Американец в погоне за миллионами утратил интерес к кулинарным изыскам, привыкнув к бутербродам и минеральной воде, как вершине поварского искусства. Герр Штайнеман был образчиком немца, для него еда была священна. Он ел и пил сосредоточенно и, очевидно полагал, что ничего более не требовалось. Фон Грац прилагал все усилия, чтобы скрыть свой страх перед американцем. Он, видимо, ожидал, что янки набросится на него прямо здесь и сейчас. И это отнюдь не способствовало созданию веселой и непринужденной обстановки за столом. И лишь усилиями графа затея с ужином имела некий успех. Будучи инициатором собрания, он говорил непрерывно. Более того, говорил блестяще. Казалось, не было ни одного уголка земного шара, с которым у него не было бы хотя бы шапочного знакомства; в то время как с большинством мест он был так же знаком, как лондонец с площадью Пикадилли. Но даже такому блестящему мастеру застольных бесед было нелегко вести непринужденнй разговор с мрачным американцем и двумя немцами, один из которых был обжорой, а другой трусом. Поэтому, когда дверь закрылась за спиной официанта, принесшего кофе, граф почувствовал облегчение. Теперь ему не потребуется петь соловьем, чтобы удерживать внимание аудитории. Это внимание автоматически удержит тема Больших Денег. И все же, когда он тщательно срезал конец сигары и понял, что глаза гостей смотрят на него с надеждой, он осознал, что самая трудная часть вечера еще впереди. Крупные финансисты, как и простые смертные, больше любят класть деньги в карманы, чем извлекать их оттуда. А граф собирался именно извлечь деньги из своих гостей, и извлечь их в большом количестве…

– Господа, – начал он, раскурив сигару, – мы все деловые люди. Поэтому я не стану ходить вокруг да около по вопросу, который стоит перед нами, но перейду сразу к сути дела. Я сказал перед ужином, что полагаю, мы достаточно влиятельны, чтобы исключить любые национальные мотивы в нашем поведении. Так как мы люди, чьи интересы имеют глобальный характер, такие вещи ниже нашего достоинства. Я хочу теперь немного подробнее остановиться на этом аспекте вопроса.

Он повернулся к американцу, сидевшему справа, полузакрыв глаза, вертя между пальцами зубочистку.

– В данное время, сэр, я обращаюсь особенно вам.

– Ближе к делу… – растягивая слова, протянул господин Хокинг.

– Не хочу затрагивать войну – или ее результат. Хотя центральные державы были разбиты Америкой и Францией и Англией, я думаю, что могу сказать за вас, господа, – он поклонился двум немцам, – что ни Франция, ни Америка не воспринимаются немцами как объект будущего реванша. Англия – главный враг Германии. Она всегда им была, она всегда им будет.

Оба немца проворчали согласно, и американец сощурился еще сильнее.

– У меня есть причина полагать, господин Хокинг, что вы лично не любите англичан.

– Я предполагаю, что мои чувства вас не касаются. Но если это представляет интерес для дела, ваше мнение правильно.

– Хорошо, – кивнул граф. – Рискну предположить, что вы были бы не против наблюдать крах Англии.

– Ладно… – отмахнулся американец. – Это все лирика. Давайте доберемся до сути.

Граф еще раз кивнул и повернулся к немцам.

– А вы, господа, должны признать, что ваши планы потерпели неудачу. Думаю, в них не входило, что британская армия займет Кельн…

– Война была идиотизмом, – пробрюзжал герр Штайнеман. – Еще несколько лет мира, и мы перемололи бы их в порошок…

– Но они разбили вас, – граф ехидно улыбнулся. – Давайте признаем, что война была дикой дурью. Но как деловые люди мы вынуждены иметь дело с результатом… Результатом, господа, который касается нас. Вы, господа, – тут он снова обратился к немцам, – достаточно патриотичны, чтобы негодовать из-за присутствия английской армии в Кельне. В этом я не сомневаюсь. И у вас, господин Хокинг, – он перевел взгляд на янки, – нет любви в сердце для англичан… Но я не предлагаю обращаться к финансистам с вашей репутацией с примитивной антибританской пропагандой… Вместо этого я предлагаю реалистичный план. План, который принесет Англии гибель, а нам с вами прибыль.

Он сказал эти слова низким и тихим голосом, и три его слушателя инстинктивно потянулись к нему.

– Не думайте, что мной движет личная месть. Мы – бизнесмены, и месть только тогда стоит нашего внимания, если она окупается. Это предприятие окупится. Я не могу назвать точные цифры, но мы с вами не стали бы беспокоиться из-за сумм меньше чем с шестью нулями. Есть возможность очень и очень хорошо заработать, есть для этого в Англии ресурсы… Эти ресурсы – разруха и хаос, порожденные войной… Это результат войны – войны, которую устроили идиоты… И теперь мы извлечем выгоду из их идиотизма… Это мое предложение. Мало того, что вы унизите эту проклятую страну, низвергнете ее в грязь, но вы еще и получите власть, такую, о какой и не мечтали древние тираны…

Граф вскочил, его глаза сверкали.

– Мы можем это!

Он вновь сел на свое место, и его левая рука, соскользнув со стола, начала выбивать дробь на колене.

– Это наш шанс – шанс для самых умных. Но у меня не хватает денег: у нас их хватит…

Он наклонился вперед на своем стуле и поглядел на напряженные лица аудитории. Затем он перешел к сути дела…

Десять минут спустя граф де Ги отодвинул свой стул от стола.

– Таково мое предложение, господа, вкратце. При воплощении в жизнь этого плана, несомненно, произойдут непредвиденные события. Однако мы справимся… Итак, каков будет ваш ответ? – Он поднялся, встал спиной к камину.

В течение нескольких минут никто не сказал ни слова. Каждый был занят своими мыслями и демонстрировал это своим способом. Американец, закрыв глаза, медленно катал зубочистку во рту. Штайнеман уставился на огонь, тяжело и громко дыша. Фон Грац ходил из угла в угол, сцепив руки за спиной. Только граф де Ги смотрел беззаботно на огонь, как будто равнодушный к результату обсуждения. В этом и заключалось его подлинное отношение к жизни. Привыкший играть по-крупному, он только что взял в руки карты для самой грандиозной азартной игры в жизни… Какое им дело до того, зачем он эту игру затеял? Единственный вопрос, который занимал умы его гостей, состоял в том, можно ли в этой игре выиграть. И все зависело от того, какое мнение сложилось у них, какое впечатление он на них произвел.

Внезапно американец достал зубочистку изо рта и вытянул ноги.

– Есть вопрос, который важен для меня, граф, от ответа на который зависит, с вами я или нет. Я предполагаю, что вы изучили нас и знаете о нас больше, чем мы сами. Вы расскажете нам о себе? Если мы соглашаемся войти в дело, это будет стоить нам больших денег. Управлять этими деньгами будете вы. Итак – кто вы такой?

Фон Грац остановился и кивнул. Даже Штайнеман с большим усилием поднял взгляд и уставился в лицо графа…

– Очень уместный вопрос, господа, и все же тот, на который, я сожалею, неспособен ответить. Я не буду оскорблять вас, настаивая на подлинности своего графского титула. Достаточно того, что я – человек, средства к существованию которого находятся в карманах других людей. Как вы говорите, господин Хокинг, это мероприятие будет стоить больших денег, но по сравнению с итоговой прибылью затраты будут пустяковой неприятностью… Надеюсь, что не выгляжу как тот, кто крадет копилку ребенка, имея под рукой жемчуга, алмазы и ключи от сейфа с золотом?.. Вы должны будете доверять мне, как и я должен доверять вам, ибо наш проект потребует огромных текущих расходов… Я должен буду доверять вам, чтобы получить свою долю в конце…

– И эта доля – сколько? – нарушил тишину гортанный голос Штайнемана.

– Один миллион фунтов стерлингов – со всех вас, вместе взятых, и он должен быть выплачен в течение одного месяца после завершения моей работы. После этого контроль перейдет в ваши руки… и делайте что желаете с этой проклятой страной!

Его глаза пылали жестокой, мстительной яростью. Но длилось это всего лишь миг, затем маска учтивого хозяина вновь оказалась на лице графа-самозванца. Он выставил свои условия откровенно и без торга: говорил с воротилами без лести и не юля, как равный с равными. – «Вы либо со мной, либо нет…» – так он им сказал, если не дословно, то по сути. Все или ничего. И никакой другой подход не был бы эффективен с этими безжалостными и бескомпромиссными финансовыми акулами…

– Возможно, граф, вы будете столь любезны, чтобы оставить нас на несколько минут, – попросил фон Грац. – Решение серьезное, и…

– Да, конечно, господа. – Граф открыл дверь. – Я вернусь через десять минут. К тому времени вы, я думаю, сумеете решить, «да» или «нет».

Выйдя в холл, граф закурил.

Отель казался пустым, не считая одной толстой женщины, спящей на стуле напротив номера Х. Граф задумался, дав волю воображению. Гений во всем, что касалось практической психологии, он чувствовал, что знал результат обсуждения… И затем… Что тогда?.. В своем воображении он видел, как его планы воплощаются в жизнь, видел, как щупальца заговора проникают повсюду. Он видел себя обладателем власти, какой не имел ни один король, диктатором, которому достаточно только пошевелить пальцем, чтобы погрузить королевство в хаос… И когда он сделает это, страна, которую он ненавидел, будет в руинах, тогда он будет вправе потребовать свой миллион и станет наслаждаться жизнью, поскольку великий человек должен наслаждаться вознаграждением…

Он провел десять минут в мечтах. Опасность задуманного не пугала его. К опасности он привык, и сам он был человеком весьма опасным. То, что его схема принесла бы крушение, возможно, смерть, тысячам невинных мужчин и женщин, не вызвало у него растерянности. Граф был абсолютным эгоистом. У него была цель, и он знал, как этой цели достичь. Но до сих пор ему не хватало денег… и… Быстрым движением он вытащил из кармана часы. Десять минут прошли!

Он поднялся и прошел через холл. Метрдотель во вращающихся дверях подобострастно склонился перед ним.

– Смеем надеяться, что ужин не разочаровал месье графа… Сожалеем, что не смогли предложить большего… Надеемся, что господин граф вновь воспользуется нашим гостеприимством…

– Пока это не входит в мои планы. – Граф вынул бумажник. – Но исключать такую возможность я не стану. – Купюра скользнула в руку метрдотеля, затем последовало распоряжение: – Приготовьте счет, я оплачу сразу, как только вернусь в холл.

Граф направился в номер, в то время как метрдотель удовлетворенно разглядывал английскую банкноту достоинством в пять фунтов стерлингов.

Перед дверью номера граф загадочно улыбнулся. Потом скользнул в номер…

Американец все еще жевал свою зубочистку; Штайнеман все еще тяжело дышал. Только фон Грац изменил свое занятие, он теперь сидел за столом, потягивая длинную тонкую сигару. Граф вошел и направился к камину… – Ну, господа, – спокойным голосом поинтересовался он, – что вы решили?

Ответил американец.

– Мы согласны. С одной поправкой. Деньги слишком большие для трех из нас: должна быть одна четверть. Это будет четверть миллиона с каждого.

Граф поклонился.

– Да, – продолжал американец. – Эти два господина согласны со мной, что это должен быть еще один из моих соотечественников – так, чтобы мы вложились поровну. Человек, которого мы выбрали, приезжает в Англию через несколько недель – Хирэм C. Поттс. Если вы уговорите его, можете рассчитывать на нас. В противном случае этих переговоров не было.

Граф кивнул, и если он почувствовал какое-либо раздражение при таком неожиданном повороте, он не показал ни единого его признака.

– Я знаю о господине Поттсе, – ответил он спокойно. – Он крупный судовладелец, не так ли? Я согласен. – Хорошо! – воскликнул американец. – Давайте обсудим некоторые детали.

Без единой эмоции на лице граф пододвинул стул к столу. Лишь его пальцы вновь начали выстукивать некий ритм на колене левой ноги.

Через полчаса граф вошел в свой роскошный номер люкс в отеле «Магнифисент».

Девушка, которая лежала у камина, читая французский роман, посмотрела на него, обернувшись на звук открываемой двери. Она не сказала ни слова, взгляд на его лицо сказал ей все, что она хотела знать.

Он подошел к дивану и улыбнулся ей.

– Успешно… На наших собственных условиях… Завтра, Ирма, граф де Ги умрет, а Карл Петерсон и его дочь уедут в Англию! Карл Петерсон – сельский джентльмен. Он разводит кур и, возможно, свиней…

Девушка встала и потянулась, зевнув.

– Mon Dieu! Какая перспектива! Свиньи и куры – и в Англии! Сколько времени это займет?

Граф глубокомысленно смотрел на огонь.

– Возможно, год, возможно, шесть месяцев… Все в руках Господних!