– Да что я, новости слушаю? – усмехается он. – Я кино смотрю.

Идиот. Кино… «На востоке Москвы столкнулись…»

– Ну, ладно, зая, пойду схожу в бар, закажу вина. Голова раскалывается. Это ужасно. Я, наверное, вообще не долечу до дома. Не балуйся там.

– Да ты что?!

– Ну, чмоки-чмоки!

– Ага, – вторит Гриша, – и тебя чмоки-чмоки.

Когда я слышу облегченный Гришин вздох, Антоныч с неудовольствием ворчит:

– Знаешь, на кого ты сейчас был похож? На педика.

Я начинаю подозревать, что они от страха перед Сказкиным потеряли разум.

– О чем вы сейчас говорите? – я толкаю в плечо Антоныча. – Тебе ли рассуждать о том, кто педик? Это из-за тебя мы сейчас в положении, которое нельзя назвать привычным! Ты умеешь красть? Отключать сигнализации, вскрывать замки с миллионом комбинаций, сейфы откупоривать?

Антоныч разворачивает к себе карту. Можно подумать, он сейчас предложит что-то умное. Как тот герой блокбастера, который до последней минуты говорит глупости, а потом встает и быстро отключает ядерный фугас.

– Нужно позвонить Гюнтеру, – Гриша почесал подбородок. – Он поможет.

– При чем здесь Гюнтер? – Антоныч вяло моргнул. – Ты думаешь, терпение людей можно испытывать бесконечно?

– А у нас есть другой вариант?

– Какой вариант? Гюнтер знает, как обчистить квартиру в доме на Кутузовском?!

– Может, он чему научит.

– Нашел учителя! Ты бы помог?

– Я не буду звонить Гюнтеру, – угрюмо сообщил Гриша и спрятал свою трубку в карман джинсов.

– Звони!.. – Гера протянул ему свою.

Происходящее мало укладывается в моей голове. Что-то происходит, а я никак не могу стать участником этого. Сказкин, менеджер на плите, Гришина жена, которая не может вернуться домой, какой-то Гюнтер…

Гриша между тем набирает номер. Около минуты мы слушаем музыку. Оркестр под управлением Глена Миллера исполняет главную тему кинофильма «Серенада солнечной долины».

– Так и первый раз было, – шепчет Гриша.

Потом музыка прерывается, и я слышу беспредельно усталый голос:

– Какого черта?

Это знакомый голос.

– Гюнтер Алексеевич, здравствуйте! – говорит Гриша.

– Что? – после небольшой паузы.

– Здравствуйте, Гюнтер Алексеевич!

– Это кто?

– А помните, мы несколько часов назад разговаривали с вами в кафе?

– Я не был в кафе уже лет десять.

У меня из зубов вываливается сигарета.

– Как же так, – ошеломленно бормочет Гриша. – Мы с вами разговаривали о Сказкине…

– О сказке?.. Какой сказке? Вы кто?

– Я Гриша.

– Значит, если ты Гриша, тебе можно будить человека в три часа ночи?

– Сейчас два ночи.

– Это у тебя два. А у меня три.

Телевизор давно выключен. Мы молчим. Поэтому разговор, переведенный в режим громкой связи, слышен очень хорошо. Сказать, что мы ничего не понимаем, – это ничего не сказать.

– Мы от Владислава Александровича… – делает Гриша последнюю попытку.

– Я его не знаю.

Существуют две разновидности ступора: пассивный и активный. Пассивный – это когда ты без причин начинаешь смотреть на какой-то предмет и доводишь себя до состояния фикуса так убежденно, что даже моргать перестаешь. Активный отличается от него тем, что вводят тебя в него и выводят шлепками по лбу. Я сейчас находился в активном ступоре.

– Как же так?.. – шепчет Гриша, наливаясь свекольным соком и глядя на экран телефона. Убеждается, что правильно набрал номер. – Вы – Гюнтер Алексеевич?

Связь прерывается.

– Что происходит? – пробормотал Антоныч. – Короче, зачем нам Гюнтер этот? Мы управимся и без него! Что тут на плане квартиры обозначено?.. – и он деловито склоняется над столом.

– Да нас охранники в дверь даже не запустят! – я встаю и направляюсь к окну. Хмель уходит, его начинает замещать усталость. – У нас всего три дня. Если продать квартиры, машины, перевести бабки за границу… В Новой Зеландии можно организовать серпентарий и торговать ядами. Сейчас на них большой спрос в США…

Мои планы нарушает телефонный звонок. «Большое космическое путешествие» снова начинается.

– Это она! – Гриша выдернул из штанов трубку, уронил на пол, поднял, снова уронил, снова поднял и включил. – Да, солнышко?

– Сам ты солнышко, дефективный, – слышим мы по громкой связи. Это голос Гюнтера. – Ты с какого телефона мне сейчас звонил?

– Гюнтер Алексеевич?..

– Еще раз назовешь мое имя в эфире, башку оторву. Через час на прежнем месте.

– А я говорил, что звонить ему нужно было с телефона Григория, – упречно произносит Антоныч.

– Ты не говорил!.. – рявкаем мы хором прапорщиков ансамбля Красной армии.

Эта ночь никогда не закончится.

Через пятьдесят две минуты мы заходим в кафе и видим за столиком Гюнтера. В половине третьего ночи он ест салат из пропущенного через крупную терку огурца и запивает водой из бокала. Перед ним серебряный поднос, на нем – рюмка водки. И крошечное серебряное блюдце с искрящейся росой черной икрой.

Он смотрит на нас взглядом, каким смотрит главврач психиатрической больницы на четверых шизофреников, закинувших удочки в унитаз.

– Садитесь, дебилы.

Второго приглашения мы решили не ждать.

– С чьего телефона ты звонил?

– С Гериного… – признается Гриша.

– Пальцем покажи.

Гриша показывает на Геру.

– Дай трубку, – просит Гюнтер.

Гера без вопросов отдает.

Подозвав официанта, Гюнтер бросает ему «Нокиа». Официант коротко кивает и направляется к аквариуму ведер на сто в углу кафе. Подходит, щиплет корм для рыбок, солит им воду, после чего бросает туда же телефон. Размером с руку, похожие на акул рыбки приходят в восторг. Они мечутся, хватают что-то ртом и поднимают со дна песок. Побледнев, Гера встает и направляется к аквариуму. Чтобы он не упал в него, я встаю и иду следом. Около минуты мы смотрим в аквариум. Вернее, на восемь или десять трубок разных размеров, цветов и производителей, разбросанных по его дну. Две или три из них уже подернулись тонким слоем тины, а один проржавел настолько, что был похож на телефон Флинта. Беспредельно пораженные этой картиной, мы возвратились на свои места.

– Твой номер, недоумок, – говорит Гюнтер Грише, поднимая рюмку, – я изолировал от доступа третьих лиц. Я для того это сделал, наверное, чтобы ты звонил мне с телефона другого недоумка. Какого черта вам опять надо? – он выпивает, цепляет ножом из блюдца икорку и отправляет ее в рот.

– Понимаете, в чем дело… – говорю я, соображая, как объяснить, чтобы он действительно понял. – Нам нужно обворовать одну квартиру.

Я ожидал, что Гюнтер встанет и уйдет. Или, по крайней мере, возьмет поднос, уже отыгравший свою роль, и шарахнет меня им по голове. Но ничего похожего не произошло. Гюнтер как рассасывал икринки, так и продолжил рассасывать. Лишь щелчком подозвал официанта, чтобы тот принес вторую рюмку.

– Сказкина задумка? – спросил он наконец.

– Ну, не наша же, – буркнул Антоныч.

Осмотрев всех нас по очереди, Гюнтер вытер рот салфеткой и бросил ее на стол.

– Да уж. Сомнительно, чтобы такая светлая креативная идея возникла в головах таких идиотов. У вас на лбу написано, что вам не дано ни украсть, ни покараулить, – он опрокинул вторую и попросил принести третью. – И что Сказкину понадобилось из той квартиры?

– Картины.

– А, его тяга к прекрасному… Тонко чувствующий этот мир человек. Ничего не поделаешь.

– Понимаете, – продолжил я, – если он не получит этих картин, он нас…

– Убьет, – подсказал Гриша.

– Конечно, убьет, – подтвердил Гюнтер. – Он человек слова. Я вам говорил.

– Так что же делать?

– Это уж вам выбирать.

– Мы уже выбрали, – раздраженно встрял я. – Как украсть картины?

– Я что, похож на Яндекс?

– Мы щедро заплатим, – заискивающим тоном, чувствуя, как и все, что Гюнтер – последний наш шанс, пообещал Гриша.

Но тот только поморщился, мотая головой, как лошадь.

– Что вы мне заплатите и что в вашем понимании – «щедро»? Продадите свои улучшенные планировки и негритянские джипы? А потом свалите выручку на этот стол и попытаетесь убедить меня в том, что это – щедро?

Мы переглянулись. Если все продать, то, как мне показалось, это будет щедро. То же, думается, показалось и моим приятелям. Если посчитать, то выручка будет больше чем рыночная стоимость полотен Уорхола.

– Где эта квартира?

– В двадцать шестом доме на Кутузовском проспекте.

Гюнтер перестал жевать губами, напрягся и послал официанта за третьей. Моему пониманию не поддавалось, как можно в таком возрасте в это время суток столько пить.

– Галина Леонидовна что-то в стену замуровала перед изгнанием?

– Нет, – ответил Гера. – Нам нужно вынести картины Уорхола. Десять штук.

Гюнтер мгновение сидел неподвижно, а потом задумчиво посмотрел в потолок.

– Уорхола?

– Да.

– Десять штук?

– Вообще-то, одиннадцать, – уточнил я.

– Одиннадцать? – Гюнтер остановил на мне взгляд. – Нет, это невозможно. Вот если бы десять – другое дело. А одиннадцать – это слишком.

Я встал и отодвинул ногой стул.

– Посмеемся над его шуткой на улице, – сказал, выходя из-за стола.

– Сядь! – тихо приказал Гюнтер. – Вы теперь вообще не делайте резких движений. Ты с кем шутить надумал, малыш? Хочешь в аквариум?

Да что за напасть! Один обещает в мешки для удобрений, другой в аквариум! А между прочим, к последнему мы за помощью пришли.

– Если хотите остаться в живых, слушайте меня и не трещите крыльями. – Гюнтер прогнал прочь официанта вместе с рюмкой. Голос его зазвенел стальными нотками, он совсем не напоминал мне пожилого дяденьку, выпивающего по ночам. Если бы не красные пятнышки на щеках, можно было подумать, что он все это время пил воду, а не водку. – Вы где живете? В придуманной хиппарями стране Христиании? Или думаете, что это хобби у меня такое – спасать шкуры дебилов? Номер моего телефона – «ноль-три»? Отвечай.

– Я тебе не звонил, – огрызнулся я.

– Сядь.

Я повиновался.

– На Ленинградском проспекте есть антикварный салон «Елизавета», – Гюнтер расстегнул пиджак и откинулся на стуле. – Сорок четвертый дом. Приятное заведение, там даже охранник украшен вензелями. Хозяин салона – Мирослав Халуев. Завтра… – он посмотрел на часы. – Уже сегодня поедете и примете от него кое-что. Привезете мне. Я вам объясню, как взять Уорхола.

– Просто взять кое-что и привезти вам?

– Совершенно верно.

– А это кое-что большое?

– Даже если Халуев отдаст вам рояль, вы вкатите его в это кафе, потому что деваться вам, мушкетеры, некуда.

– А этот Халуев знает, что он должен отдать нам кое-что? – продолжил допрос Гера.

– Нет.

Я чуть напрягся.

– То есть как?

– А вот так. Мне нужен ковер персидского шаха Исмаила, сотканный в честь его победы над ширванским шахом. А он мне его не отдает. А ковер мне нужен. Я о нем мечтал с детства.

И Гюнтер с видом обиженного мальчика стал клацать ножничками для сигар.

– Еще пара недель, и я смогу сдать экстерном выпускные экзамены в Высшей школе изящных искусств, – вырвалось у Гриши. – А как же он отдаст ковер нам, если он даже вам его отдавать не хочет?

– Не знаю. Вам нужно как следует подумать над этим. И вы уже можете начать ломать голову, потому что сделать это нужно утром. В одиннадцать часов Мирослав улетает в Бразилию до ноября.

– Гюнтер Алексеевич, вы хотите, чтобы мы вошли в антикварный салон и отобрали персидский ковер у хозяина? – решил расставить все точки Антоныч.

– Лучше и сформулировать нельзя. Вы передаете ковер мне, а я рассказываю, как вынести картины из двадцать шестого дома. Какая, кстати, квартира?

– Послушайте, это уже…

– Я даже думать не хочу, – прервал Гюнтер Антоныча, – как рассердится Сказкин, когда узнает, что картины ему нести вы не собираетесь.

– Когда открывается салон? – Я выцарапал из новой пачки сигарету и мутными от беспомощности глазами посмотрел на Антоныча.

– В десять, – ответил Гюнтер. – До четырнадцати я буду вас ждать. Если не позвоните – желаю вам удачи.

Мы поднялись и покинули гостеприимное кафе. Забираясь в машину, я услышал:

– Кража с криком.

Я подумал, что ослышался. Весь день мне что-то слышится. Уже в машине я тряхнул Геру за рукав.

– Что ты сказал?

– Он сказал, – вмешался Антоныч, – что нам нужно силой забрать ковер. Свинчиваем с моей машины номера и отправляемся на Ленинградский.

– Вы с ума сошли?! – взревел я, расставляя руки. – Вы что, пойдете на это?! Я думал, мы просто уйдем и свалим подальше! Еще есть шанс продать все и уехать!