видели,
И то, что увижу только я и никто другой!
Хорошая жизнь на земле, без горя и печали,
Со светлым днем она поднимается,
И весь день по дороге бежит,
Только с первыми звездами останавливается,
И на новой кочевке спать ложится.
 
 
Есть на земле и другая жизнь,
Жизнь людей ушедших, – предков наших далеких.
Не знаю ее совсем, но знаю точно,
Придет и мое время, и я сам пойду туда.
Оставлю земную дорогу и живых людей.
 
 
Тогда дети, мои, будут оленей запрягать,
Чум заново в дорогу укладывать.
Будет у моих детей жизнь светлая,
А путь, их, такой же легкий,
Как и у меня сейчас!
 
 
Вырастит тогда сын мой старший,
Скажет другим, как я сам говорил:
 
 
Жизнь моя светлая, – как солнце на небе,
Жизнь моя прозрачная – как сами небеса,
А мысли мои бесконечные
– Как сама вечность над моей головой!
 

Стояло пастушье стойбище
Песня северного кочевника

 
Стояло пастушье стойбище,
Чум стоял посередине леса.
Олени лежали там на снегу,
Отдыхали после длинного перехода.
 
 
Собаки мохнатые рядом лежали,
Там же с оленями отдыхали.
Самые лучшие друзья пастухов.
Самые надежные их защитники.
 
 
На охоту с ними, или в кочевку,
– Везде сопроводят, собаки,
Предупредят везде, защитят людей.
 
 
Снег лежит возле чума,
Ногами и копытами утоптанный,
Ветром северным уплотненный.
А внутри чума костер горит.
 
 
Теплится жизнь человеческая посреди Тайги,
Душу таежную от холода согревает.
Радуется Тайга своим детям,
Дарит для них новый морозный день.
 
 
Тепло пастухам внутри чума, уютно.
Вкусно пахнет там: по-особому по родному.
Хозяйка готовит ужин для своей семьи.
Все как обычно и просто, – ничего нового,
Однако приятно так, и так хорошо!
 
 
То, что у прадедов, у далеких было,
Все и у правнуков, их, сохранилось.
Истории старые кочевые пастушьи,
Передавались мужчинам и женщинам.
 
 
Женщины песни пели мелодичным голосом,
 
 
А мужчины, под треск у костра,
Делились сказаниями старыми,
Теми, что слышали раньше от предков,
И всем тем, что видели по своей дороге.
 
 
В том и счастье природное для людей кочевых:
Каждый день новое, в то же время знакомое,
Не однажды увиденное, не однажды хоженое.
 
 
Где люди чум поставили,
– Там и дом настоящий на целые века,
– Там и жилище у тех кочевников,
– Там и пища для них самих.
 
 
Летят птицы над чумом,
Все вокруг видят, все обозревают.
Лес под ними огромный заснеженный,
Со своими заснувшими жителями.
Реки, замерзшие, крепким льдом скованные,
Начало берут, они, высоко в горах,
В мелких ручьях и речушках текут,
Собирают свои холодные воды.
 
 
Наполняются по своему пути,
И широкими там становятся,
Где быстро бегут напрямую,
А где зигзагами обходят препятствия.
 
 
Большая тайга под низом у птиц,
– Тайга бескрайняя, беспредельная.
Где-то там посреди лесов,
Затерялся поселок малый.
 
 
Что там делают люди, и зачем там живут?
 
 
Видят птицы поселок,
И мимо него пролетают,
Есть, у них, цели свои воздушные,
Есть, у них, ориентиры свои.
 
 
Далеко, далеко тайга раскинулась:
Ни взглядом, её, птичьим не охватить,
Ни в голове человеческой не представить.
 
 
Там на самом далеком месте,
На бескрайних просторах тайги, есть конец земли.
Солнце там первое просыпается,
Новый день поднимает от крепкого сна.
Не одно поколение народ там живет,
Всю историю помнит, и другим передает.
В постоянстве том, счастье свое находит.
 
 
Так было раньше, так есть и сейчас,
Так оно будет после далеких времен!
 
 
Другой же народ в вечном странствии пребывает,
Не привязанный, он, к одной местности.
Корни свои и традиции, он, с собой, далеко несет.
Дух у того народа крепкий, силой наполненный.
 
 
Неутомимый Дух, – древний, – Кочевой.
Водит народ, Он, своими дорогам,
 
 
Краями неведанными и не хожими тропами.
Открывает все тайны, народу, в его пути,
Сберегает в дороге людей преданных, верных,
Сберегает в пути, он, своих людей!…