Гимн Международного Союза русскоязычных писателей

Слова Алеся Поплавского —

победителя конкурса гимнов МСРП 2025 года,

руководителя белорусского отделения Союза.

Грядущий день, благослови

нас мыслью дерзкой, здравой, новой!

Всё начинается с Любви

и с нашей веры в силу Слова.

Из всех земных оков и уз

венец всему и добрый Гений —

наш созидательный Союз,

Храм новых Муз и Вдохновений.

Мы в связке этой – я и ты —

в пространствах истин языковых,

апологеты Красоты

и вестовые Смыслов новых…

Грядущий день, благослови

нас мыслью дерзкой, здравой, новой!

Всё начинается с Любви

и с нашей веры в силу Слова.

Алесь Поплавский
Беларусь

Камень

 
Я тенью был Твоей ни в чём не винной,
когда Твой дух носился над пучиной.
Когда сей мир срединный в горних высях
считал себя святым, я торопился,
смотрелся в святость чёрных циферблатов,
в рассветную печаль и в мрак закатный.
Разматывали медленные стрелки
немую вечность… Всё казалось мелким…
И таял миг за мигом в прошлом, либо
терялся в швах разодранных изгибов.
И вот меня опять, как в коем веке,
целуют ночи в сомкнутые веки.
И в кукольных рождественских вертепах
дни новые чужие тени лепят.
Ваяют мир присутствия и тлена
рукой непревзойдённого Родена…
В нездешней тьме ночной первопричинной
оставь меня быть камнем, а не глиной…
 

«Ни Христа, ни пророков, ни Будды…»

 
Ни Христа, ни пророков, ни Будды…
Лишь на сердце рубцы да следы
раскрещённых, расхристанных будней
как предчувствие близкой беды.
Мне б, конечно, смеяться со всеми
в ожидании праздной тусы,
торопить похотливое время,
бесконечно смотря на часы,
и брести в никуда январями
полагаясь, как все, на авось…
Помолись за меня в этом храме
безутешных невидимых слёз!..
На пороге обещанной Пасхи,
где осталось, ребёнку сродни,
мне, как в детстве картинки-раскраски,
разрисовывать радостью дни…
 

У дверей моих…

 
Всё исчислено, порознь взвешено…
И в мой сон
входит утро почти безгрешное
блеском солнц,
в тесноту узких улиц вклинившись,
тьму обжив,
разбросав у ног божьи линии
вкось и вкривь.
В неоглядной тщете окраинной
фонари,
словно лица ослепших Каинов
в тле зари.
Словно блик красной мглы на гравии,
павших ниц,
никогда не воскресших Авелей —
душ без лиц.
У дверей моих чей-то грех лежит,
словно тень.
Не споткнуться бы и войти без лжи
в новый день.
Только пялится утро раннее
мне вослед,
как на отданный на заклание
силуэт…
 

Искушение

 
В пространствах роскошных и приторно душных
я, словно ребёнок, в трёх соснах заблудший,
лишённый случайно любимых игрушек,
ищу день вчерашний в блудливом бездушьи
вечерних кварталов, разнузданных улиц,
влача существо своё прочь в этот улей,
вобравший в себя все грехи, не иначе…
И снова подспудно в который раз прячу
порочность свою под витринной вуалью…
И взгляд мой скользит вместе с красной спиралью
в неоновый рай повседневных убожий,
теряясь во взглядах случайных прохожих.
И будто сошедший с гравюр карандашных,
цежу эту грусть с преисполненной чаши.
Кучу от тоски в ресторанных уютах,
встречая своё повивальное утро.
И катится время фужером разбитым.
И кажется, все недовольные квиты.
И смех, леденящий мою одинокость,
настолько чужой и настолько далёкий…
 

Жёлтый смех

 
И оживляло эхо речь.
Всё обретало форму мечт.
Октябрь расплёскивал печаль,
как будто воду на асфальт.
И примеряла суета
вериги чистого листа
и манекенов жёлтый смех,
и совоокий призрак тех,
кто этим смехом одержим,
предвидя собственную жизнь.
От лиц немых их, без прикрас,
я цепенел, как пёс не раз.
И страх вынашивал вопрос,
зачатый мной в безумстве грёз:
«Куда течёт Фисон река,
в сыпучих сумерках песка?
Куда ведёт Твоя рука,
меня слепого сквозь века?..»
В моих глазах нет больше слёз.
И срубом дом мой в землю врос.
Живу в себе, как взаперти.
Иду, куда-нибудь прийти.
От тихой скорби до утех,
воруя чей-то жёлтый смех.
Не утешай мою печаль
своею кротостью, Скрижаль!..
Уже давно, наверняка,
в пустыне высохла река…
 

Белая герань

 
На плахах триумфальных площадей
большие тени маленьких людей.
Тут и мою тоску, беде сродни,
выгуливают тягостные дни.
Плетусь не раз сквозь эту толчею
я, как чужак, сквозь каменный уют,
не вглядываясь в бренность сонных лиц,
не вслушиваясь в пенье чёрных птиц
и в то, что слышал здесь уже вчера…
Спадает в скверах к вечеру жара,
и в тесных, неухоженных дворах
неистовствует та же детвора,
где, словно тень особого тавра,
в окне напротив – белая герань,
смотрящаяся в мир как бы извне —
цветы, что исповедуются мне,
которым исповедуюсь и я
в счастливые минуты бытия…
Мы, словно пара диких журавлей,
живущих в тесноте среди людей.
 

Девушка в красном кимоно

 
Фрагменты гипнотического сна,
исчезнувшие в прошлых временах,
где ты в безумно красном кимоно,
как будто бы сошедшая с панно,
в мой мир из асотических ночей,
оставшаяся в вечности ничьей…
Придуманный фантомный облик твой
размыт уже не раз седьмой водой.
Видения сошли давно на нет.
Смотрю с тоской тебе я часто вслед.
Все то, что будет после, было до.
Ты, словно внесценический Годо,
бесследно затерявшийся в годах.
Ты та, кого я ждал и буду ждать.
 

Ависага

 
Суетою чужой, захожей,
явью ложной, погрязшей в дрязгах,
входит утро в моё безбожье…
Обними меня, Ависага!..
Прикоснись к мысли мыслью ясной.
Словом к слову не для огласки…
Телу зябко во тьме ненастной.
Сердце жаждет тепла и ласки.
За окном ускользает где-то,
в паутине размытых линий
не распятая хлёстким ветром
теснота предрассветной сини.
И растёт в тишине гордыни,
той, что так и не осознали,
одинокий, как глас в пустыне,
шёпот давней немой печали…
 

«Истлевающие мгновенья…»

 
Истлевающие мгновенья,
как смола в костре на поленьях.
День из радости тихой выткан.
Суета шита белой ниткой.
Тень скользит по стене улиткой.
Явь грядущая – сущей пыткой.
Лиц бесстрастных – неразличимость.
Душ заблудших – неизлечимость.
Толпы страждущих, суматошных,
безрассудно застрявших в прошлом.
Толпы алчущих и скорбящих
о потерянном настоящем.
Лицемеры, льстецы и судьи…
Мелет время людские судьбы.
Стрелок сломанных мерный скрежет —
мир надежд и безумств безбрежен.
Нить плетёт свою Ариадна…
Вот он подлинный рай и ад наш!..
Отзовись из глубин кромешных,
назовись чужаком нездешним,
кинь монетку: орёл или решка?..
Кто я: ферзь или только пешка?..
Как мне с временем этим слиться,
не растратить себя, смириться?..
Ночь глухая во мне, ни блика —
вековая печаль безлика.
Теснота темнотой лоснится.
Мёртв журавль, и мертва синица…
 

Вероника Богданова
Россия

«Луна взошла на пьедестал …»

 
Луна взошла на пьедестал —
И там осталась.
Макну её рябой овал
В свою усталость
 
 
И выпью залпом небосвод,
Как горький кофе…
Жизнь – путь,
И каждый им идёт
К своей Голгофе.
 
 
Лишь душу злом не надорви:
Останься добрым,
Чтоб получить глоток любви —
Копьём под рёбра…
 

«Не мела ты дом, не варила щи…»

 
Не мела ты дом, не варила щи
И не стряпала пироги.
На коня – верхом, да – ищи-свищи,
Но не смогут найти враги.
 
 
За спиною – лук, у бедра – колчан,
Полный дерзких певучих стрел,
И, тебя не выдавший, замолчал
Плахе отданный менестрель.
 
 
И гнездо внутри у тебя свила
Птица скорбная – вдовья боль,
Понесёт ту боль на себе стрела,
Метко пущенная тобой.
 
 
И споёт она в чей-то смертный час
Песню, что менестрель сложил…
А с ветвей души птица сорвалась,
Сердце, как тетива, дрожит…
 
 
Но однажды ты упадёшь с коня
Средь далёких чужих земель,
И душа, небесной струной звеня,
Вскрикнет: где ты, мой менестрель?
 
 
Столько долгих лет мстила за тебя,
Стрелам песни твои даря…
Тишина в ответ. Лишь ведёт, скорбя,
В одинокую ночь заря.
 
 
Что готовит нам вечности порог?
Радость встреч? Пустыню разлук?
А тебе в ладонь звонкий месяц лёг —
Звёздных стрел твой небесный лук…