Мы пошли взглянуть на обитателей маленького пруда и обнаружили, что он кишит зелеными и серыми лягушками. Мы стали называть их жабами.

Мелкие, средние и огромные жабы высовывались из воды и замирали, а некоторые неподвижно сидели в траве по берегам.

Деревенские ребята страшно этим возмутились. «Вы только поглядите на них! – закричали они. – Ничего себе! Куда это годится?»

Они смотрели на жаб, как хозяева окружающей жизни, и в них вспыхнул азарт преследователей и охотников. Конечно, от скуки. Всем требовалась смена впечатлений. И вдруг двое ребят засуетились и побежали искать камни. Нашли обломки кирпичей…

Жабы прятались под водой и в камышах, отчаянно прыгали и метались, но люди, пришедшие забрать их жизнь, не знали пощады.

Наша компания – пять человек – превратилась в истребительную команду.

Для убийства мы использовали всю ловкость и сноровку, вели счет, и, соревнуясь, хвастались друг перед другом.

Я не помню, как схватил камень и бросил в жабу, и не помню, чтобы я раздумывал, стоит ли это делать.

Я обходил пруд, как все – бесшумно. Вглядывался в траву и камыши. Заметив жабу, я говорил: «Это моя!»

Когда попадался особенно крупный экземпляр, мы ликовали.

Маленький мирный пруд стал местом бойни.

Самым рьяным из нас был паренек по прозвищу Гостёк, от слова «гость». Другие ребята тоже носили прозвища – Каляй, Ноздря, Кудря. Этот Гостёк дрожал от азарта, у него тряслись руки. Он убегал на поиски камней с мешком, приносил булыжники и щебенку, а один раз приволок валун и швырнул его в воду, и через мгновение заплясал от радости. Камень размером с гирю убил сразу две жабы.

Мы устремились за Гостьком, словно он вел нас к славе.

Всем хотелось увеличить свой счет, поэтому у всех появились мешки для камней. Мы хватали камни с земли, как жемчуг. Мы ценили каждый обломок кирпича, радовались кускам арматуры и даже пустым бутылкам. В бутылки мы наливали воду, чтобы они становились тяжелее. Мы учились их метать как можно точнее.

Мы стали зоркими и проворными, завидовали чужим успехам и желали себе выбиться в чемпионы.

Утром, часа за три до полудня, мы собирались в компанию и размахивали мешками. Отправляясь бить жаб, мы подпрыгивали и смеялись. Порой мы не шли, а бежали. Спешили забрать чужие жизни.

Может быть, обитатели маленького пруда рыдали и молили о пощаде, и звали на помощь, но мы их не слышали. Мы нахваливали наше занятие. Оно развлекало нас, щекотало наши нервы. Мы кричали, что оно лучше карточных игр и купания.

За неделю мы убили десятки жаб. Мы усеяли их телами берега. Иногда мы принимали погибших за живых и огорчались. Мы перебели крупных и средних и принялись за малышей.

Светило жаркое солнце. Над прудом плавал смрад. Мы зажимали носы, но азарт все еще не покидал нас.

Мы разожгли костер и сжигали погибших в пламени. Чад разносился кругом, отпугивая птиц и стрекоз. Но и он не утолял нашей жажды убийства.

Лишь когда пруд показался нам пустым, мы наконец остановились.

Из пруда не доносилось ни звука. Иногда только камыши, колыхаемые ветром, шипели и шуршали. Сейчас, спустя много лет, мне кажется, что они кричали нам: «Что же вы наделали!»

Никто из нас не знал, что теперь наша жизнь никогда не будет такой, как прежде, и такой, как мы хотим.

О том, что нам предстоит расплатиться за содеянное, мы не подозревали.

Но разве мы были глупы?

Мы умели думать перед тем, как совершить действие. Иногда мы поступали весьма рационально. Мы научились находить в делах слабые и сильные стороны, искать выгоду, различали приметы некоторых обстоятельств и в некоторых случаях могли предсказывать события. Потому что мы были людьми.

Нам, к примеру, было хорошо известно, что за слабого может заступиться сильный. Каждый слышал или был свидетелем подобной истории.

Тронешь малыша, а он приведет брата-верзилу, который и надерет тебе уши. Перед силой мы трепетали.

Еще мы ясно представляли себе, что такое преступление. Ограбить магазин или прохожего – это преступление. Убить человека – тяжкое преступление. За этим последует тяжкое наказание.

Но мы почему-то не знали, что обижать беззащитных животных и тем более расправляться с ними ради забавы – тоже преступление.

Наверное, мы думали: ну что такое лягушка? Вот она сидит в траве или высунулась из воды, и ее жизнь ничего не значит. Что нам будет за это ничтожное создание?

Все мы были жестоко наказаны за эту страшную ошибку.

Вот послушайте, как сложилась моя жизнь после совершенного мною отвратительного поступка.

…Через две недели я поехал домой. Сел в поезд. Когда я вернулся в свой город, родители меня не встретили – оказалось, что они ошиблись, перепутали номер поезда. А раньше они никогда не ошибались.

Я позвонил с вокзала домой, и мама и папа удивились и заохали. Потом спросили: «Доберешься самостоятельно?» Я сказал: «Конечно, ведь я уже не маленький, мне тринадцать лет».

Через пять минут меня ограбили.

Ко мне подошел какой-то парень постарше и просто-напросто схватил меня за горло и обшарил карманы. Вынул все деньги и скрылся. У него была сильная и тяжелая рука. Из моих глаз брызнули слезы. До чего же это было обидно!

Я был очень раздосадован. Как же так? Я нарочно аккуратно тратил деньги, чтобы сохранить больше половины. Папа и мама намекнули мне, что неистраченная за лето сумма останется у меня. Я мечтал купить импортную пряжку для ремня, с изображением головы льва. Такие пряжки были в большой моде. Их носили парни из старших классов. Широкая, как ладонь, пряжка считалась признаком мужественности, и мы, шестиклассники, все знали о ней – что ее покупают не в универмаге, а на базаре, у частных торговцев, и что стоит такая вещь от пяти до семи рублей.

Я лишился денег и пожаловался родителям.

Надеялся, что меня пожалеют. Я был уверен, что папа даст мне такой ответ: «Не огорчайся, друг! Вот тебе денежки на твою пряжку». То есть я думал, что все обойдется благополучно.

Но папа и мама сказали: «Сам виноват, растяпа. Впредь будешь осторожнее».

Я ошибся в родителях. И мне показалось это невероятным.

Не таков был характер моих родителей чтобы они говорили со мной так холодно и пренебрежительно. Но именно это и случилось! Я не увидел с их стороны никакого сочувствия. Конечно, мне показалось это очень-очень странным.

Меня стали преследовать мелкие неудачи. Я терял деньги, вещи, ключи, опаздывал на автобус и на киносеанс, ронял в грязь мороженое и другую еду, поскальзывался и падал на глазах у девушек, рвал брюки, рубашки, получал синяки и ссадины.

На меня обрушилось невезение. Однако это были мелочи… Мне предстояло пройти более тяжкие испытания.

В шестнадцать лет я получил болезненную травму. С крыши сорвалась тяжелая сосулька и повредила мою переносицу. Две недели я ходил с забинтованным лицом, отпугивая от себя людей, но беда была еще впереди. Сняв повязку, я обнаружил, что на переносице осталась глубокая лиловая борозда. Она безжалостно исковеркала мою привлекательную наружность.

Даже мама и сестра воскликнули: «Фу, как некрасиво!»

Мама у меня была довольно симпатичная женщина. Папа был интересный, импозантный мужчина. Я унаследовал от них приятные черты. Но вот несчастье – сорвавшаяся сосулька! И мне выпало ходить с испорченным лицом, разочаровывая девушек.

В одно мгновение девушки потеряли ко мне интерес. И я стал упрашивать папу и маму, чтобы они отвели меня в институт красоты. К тому времени я еще не сообразил, что со мной происходит.

Маме удалось договориться с одним опытным пластическим хирургом, чтобы он сделал мне операцию.

Хирург постарался вернуть моему носу прежний вид. Ему это удалось. Я остался доволен, и мама тоже. Вместо глубокой борозды на моей переносице появилась лишь небольшая линия, которая со временем должна была исчезнуть.

Через четыре месяца на платформе загородной станции ко мне кинулся пьяный дебошир и ударил меня по лицу бутылкой. Сломал мне нос. И я снова угодил в больницу.

Опять на моей переносице появилась огромная борозда, и еще мой нос стал кривым. Помню, что я закричал от ужаса, а мама впала в уныние.

Пластический хирург осмотрел меня и сказал: «В этот раз все гораздо сложнее. На прежний результат не рассчитывай. Прежнего эффекта я достичь не смогу».

Доктор сделал все возможное, чтобы мне помочь, но шрам на носу все-таки остался. Не такой глубокий и вульгарный, как борозда, и все же бросающийся в глаза.

Шрам изменил мою жизнь. Я сделался мнительным и замкнутым. Я стал стесняться. Стал хуже учиться.

Мама и папа хотели, чтобы я поступил после школы в университет. Я готовился семь месяцев и все-таки не поступил. Неожиданно на самом важном экзамене я сильно оробел, принялся бормотать и все путать. Потом от внезапного приступа стеснения я вообще не смог говорить. Слова не шли из меня. Я сильно покраснел. Наверное, я показался членам комиссии слишком запуганным, потому что они спросили: «Вас что, кто-то напугал? Почему вы так съежились?»

Я выбежал из аудитории, выскочил на улицу. Робость мгновенно прошла. Откуда она взялась, я не знал. Почему она навалилась в самый важный момент – я не мог сказать.

От злости и досады хотелось перебить все стекла в университете.

Родители мне не посочувствовала а папа неожиданно сказал: «Ну и олух же ты!»

Будущей весной меня забрали на военную службу. И там, в артиллерийском батальоне, я снова получил травму носа. Лопнувший трос ударил меня по лицу – и опять через мою переносицу пробежала глубокая борозда.

Мой изувеченный нос так раздулся, что я перестал быть похожим на себя.

В местном военном госпитале пластических операций не делали. Нос лишь мазали мазью, сверху накладывали повязку. Рана заживала медленно. Меня оставили служить при госпитале, и здесь я убедился, что могу рассчитывать на снисхождение женского персонала, но не на физическую симпатию.

Молоденькие медицинские сестры хоть и сочувствовали мне, но избегали меня.

Их пугала моя отталкивающая внешность. И было бессмысленно вести какие угодно разговоры о том, что я хороший парень. Это не имело никакого значения. У девушек ни на минуту не возникло ко мне даже слабого интереса. Препятствие оказалось непреодолимым.

Вернувшись домой после службы, я в первую же минуту напугал маму: она бросилась ко мне и тут же отпрянула, всплеснув руками.

Перед ней стоял не тот человек, которого она два года назад провожала на службу. Мое лицо было неприятно даже самым близким людям.

Отец посмотрел на меня с укором и не обнял, а только пожал руку и похлопал по плечу. Хорошо, что сестры не было – она жила отдельно. Иначе и она скривилась бы от брезгливости.

Мы сели за стол, и я увидел, что папа и мама стараются скрыть свое отвращение.

Как я мог развеселиться, когда даже родители смотрели на меня, как на пугало?

Вскоре я обнаружил, что папа и мама стесняются меня. И я был вынужден уехать из родительского дома куда-нибудь подальше.

…Моя жизнь не сложилась. Переменив, наверное, полтора десятка мест, я так и не нашел житейского счастья. У меня нет семьи, нет детей.

Я никогда не знал женской привязанности. Ни одна женщина не прильнула ко мне, ни одна не взяла меня за руку.

Все то, о чем мечтают обыкновенные люди, судьба мне не дала. Обошла стороной.

Травму носа я получал еще два раза…

Три раза я думал о самоубийстве и однажды решился покончить с собой. Мне очень стыдно вспоминать этот случай. Я решил отравить себя… Но умереть не вышло.

В возрасте сорока лет я впал продолжительную меланхолику из которой, как мне казалось, есть только один выход – на тот свет. Потому что из-за меланхолии я каждый день пил спиртное.

И однажды, проходя мимо церкви, я в пьяном порыве закричал: «Что же Ты делаешь? Где же справедливость? Почему так жестоко обошелся со мной?»

С небес мне не ответили. Красивые облака медленно проплывали над храмом. Светило полуденное солнце. Стояла тишина.

Я отправился домой и уснул.

А когда проснулся, пошел за спиртным. Шел и ругался, бормоча скверные выражения.

Попавшаяся навстречу пожилая женщина остановилась потому что я задел ее локтем. Она окликнула меня: «Чего пихаешься? А чего не весел? Ведь светлый праздник! Пасха!»

Я сказал: «Чего веселиться? Жизнь пропала. Не жизнь а труха. Хоть в петлю лезь хоть в огонь кидайся. Вот только за что такое наказание?»

«Значит, грех на тебе, дядя, – сказала дама. – Видно, обидел кого-то. За то и расплачиваешься. Вспомни свои делишки и раскайся. Может, избил человека? А может другое злодейство совершил?»

Я огрызнулся: «Какое еще злодейство! Не убивал, не грабил. Иди себе, куда шла, бабуся, не лезь в душу».

Перед тем, как уйти пожилая дама сказала: «А ты вспомни хорошенько. Может быть, животных убивал ради забавы? Господь за каждую невинно пострадавшую букашку может круто изменить нашу жизнь. Ведь Он покровитель и заступник беззащитных. Вот только люди об этом не всегда помнят…»

Дама свернула за угол.

А я вспомнил убитых жаб.

Ох, и много же времени я провел с тех пор, размышляя об этом!

Нас было пятеро: Гостёк, Каляй, Кудря, Ноздря и я. Как сложилась судьба деревенских ребят? Мне захотелось это выяснить как можно скорее. «Нужно поехать, нужно поехать!» – твердил я себе. Порой от волнения у меня не получалось усидеть на одном месте.

Я выехал в деревню.

В доме тети Веры проживала ее родственницу а сама тетя Вера уже скончалась. Новая хозяйка встретила меня холодно. Не пустила дальше крыльцу не пригласила сесть на лавку. Даже воды не предложила.

О деревенских ребятах она ничего не знала. Кто они такие – ей было все равно.

Я отправился по деревне, расспрашивая всех подряд, то есть каждого, кто попадался, и наконец один местный житель сказал мне: «Эх, были такие люди, да уже нету. Кроме одного – Кудри…»

Вот что оказалось: Гостёк повесился, когда ему было двадцать лет. Каляй четыре раза побывал в тюрьме и прошлой весной умер от туберкулеза. Ноздрю убили в драке, десять лет назад. И только Кудря был еще жив, правда, потерял в загоревшемся доме свою семью и сам сильно обгорел.

Я пошел туда, где жил Кудря. Он меня не узнал. И его узнать тоже было невозможно.

Это был человек, выживший после пожара, с обгоревшим лицом и телом.

«Чего надо?» – грубо спросил он.

Я напомнил ему маленький пруд и несчастных жаб, но Кудря лишь сплюнул, махнул рукой и велел мне убираться восвояси. «Ничего знаку – только и ответил он мне. – А ты давай, иди отсюда. Не то я на тебя собаку спущу».

Я пошел на пруды и не нашел их.

Оказалось что прудов уже нет. Они высохли. Потом их засыпали и проложили дорогу.

Я отправился на станцию, сел в поезд и вернулся домой. Три дня мне не спалось, я измучился, непрерывно размышляя о том, что сам себе искалечил жизнь, уничтожил ее. Ведь я мог пожалеть жаб и уговорить деревенскую компанию не причинять им вреда. Они бы меня послушали. Но я об этом тогда даже не подумал…

Все мы, пятеро, жестоко расплатились за содеянное.

Я решил пойти в храм, чтобы рассказать церковному батюшке о своей жизни и спросить совета.

Только в церкви я и нашел спасение.

Через полгода одна прихожанка указала мне на человека, с которым, по ее словам, случилась похожая история. После церковной службы я догнал его на улице, и мы пошли вместе. Он оказался старше меня на десять лет. Его первые слова были о собственной жизни: она похожа на две половинки грецкого ореха, одна – светлая и здоровая, другая – почерневшая и иссохшая.

Когда-то всем увлечениям он предпочитал охоту. Обожал бродить по лесу с ружьем и бить зверя.

Двадцать лет назад он и два его приятеля, прихватив новые ружья, отправились охотиться. Но поход вышел неудачный – звери будто попрятались завидев молодцов с новенькими двустволками. Прошагав весь день охотники устроились в лесу на ночлег. Утром отправились дальше, но им снова выпала неудача.

К обеду они вышли на заброшенный хутор, давно оставленный людьми. Однако выяснилось что хутор все-таки обитаем: здесь поселились бродячие собаки, сбежавшие из города.

Взрослые собаки дремали в тени и на солнце, а малыши играли в траве, кувыркаясь и бегая за стрекозами.

Некоторые собаки вскочили и залаяли. А некоторые даже не пошевелились – ведь они и прежде видели людей.

Из-за обиды и злости на неудачный поход, а еще потому, что каждому очень хотелось испытать новое ружьишко, охотники застрелили всех собак. Настигли и взрослых, и малышей.

Трое мужчин, охваченных злобой и азартом, забрали полтора десятка жизней.

«Мне было тридцать лет, – сказал бывший охотник. – Все складывалось чудесно: жена, дочка, просторная квартира и хорошая должность на работе. Просыпаясь по утрам, я напевал от удовольствия. Мои приятели тоже были довольны своей судьбой. Мы могли прожить долгую и счастливую жизнь, но однажды совершили злодейство… Впрочем, мы не думали, что это злодейство. Ах, какая насмешка судьбы! Какая злая ошибка! Мы думали, что за каких-то безродных и бездомных собак нам ничего не будет. О, жестокое заблуждение! Неверие! Если бы я мог вернуть тот день и тот час, я разломал бы ружье об дерево и бросился бы бежать. Я не тронул бы и маленькой букашки!..»

Из троих в живых остался только этот бывший охотник. Его приятели погибли, каждый из-за несчастного случая. А сам он скатился в бедность, потерял жену, она умерла от болезни. Дочь стала преступницей и вот уже второй раз находится в тюрьме.

Закончив свой печальный рассказ, бывший охотник сказал: «У беззащитных животных есть Покровитель. Тот, Кто их создал. В этом нет никакого сомнения… Возьмите мою историю, или вашу».

Я молча с этим согласился.

Мне было очень горько. Ах, если бы я знал раньше!..

Не причиняйте вреда беззащитным животным из-за потехи, азарта или по другой причине, если вы не защищаете себя или не ищите пропитание.

Не повторяйте наших ошибок.

За жестокость вы так или иначе расплатитесь – сразу же или спустя время. Или расплатятся ваши близкие. И очень жестоко.

Даже если вы не верите в это или знаете людей, которые совершили подобный страшный поступок и до сих пор не наказаны, подумайте: стоит ли рисковать? А вдруг в вашем случае все выйдет так, как вышло со мной, с деревенскими ребятами и с теми охотниками?

Упаси вас Боже исковеркать свою собственную жизнь!»

Григорий Дем-ов, 1970 года рождения:

«Наша семья часто меняла города, потому что папа был военный. Было время, когда за пять лет он поменял три места службы. Некоторые считали такой образ жизни странным и изнурительным, а мы привыкли. Я, мама и младшая сестра не находили в этом ничего необычного. Мы были семьей офицера. Думаю, всем известно, что это такое.

Когда папа получал новое назначение, он всегда говорил: «Ну, собирайтесь братцы-кролики!» Это он говорил мне и сестре. Мы сразу бросались расспрашивать – куда едем, далеко ли, потому что нам нравилось находиться в дороге. Я любил ездить в поездах. Сестра тоже любила. Обычно папа первым добирался до места, чтобы заняться приготовлениями, а мы с мамой приезжали позже. Бывало, ехали два дня, а бывало, четыре. В купе или в плацкарте.

С детства я хорошо знал оборудование пассажирских вагонов. Как стихотворение мог рассказать, где находятся стоп-кран и куб с кипятком, как опустить окно, включить радио, сколько боковых кресел в коридоре, где расположена печка и чем ее топят. И многое другое: с какой скоростью движется поезд, где вагон ресторан и каковы цены, например, на кофе, выпечку, шоколад и лимонад, в каком вагоне едет начальник поезда, и когда закрывают туалет на ключ в санитарной зоне.