С дядей Володей (папой он его никогда не называл) Олег прожил в комфортной, но пустой какой-то квартире многоэтажного дома до шестнадцати лет, и приёмный отец потянул его за собой на завод, договорившись с начальником своего цеха. Олег начал немного зарабатывать, даже приносить домой еду, особенно в последний год, потому как дядя Володя стал тогда часто пить, работать толком не работал, хотя по старой дружбе его никто и не думал увольнять. Всем искренне жаль было этого человека с пронзительно – тоскливыми дворняжьими глазами. В том числе и Олегу. Говорили они мало, не потому что не о чем было, – просто Олег видел, что приёмный отец смотрит на него с какой-то смущённой горечью, и ему было неловко за это. Сейчас Олег был уверен, что этот несчастный человек усыновил его не потому, что ему нужен был ребенок, а просто, потеряв своего, он как бы желал взамен помочь кому-нибудь из чужих детей. Олег не знал как погибла его семья, но предполагал, что дядя Володя чувствовал в этом свою непосредственную вину и таким вот образом, быть может, её искупал.

Дядя Володя умер, когда Олег был в школе, с утра – сердце не выдержало второго инфаркта, а скорую было вызвать некому. На похоронах он не проронил ни слезы.

Начались проблемы со школой – раньше он появлялся на заводе только после уроков, теперь же на учёбу времени почти не хватало. Обеспокоенные и порой разгневанные учителя стали звонить в соответствующие инстанции, к Олегу стали приходить различные представители различных отделов по различным вопросам. Олег чуть ли не в косяки зубами цеплялся, когда ему объясняли, почему он не может дальше жить один в этой квартире. «Хрен выселите!» – орал он в ошарашенные добродетельские лица. – «А квартиру, квартиру куда денете, гады!?». Лишь чудом в сумасшедшей стране (в которой, впрочем, могло произойти что угодно, а уж чудеса, связанные с подходом к своей работе ответственных органов – тем более) в тот промежуток времени он остался проживать в собственной квартире, а не в одном из мест, где столбенеет даже человек, прожжённый и искалеченный реалиями повседневности.

А в один прекрасный день приехала одна тётка, десятиюродная сестра покойного приёмного отца Олега из какого-то там Горошкина и взяла его в опекунство. На самом деле, – он с первой минуты уловил это в её глазах – ей нужен был далеко не Олег, ещё один голодный рот в семье. Он стал всё меньше появляться в этой, пропахшей чужими людьми квартире, почти всё время проводил на работе или, по вечерам, в грязных подъездах, выпивая порой со своими сверстниками из боле благополучных семей, и ему совершенно непонятно было, почему пьют и отираются на улице эти люди, у которых есть и мама с папой, и своя крыша над головой. Но он совершенно не завидовал и не был зол на этих людей, многие из них были весьма неплохими ребятами и всегда уважали его, несмотря на то, что он в этой компании был, пожалуй, самым младшим. Благодаря ему, кстати, и подбирались в основном неплохие люди: те, кто ему не нравился, а он своих симпатий и антипатий не скрывал никогда, просто его боялись, ровным счётом ничего не понимая в этом человеке, но чувствуя скрытую в нём необычайную силу, не только физическую, а какую-то ещё.

Подходил к концу одиннадцатый класс и учителя, знавшие о ситуации в семье Олега вытянули его кое-как к экзаменам и на экзаменах, дали всё-таки нормально закончить школу. Ему как раз исполнилось тогда восемнадцать лет, и вот тут снова нашлись добрые люди. На заводе его бригадир, Алексий Иванович, который всегда хорошо относился к дяде Володе, да и Олега, кажется, уважал не меньше (в свою очередь, и Олег ему никогда не отказывал, когда тот просил о чём-то), помог ему выиграть дело в суде, – вернее помогла его дочь с юридическим образованием, и тётка Олега ни с чем умотала в своё Горошкино. Поступить в институт областного центра ему тоже помогли родственники Алексея Ивановича, без содействия которых его вряд ли бы взяли куда-либо с его аттестатом.

Поселившись в институтском общежитии и лишь изредка приезжая в Громянск на свою квартиру, Олег запил, по началу, по чёрному, но не потому что так неожиданно появились всевозможные соблазны и свободы студенческой жизни, просто внутренний душевный неустой, терзавший его и до этого, стал тогда просто невыносимым. Бесконечные гулянки, драки, приводы в милицию, предупреждения о выселении из общаги… Как-то это всё докатилось до деканата и качественное чуть было не переросло в количественное, когда он висел на волоске от отчисления. Он покончил с таким образом жизни, махом перерубив всё что его с ним связывало. Постепенно он стал больше времени уделять учёбе, тем из однокурсников, которые действительно считали его другом и всем источникам информации об освоении малого бизнеса. Всё это помогло ему, конечно, несколько забыть о тех мыслях, которые так терзали его всё это время.

В конце второго курса он удачно продал свою квартиру в центре Громянска, за бесценок купил неплохой деревянный домик на окраине у родственников-алкашей умершего хозяина и основал своё предприятие, занимающееся изготовлением из отходов и издержек целлюлозно-бумажного завода предметов быта, сувениров и разного рода безделушек. С открытием своего дела стало намного сложнее совмещать учёбу с работой, особенно учитывая тот факт, что фирма его была в Громянске, а институт в центре, но это же и помогло как-то притупить то, что так мучило и полосовало душу. Прежние терзания, казалось, оставили Олега.

Всех этих подробностей Дамир, разумеется, не знал и рассказал Эле о жизни Олега не в двух даже, а в полутора словах, вновь побудив её к раздумьям об этом человеке.

Олег не заставил себя долго ждать, опять появившись, как чёртик из табакерки. На его голову было небрежно нахлобучено нечто вроде огромного сомбреро.

– Купаться идём? – спросил он, улыбаясь.

Река была совсем рядом с домом и парни недолго мучились, неся к ней сложенную яхту небольших размеров. Никто из друзей уже не удивлялся увлечениям и талантам Олега. Река была неширокой – всего метров семьдесят, но с очень чистой, тёплой и почти недвижимой водой. По берегам возвышались корабельные сосны, между которыми почти не было никакого подлеска, а расстояние между самыми ближайшими деревьями было таким большим, что можно было бы при желании ездить по всему этому лесу, по бурому ковру из прошлогодней хвои на автомобиле, не боясь где-нибудь попасть в тупик. На том берегу кроны сосен казались пепельно-синими, а над ними возвышалось ослепительно-голубое небо, без единого облачка. И яркое солнце заливало всю эту местность, вкупе со смолистыми соснами придавая ей янтарный блеск.

Эля сидела на носу лодки и украдкой поглядывала на Олега, правящего руль. Его загорелое, с правильными чертами, лицо, отражавшее солнечные блики, было обращено к ветру и выражение этого лица казалось Эле олицетворением всего этого замечательного дня. Если не приглядываться к глазам… Взгляд Олега был направлен в сторону дальнего берега, но, казалось, он смотрел ещё дальше, как будто насквозь этой очевидной синеватой полосы леса, и ни за что взгляд этот нельзя было назвать безмятежным, таким же как день. Так ей показалось тогда. А ещё она подумала в тот момент, что, несмотря на всю непростоту и бездонность Олега, к нему не нужно было долго привыкать и притираться, чтобы понять – вызывает он симпатию или наоборот. Не прошло ещё даже двух дней, а она уже успела пропитаться всеобщей любовью к этому необычному человеку, который относился к ней весьма вежливо и галантно.

Между тем они уже повернули обратно и подплывали к «их берегу». До них доносился весёлый смех уже слегка «поддавших» Максима с Дамиром, которые варили уху из небольшого улова. Олег сложил парус и вытащил яхту на берег.

– Олег! – сразу же позвал Максим.

– А?

– А у тебя ружья нет?

– Нет, а тебе зачем?

Максим вытянул нижнюю губу.

– Ну-у, на охоту бы сходили.

– А ты умеешь?

– Что?

– Охотиться, – что!

– Ходил пару раз на даче.

Олег на минуту задумался, присаживаясь у костра, а затем, загадочно глядя в огонь, сообщил:

– В этот лес лучше далеко не ходить. Да и вообще лучше не ходить.

– Почему?

– Там… – лицо Олега стало каменным. – Там живёт призрак.

Выражение его лица было настолько убедительным, что всё веселье вмиг испарилось с лиц друзей. Парни серьёзно нахмурились, а девушки испуганно упёрлись глазами в Олега.

– Какой ещё, к чёртовой бабушке, призрак?! – спросил Максим, глупо и ненатурально улыбаясь и надеясь, по-видимому, услышать, что это была шутка.

– Когда была война, враги убили в этом лесу одну местную девушку, которая никак не хотела выдавать партизан. Умерла она в страшных муках или, вернее сказать, от них, а перед смертью поклялась отомстить, и крик её был слышен на много километров вокруг. С тех пор, говорят, она и бродит по этому лесу – не может покой обрести. Ищет, может, кого-то. Ну вот и не суётся туда никто. А ближе к вечеру – так и сюда тоже…

Всё это время лицо Олега было настолько мрачным, что ребята слушали его, затаив дыхание. Несколько минут длилось абсолютное молчание, от которого звуки леса стали слышны чётче и громче, как будто лес, окружавший их с трёх сторон, подступил ещё ближе и навис над ними своей ехидно шелестящей массой. Наконец Максим громко и возмущённо сказал:

– Кто такую чушь только придумал?

Олег оторвал взгляд от костра и улыбнулся. Как-то странно улыбнулся, потому что мышцы под этой его улыбкой прямо-таки дёргались от напряжения, и, несмотря на всё его умение владеть собой, было видно, что он едва сдерживается от взрыва смеха.

– Я, – очень сдержанно сказал он. – Только что…

Некоторое время они перваривали эту новость, и Олег, уже не сопротивляясь эмоциям, захохотал на весь берег. Тут же засмеялись и парни, а девушки облегчённо и всё ещё чуть оторопело вздохнули, – лес снисходительно отступил.

– Как я вас, а? – сквозь утихающий смех спросил Олег. – Как детишек.

Максим вдруг вскочил с места и с воплем кинулся на него. Дамир последовал его примеру, но Олег с ловкостью зверя метнулся к реке и стрелой ушёл в воду. Парни вернулись к огню: в воде за Олегом, находящимся в апогее хорошего настроения, было не угнаться.

Заключением к этому беспечному, исполненному летним солнцем дню, стал вечер, проведённый в местном клубе, куда Олега, а с ним и его друзей, пустили бесплатно, по знакомству. Громоподобный поток электронной музыки, круговерть разноцветных огней, заставляющих забыть о свойствах окружающего пространства, струи декорационного дыма, резко бьющего в ноздри, и прочее-прочее, что составляет атмосферу присущую подобным заведениям, вконец исчерпали последние силовые резервы молодых организмов, поэтому, вернувшись и уложившись спать, вся компания мгновенно уснула. И только один хозяин дома, выйдя покурить, когда все утихли, долго стоял на крыльце, размышляя над чем-то.

***

Эля встала раньше всех из четырёх друзей, пребывавших в гостях. Умывшись, а потом немного подумав и приняв душ, она хотела спросить Олега, что можно приготовить на завтрак, так как у неё, как навязчивая идея, возникло ощущение своего «нахлебнического» у него проживания. Но выяснилось, что хозяина уже нет в доме. Девушка вышла на улицу и, услышав какой-то металлический стук в гараже, направилась туда. Зайдя внутрь, она увидела Олега, сидящего перед непонятной конструкцией из деревянных реек, лежащей на бетонном полу.

– Олег, – тихо позвала она.

Он обернулся и поднял брови, показывая как внимательно её слушает.

– Приготовить чего-нибудь?

– Ну… попробуй. Продукты все в холодильнике.

Она постояла немножко, а потом спросила:

– А что ты делаешь?

– Вообще-то не хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал, пока не доделаю, – вздохнул он и опять улыбнулся. – Это, так сказать… очередной мой заскок. Крылья очередного моего заскока. Каприза. Вернее пока – только корпус, – в его голосе улавливался иронический привкус.

Губы девушки дрогнули, но она ничего не сказала, давая понять Олегу, что не поняла его.

– Ну в общем это дельтаплан, или что-то вроде того. Летательный аппарат конструкции Орлова, – усмехнулся он.

Элю это, естественно, изумило, и она спросила, изумлённо:

– И он будет летать?

– Посмотрим.

– А он… для людей? В смысле ему нужен пилот, или ты будешь управлять им с земли?

– Нет, придётся летать самому.

– Это ведь, наверное, опасно.

– Что ж, придётся рискнуть.

Девушка улыбнулась:

– А меня покатаешь?

– Только если с тремя парашютами.

Она засмеялась, а когда улыбка сошла с её лица, опустила глаза и задумалась.

– Ты что-то хотела сказать?

Она удивленно подняла глаза, затем снова опустила и проговорила в пол:

– Ты очень необычный человек.

– Почему? – с нескрываемым интересом спросил он.

– Ну… я просто никогда не встречала таких людей.

– Каких?

– Ну каких как ты.

Олег чуть усмехнулся.

– Если ты насчёт всех этих поделок, то это просто способ времяпровождения. Времени свободного с этим бизнесом почти не стало, тратить его на гулянки, как в старые добрые, – жалко, а с такой работой сам бог велел иметь подобные увлечения.

– Да не в этом дело. У тебя глаза… ты как будто видишь больше других, когда смотришь на что-то, – при этих словах брови Олега поднимались всё выше, а она продолжала, – И они у тебя грустные какие-то. Просто наполнены этой грустью. Даже когда ты смеёшься.

После этого его лицо помрачнело. Было видно, что это откровение затронуло какую-то внутреннюю боль, о которой он вряд ли хотел говорить. До этой девчонки с большими глазами никто так прямо и точно не говорил ему о нём самом. Но Олег постарался улыбнуться, чтобы не обижать её, и ответил с банальной усмешкой:

– Просто у меня лицо такое, – и добавил с весёлым намёком, – Что-то я проголодался.

Она, однако, не ответила на его улыбку взаимностью и повернулась, чтобы уйти. На лице её отобразились глубокие размышления о чём-то.

– Эля, – чуть обеспокоено окликнул он её.

Она оглянулась с тем же выражением лица.

– Ты на меня не обиделась?

Она, наконец, вернулась к действительности.

– А? Нет, конечно, – и улыбнулась.

***

Максим объявил, что, поскольку завтра они с сестрой ни свет ни заря уезжают, последний день нужно «оторваться по полной». Но Олег неожиданно резко возразил, что сегодня они проведут вечер в тихой домашней обстановке, так как ему завтра с самого утра необходимо быть в фирме, а «вам, бездельникам (это про Максима с Дамиром) только бы отрываться, да пьянствовать». Парни неуверенно заспорили, но Олег отрезал их возражения решительным «нет».

Но вечер этот, несмотря на то, что он прошёл дома, скучным никому не показался. Они сидели в маленьком уютном зале с кирпичной деревенской печью, смотрели телевизор и болтали о разных несерьёзностях под спокойное тиканье дешёвых ходиков, смотрящих свысока на молодых людей, для которых время, отмеряемое этим тиканьем, неслось с быстротой падающей звезды. За окном сонно трещали кузнечики.

Олег с Максимом вышли покурить, оставив с девушками Дамира, которому курение, по-видимому, было категорически запрещено каким-то жёстким ультиматумом со стороны Ксении. На улице уже поднимался лёгкий туман, который впоследствии должен был выпасть в утреннюю росу.

– Эля не хочет уезжать, – сказал Максим, выпуская изо рта клубы дыма.

– Почему? – задумчивые глаза Олега смотрели куда-то в темноту.

– Видать, понравилось.

Олег стрельнул окурком и повернул к другу серьёзное лицо.

– Ей нужно ехать. Завтра.

Максим нахмурился.

– Мне показалось, что она тебе понравилась. А ты то уж ей точно. Понимаешь… я желаю своей сестре добра. И нормального парня. Кого она найдёт лучше тебя.

Олег мельком про себя помянул добрым словом несколько бутылок пива, после которых Максима потянуло на такие откровения, но ни одна жилка его лица не дрогнула. Только в глазах его к привычной грусти прибавилось ещё что-то совсем уж безнадёжно – серое.

– Если ты хочешь ей добра, то, пожалуйста, увези её завтра утром.

– Понять бы тебя хоть раз, – вздохнул Максим.

– А нечего тут понимать. Просто если она влюбится в меня, ей это ничего хорошего не принесёт, потому что я полюбить по настоящему не смогу, а притворяться, сам знаешь – не умею.

– Но ты хотя бы мог попробовать повстречаться с ней немного, может быть, что-нибудь и получилось бы, – Максим говорил это с большим сомнением, глядя в хмурое лицо собеседника. – А почему ты говоришь, что не можешь больше любить?

– Не знаю, не получается, – раздражённо ответил Олег. – И хватит об этом.

Олег в сердцах сплюнул. Он ненавидел вранья и ещё больше ненавидел тех моментов, когда приходилось врать самому, а тем более, – когда приходилось врать, чтобы не лезли к нему в душу. Не в том было дело, что он не мог любить. Мог, и ещё как мог и любил когда-то без памяти. Но никогда, ни один раз не принесло это ему ничего хорошего, как бы он этого не хотел. Скажи он сейчас Максу такое, тот бы принялся его убеждать, что нельзя отступать перед такими «проблемами», что нужно бороться за своё счастье. И он бы не отступил, наконец, если б не знал наверняка, не пришёл бы однажды к выводу, что по-другому и быть не может. Что он просто не может любить и быть любимым, как не может прошедший день догнать протекающий. По своей сути, по образу мысли. Олег никогда не позволял себе говорить о таких вещах, – вещах, касающихся невидимого почти никем и уж тем более – никем не понятого стержня его внутреннего мира, поэтому, когда он, успокоившись, увидел лицо друга, и у него от выражения этого лица появилось невыносимое чувство вины, он произнёс коряво:

– Макс… извини. Ну любил я пару раз. Не получилось. Не хочу ничего больше… пока. А сестра твоя – она удивительная девушка, и заслуживает большего чем просто снисходительности в отношениях. Уговори её ехать завтра, пока её симпатия не переросла в… Я тебя прошу.

– Как знаешь, – вздохнул Максим.

***

Эля, которой Максим объяснил, что у Олега на предприятии накопилось очень много работы, и что Олег всю следующую неделю будет вкалывать, а Ксюша с Дамиром остаются только чтобы помогать ему по дому и, следовательно, с завтрашнего дня никакого веселья уже не будет, ни слова не возразила против, хоть и видно было, как ей не хочется уезжать. Поняла, может, что-то, подумал Олег, когда Макс рассказал ему об их разговоре с сестрой. Очень уж проницательная девочка. Расстроится теперь. И ещё он мельком подумал, что, может, и стоило бы ещё раз попробовать, но тут же отогнал от себя эту мысль.

И именно так и закончился бы этот уик-энд для друзей, если бы не одно странное событие.

Перед самым сном, когда Олег решил, что пора укладываться, Ксюше вдруг захотелось сока и они с Дамиром решили прогуляться до магазина, а заодно подышать свежим воздухом. Эля отправилась с ними – ей непременно нужно было что-то купить Олегу в благодарность за гостеприимство, раз уж «от тебя, Максик, этого фиг дождёшься». Макс и Олег остались одни за кухонным столом, разговаривая так… ни о чём. Повспоминали прошлые годы, институт. Их беседа была настолько мирной спокойной, что оба не сразу смогли вернуться к действительности, когда как-то шумно и неожиданно в доме оказались испуганная Ксюша, озадаченный Дамир и заплаканная Эля.

Из сбивчивых объяснений Олег и Максим поняли, что когда ребята дошли до магазина – небольшой круглосуточной лавки, встроенной в угол жилого дома, Эля осталась на улице, и вскоре после того, как Дамир с Ксенией скрылись в здании, она приметила тёмный силуэт между дальним углом дома и каким-то гаражом. Тихий голос окликнул девушку. Вокруг было не так уж темно и безлюдно, и Эля не побоялась заговорить с незнакомцем:

– Что?

Силуэт неизвестного чуть приблизился, и Эля разглядела на нём тёмный длинный плащ и обширный капюшон, низко надвинутый на лоб.

– Ты знаешь Олега Орлова? – шипящим голосом спросил незнакомец.

– Да, а что? – уже с лёгкой, но нарастающей тревогой спросила Эля. Собеседник являл собою что-то необычное, но что именно, она пока не понимала.