Он восстал из криосна, в первый раз за много десятилетий. Ему было холодно. Так холодно, что в памяти мутилось, но он понимал, что ни один биолог еще не совершал одиссеи, равной его собственному великому приключению. Он отправился к звездам, и звезды воняли удушающим сероводородом^[4]; да, и там было холодно, первое прикосновение холода… и… это было всё.

Эта вспышка воспоминаний не сумела отогнать главного ощущения. Невообразимый, сводящий мышцы холод пронизывал его тело, подобно острой пике. Он не дрожал только потому, что все в нем закоченело. По телу его катился громкий клекот, ощущавшийся не ушами, а скорее костями. Холодно. Он сосредоточился на этой мысли и открыл глаза – продрал слипшиеся веки. Это оказалось непросто. Он покоился в сияющей актинической белизне, глазные яблоки были словно из желатина, но зрачки судорожно сузились на нестерпимом свету. Это, должно быть, реактивационная клиника. Он открыл глаза еще раз. От холода он утратил дар речи. Он с усилием сфокусировал взгляд, ожидая увидеть радостные лица колонистов. Их не обнаружилось. Как и Бет.

Вместо них он узрел обеспокоенные лица Майры и Абдуса Викрамасингх. Пока они хлопотали над ним, застывшая на их лицах тревога наполняла его гневом и растерянностью. Лица уплывали и возвращались, дрейфовали, как облака. Холод начал отступать. Он почувствовал крайнюю усталость. Все кости ныли. После десятков лет сна движения стали работой. Их руки массировали его ноги, по ощущениям – каучуковые протезы. Сердце работало, кровь стучала в ушах. В горло при дыхании прорывалась горечь. Он наконец начал дрожать. Сон спадал с него, как заплесневелые покровы – с распеленатой мумии.

Думай.

В накатившем сером тумане он вспоминал. Викрамасингхи были вполне самодостаточны, заняты одним делом, им собирались доверить три года парной вахты. Майра пилотировала, Абдус исполнял функции дежурного инженера. Их вахта по расписанию стояла гораздо позже его собственной. Сколько промежуточных? Двадцать семь? Он попытался сосчитать. Ему стало больно.

Они растирали его закоченевшие мышцы. Массаж вызвал острую стреляющую боль, и он не сдержал приглушенного крика. Они не обратили внимания. Но теперь, по крайней мере, у него прояснилось в глазах. Непохоже, что из криосна выводят хоть кого-то еще среди остальных четырехсот тридцати шести пассажиров «Искательницы солнц». Однако сбоя в программе колыбели не произошло, значит, кто-то явился его разбудить. Палуба пустовала. Карбокерамика плиток пола блестела, как новая.

Как ученый он не должен был проснуться до тех самых пор, пока на планете системы 3 Скорпиона, в благодатном мире, которого прежде не видел ни один человек и который все называли Глорией^[5], не развернут всю необходимую инфраструктуру. Похоже, что в полете они провели около восьмидесяти лет. Недостаточно, чтобы достичь Глории. Что-то пошло не так.

Губы Майры шевелились, поблескивали в резком свете, но он оставался глух. Тогда они поработали с его нейронными связями, и – бац! – он обрел слух. По ушам ударил плотный шум. Межзвездный серфинг.

– Все в порядке? В порядке? – тревожно спросила Майра, внимательно рассматривая его. Губы сложились в узкую ниточку. – Как тебя зовут?

Он прокашлялся, отхаркнул. Исторгнув наполнявшую глотку молочную жидкость, он выдавил:

– Клифф… Каммаш. Но… почему я? Я же… биолог. А Бет… на холоде?

Они не ответили сразу, но переглянулись.

– Не спеши говорить, – с мимолетной улыбкой мягко ответила Майра.

Что-то определенно не так. Он знал Викрамасингхов по тренировкам, помнил их надежными и дисциплинированными сотрудниками. Никого лучшего в команду разморозки криопассажир и выбрать бы не мог.

И они вправду были хороши в своем деле. Они вытащили его кряхтевшее тело из колыбели, поддержали заботливыми руками. Мышцы скрипели. Он встал на корточки, отстегнулся. Поднялся на неверных ногах. Его качало. Каюта плыла. Он сел, отдохнул немного, попытался снова, на сей раз сосредоточившись на шагах. Первый шаг за восемьдесят лет дался ему нелегко, ступни казались кирпичами. Они помогли ему подшаркать к столу. Он снова сел. Минуты ползли. Он слышал, как воздух входит в легкие и вырывается из них. Он весь отдался изучению этого феномена – дыхания как невиданного чуда. В каком-то смысле таким оно и было.

Принесли поесть. Кофе: кофеин, о, прекрасный кофеин. Все молчали. Следующим блюдом – суп. На вкус тот был как живительный нектар, спасительная эссенция. Затем они заговорили с ним. Он жадно хлебал овощное варево из миски. Наполовину опустошив ее по третьему разу, он наконец сообразил, что речь идет о каком-то астрофизическом наблюдении, которое, по их мнению, нуждалось в его интерпретации.

– Но почему? Майра, астроном у нас ты! – не сдержался он. – Зачем вам я? Каждый пилот – одновременно и астроном.

– Нам требовалась альтернативная точка зрения, – сказала Майра, глядя на него усталыми темными глазами. – Мы не хотели впадать в субъективизм при истолковании результатов наблюдений.

– И мы оживляем капитана, – добавил Абдус.

Он моргнул от неожиданности.

– Редвинга?

– Это крайне важно, – ответил Абдус с непроницаемым выражением. – Он проснется завтра. Так говорит его колыбель.

Клиффа пробила дрожь, но уже не от холода. Воду, пищу, кислород и другие припасы нельзя перерабатывать до бесконечности. Вот зачем им пришлось пойти на полузаморозку: требовалось достичь Глории, сохранив достаточно припасов, чтобы затем восполнить израсходованное.

– Нас уже четверо, – сказал он. – Если будить народ и дальше, мы быстро съедим все запасы. В чем дело?

Викрамасингхи снова переглянулись и опять промолчали.

Как только он смог снова ходить, они отвели его в обзорную рубку. Он снова надолго потерял дар речи. Зрелище было ошеломляющее: знакомое и в то же время нет. «Искательница солнц» отдалилась от Земли на сорок световых лет,^[6] и он по-прежнему мог опознать многие из созвездий, на какие любил смотреть ребенком в Бразилии. Знакомые контуры их вырисовывались на ярком фоне меньших огоньков, понатыканных там и сям. В масштабе Галактики световые годы значат мало.

Он немедленно узнал пункт назначения. Не слишком отличная от Солнца звезда – светило Глории. Оно должно было располагаться прямо по курсу, путеводным пятнышком. Оно там и оказалось, успокаивающе яркое, удаленное еще на пять световых лет. Возможно, яркость его несколько увеличилась от скорости «Искательницы солнц»? Нет, эффект этот был пренебрежимо мал. Вероятнее, что ярким оно казалось ему лишь в субъективном восприятии. Ведь этот мир так похож на Землю. Там можно дышать, смотреть, касаться – все, как на Земле. Глорией эту планету назвали из чистой надежды, прежде чем человеческое око даже окинуло ее взглядом. От пикселей и спектров мало проку. В розоватой ночи, залитой сиянием ударного фронта «Искательницы», светились и другие звезды. Ионный прямоточник перепахивал межзвездный газ, состоявший в основном из ионизированного водорода, устремляясь в бескрайнюю ночь, и на пути этом его окружало нескончаемое световое представление, словно корабль был уловлен в радужную сеть, оплетен тонкими полупрозрачными занавесями разных цветов каления. За ними лежала спектрально-сдвинутая Вселенная. Некоторые из сиявших в ней звезд заинтересовали его – очертания созвездий, слагаемых ими, уже успели исказиться. Но с ближним красным солнцем ничто не могло сравниться.

– И что, это проблема? – спросил Клифф.

Абдус кивнул.

– О да, это проблема, но есть и другая, посерьезнее. Мы как могли пытались с ней справиться, но более сложный случай может подождать капитана.

Они вообще хоть о чем-нибудь способны поговорить начистоту?

Он услышал, как с губ его срывается:

– Ладно, так расскажите мне, что не так с этой звездой?

– Мы как раз к этому и ведем. Когда мы заступили на вахту, звезды не было видно. А в том месте, где она должна была находиться, обнаружился неожиданный слабый источник рекомбинации. Странный источник, – Абдус переключил каналы и указал на диффузный плюмаж цвета слоновой кости, вырывавшийся из задней части темного объекта.

Клифф нахмурился.

– Каковы размеры этой штуки?

– Приблизительно три астрономические единицы, – ответил Абдус. – В сигнатуре виден рекомбинантный водород – после ионизации. Эта вот линия – скорее всего, струя выброса. Охлаждаясь, составляющий ее ионизированный газ превращается обратно в атомы. По этой эмиссии мне удалось приблизительно закартировать контуры объекта. Видите?

– Гм. – Клифф наморщил нос, пытаясь мыслить как астроном. – А не могла ли эта струя оказаться звездным протуберанцем? Не пришло ли вам в голову такое объяснение?

Абдус сжал губы, но в остальном не выказал никаких эмоций.

– Начнем с того, что мы этой звезды даже не видели.

Вот черт, подумал Клифф и почел за лучшее заткнуться.

– Нам было тогда что измерять. Струя не привлекла нашего внимания, показалась незначимой. Но теперь мы поняли, что она может иметь отношение к звезде. К неожиданно возникшей на экранах звезде.

Клифф кивнул, улыбнулся, стараясь не раздражать Абдуса.

– Я все прекрасно понимаю. Наши проблемы имеют внутрикорабельное происхождение, а не внешнее. Итак… звезда появилась в поле обзора, поскольку перевалила через обод этого… объекта.

– И нас это встревожило, – прошептала Майра.

– А что, звезды до тех пор никто не видел? На ранних вахтах?

– Никто не видел звезды, – ответил, медленно моргая, Абдус.

Клифф пожал плечами. В умеренном увеличении карликовое светило казалось диском, значит, оно довольно недалеко. Притулилось на краю арки света от более яркой звезды, как прыщ, вскочивший на изгибе губы. Обычная звезда. Маленькая, красноватая. Он позволил себе воздеть бровь и посмотрел на Майру.

– Спектральный класс F9^[7],– услужливо подсказала та. – Плазменный плюмаж, скорее всего, свидетельствует о недавней активности светила. У молодых звезд это обычное дело. – В еще большем увеличении Клифф заметил вокруг звезды тонкую туманность выброшенной плазмы.

– Мы не знаем, молода ли звезда, – сказал он.

– Нет, но звезды этого класса обычно живут очень долго.

Клифф никогда не был особо сведущ в судьбах звезд-неудачниц после извержения и сброса вещества. Впечатляющее зрелище, ну да, такие хорошо спонсорам показывать. Биологам же требуется стабильность. Все же он незамедлительно сообразил, что вуаль эта осталась от более раннего периода жизни звезды, когда та сбрасывала горячие газовые оболочки. Неплохая догадка, но это и не его область. Детали звездной эволюции никогда его не интересовали – слишком мало общего у них было с его предметной областью, эволюцией высших форм жизни на планетах земного типа. Вплоть до колонизации системы Альфы Центавра область эта оставалась сугубо теоретической. Затем там была обнаружена несложная, но странная экология. Открытие это в конечном счете привело его в полет на Глорию. Бет проходила по разряду неожиданных бонусов.

Он только пожал плечами.

– Ну да, газовое облачко рядом с маленькой звездой. Чего ради меня будить-то?

– Вы среди нас ученый наивысшего ранга, – сказал Абдус.

– И ваша специальность может нам очень пригодиться, – добавила Майра.

Эта ремарка его просто взбесила. Он оголодал, устал и был крайне разочарован. В горле пекло, горчило и першило.

Набрав побольше воздуха, он зарычал:

– Мне вообще-то положено исследовать глорианскую биологию, а не отвечать на вопросы вахтенных!

Те настороженно переглянулись.

Он задумался, а не переборщил ли, обрушив на них кое-что покруче обычной раздражительности, сопровождавшей пробуждение. Криосон был сравнительно безопасной технологией, но выход из него – отнюдь. Каждый член экипажа или пассажир знал, что при разморозке от принудительной гибернации риск повреждения нервной системы составлял два процента и уменьшить его, несмотря на все старания, не удавалось. Неустранимая цена за полет к звездам. Пробудив его раньше срока, они, по существу, удвоили для него эту цифру. Он собирался залечь обратно в холодильник, как только сделает, что от него хотят. Заступая на должность старшего офицера по науке, он, конечно, сознавал, что делает, принимая риск многократных оживлений, но ведь тогда эта возможность выглядела сугубо теоретической.

К тому же немедленное возвращение в гибернатор было невозможно. Медики бы этого не позволили: слишком велик риск. Значит, он по крайней мере на месяц застрянет в унылых узких коридорах корабля, наполненных неустанным рыкающим клекотом, и обречен питаться безвкусной гидропонной синтетикой. Скрыться от звука, с которым ионоточник рассекал межзвездный газ, было негде. Фильтры не помогали: стереть вечно изменчивые тона турбулентного полета через сгущения и разрежения, серфинга на гребнях волн ионизации, они не могли. «Искательница солнц» подсвечивала свое окружение, став непрестанно движущимся электроразрядом.

Вообще говоря, он не планировал просыпаться, так что чувствительность к шуму его не волновала. Но теперь рыкающе-лязгающий низкий клекот его сильно раздражал. Средств приглушить его, кроме наушников с активным шумоподавлением, не имелось. Он искренне полагал, что пробудится для активной деятельности в уже оживленной команде.

Викрамасингхи снова переглянулись, словно говоря друг другу: Полегче с ним, он же старший офицер. Оба глубоко вдохнули.

– Пожалуйста, простите нам нежелание сразу раскрывать вам причину этой аномалии, – сказал Абдус. – Мы хотели бы, чтоб вы прочувствовали ее так же, как и мы.

– М-м, да.

Гнев еще не улегся, но он приказал себе сдерживаться, как подобает офицеру.

– Заметьте, что контур струи – плазменного плюмажа – очень правильный, – сказала Майра.

Клифф увеличил картинку и моргнул от удивления. Он ожидал увидеть диффузное облако разлетающегося космического мусора, снесенного вместе с внешними слоями звезды.

Струя утыкалась точно в звезду впереди.

– Это по меньшей мере красиво! Но почему контур так резок?

– Нас это тоже озадачило, – осторожно начал Абдус, – и экспертные астрономические системы не смогли дать объяснения. Однако нам пришла мысль снять инфракрасный спектр.

– Плюмажа? А зачем…

Майра вместо ответа переключилась в ближний ИК-диапазон. Он замолчал и разинул рот.

По небу раскинулся оранжевый круг. Точно из центра какой-то непостижимой структуры исходила выхлопная струя, подобная торчащей в мишени стреле.

– Эта плазменная струя, по всей вероятности, исходит из центра видимого нам в инфракрасном спектре обширного участка. Она состоит преимущественно из водорода, ионы которого в конце концов соединяются с электронами, – сказал Абдус тоном профессора, наставляющего студента-первокурсника. – Так мы и заметили линию рекомбинантного водорода в охлаждающейся струе.

– И она привлекла наше внимание к обширной области низкоинтенсивной инфракрасной эмиссии, – добавила Майра.

– Эй, я биолог!

– Мы пробудили вас, поскольку инфракрасный спектр этого круга не оставил сомнений. Это не газ, а твердое тело.

Его раздражительность как рукой сняло. Даже биолог понимал, что это значит.

– Я… э… – выговорил он. – Невозможно!

– Впервые увидев объект, – мягко сказала Майра, – я также сочла его газообразным. Но спектр доказывает противоположное.

Он вгляделся в спектральные линии, пытаясь осознать последствия.

– Это диск?.. Какой же он здоровенный!

– Да, – согласилась Майра.

– Но это не может быть планета. Она была бы крупнее любой звезды.

Абдус кивнул.

– Мы приближаемся к объекту сзади и на текущей скорости достигнем его через несколько недель. Это… оно в трех сотнях астрономических единиц от нас. – По лицу его скользнула быстрая, точно виноватая, усмешка. – Исходя из такой оценки, мы могли бы присмотреться к нему внимательней.

– И потому разморозили вас, – сказала Майра.

Он сморгнул.

– Он что, искусственный?

– Вероятно, да, – сказала Майра.

– Но как?!!

– Мы лишь недавно заметили этот объект, а до этого двигались примерно параллельными с ним траекториями. Он привлек наше внимание, поскольку эта звезда внезапно появилась в поле обзора. А до того мы ее не видели. Она была прикрыта этим… колпаком… что бы это ни было, оно закрывало от нас ее свет.

Абдус услужливо добавил:

– Инфракрасный спектр показывает, что, строго говоря, это не диск. Он закругляется. Мы наблюдаем его сзади. Плазменная струя выходит через отверстие точно в центре нижней кромки. Объект излучает с температурой тепловатой воды.

– Это… сфера? – медленно вымолвил он, когда изображение возникло перед ним в перспективе.

Перед ним был шар с дыркой в нижней части. Сквозь нее сверкала звезда.

Воображение его ухватилось за старую идею.

– Может быть, это, ну как там его…

– Сфера Дайсона? – подсказала Майра. – Мы сперва тоже так подумали.

– Значит, оно полое?

– Скорее всего, это недостроенная сфера, – кивнула она. – Полусфера. Может быть. Правда, в старинных текстах четко сказано, что Дайсон и не мечтал о создании твердотельной сферы. Он склонялся к концепции сферической зоны, заполненной орбитальными хабитатами, их должно было хватить для поглощения всей излучательной энергии светила.

Абдус вызвал на экран соответствующий документ. Ну что ж, они славно поработали, прежде чем будить его. Но если это не сфера Дайсона, что же…

Майра продолжала:

– Мы наблюдали за объектом, тщательно анализируя доплер-сдвиги. Этот полусферический колпачок вращается вокруг оси плюмажа.

– Лишь такое вращение, – пояснил Абдус, – способно придать оболочке устойчивость, в противном случае притяжение звезды разорвало бы ее.

– Совсем как корабль. – Он кивал, раздумывая над идеей Абдуса. – Центробежная гравитация. Но твердая замкнутая сфера не могла бы вращаться подобным образом, не так ли? Гравитация разорвала бы ее на полюсах.

Мужчины кивнули друг другу.

– Тем не менее конфигурация неустойчива, – сказал Абдус.

Остальные посмотрели на него, ожидая пояснений, и он продолжал думать вслух:

– Сферическая оболочка должна бы провалиться в звезду, она же не вращается. Значит, там следовало устроить подпорки, поиграть с балансом напряжений. Странная конструкция. Простого вращения недостаточно, напряжения зависят от кривизны поверхности. Им понадобились системы коррекции.

– Так думаю и я, – сказала Майра. – У меня первая степень по астрофизике, есть кое-какие идеи насчет этого объекта, но…

Она покачала головой, передернула плечами.