Посмотрел фильм Джузеппе Торнаторе «Баария». Фильм хороший, как и все у этого режиссера. Вот, о чем подумалось. Фильм про отца, который был коммунистом, а в Италии, как и в Латинской Америке, быть левым это вообще хорошо. Мало того, что это всегда было популярно, но это и действительно полезно – быть там коммунистом. Не случайно, многие известные люди, да взять хотя бы Пазолини с Бертолуччи, прошли через компартию. Тоже ведь не глупые люди. Вспоминается и Камю – да мало ли кто еще! Дело в том, что коммунисты там всегда были оппозицией.
Они никогда не приходили к власти, не строили концлагерей, не расстреливали тысячами, не ссылали в лагеря миллионами, они действительно – и на деле – были и есть борцы за социальную справедливость, то, чего как раз у нас не получилось, когда коммунисты победили и построили лагерную систему. Это тот тип коммунизма – в Италии и Латинской Америке – который сродни христианству. Ибо он весь идеален. Не лги, не совокупляйся с членами по партии (дословно из итальянского кодекса), будь мужественным и т. д. и т. п. В условиях капитализма – где есть богатые и бедные – кому-то надо защищать права бедных, ибо богатым на эти права плевать – тут как раз коммунисты очень кстати.
Счастье их, что они никогда не приходили к власти, как в России и Китае, иначе бы лагерно-барачной системы им не избежать, что и подтверждает опыт этих двух стран. А без трагичного опыта это действительно очень модно и романтично. А иногда даже эффективно. Все-таки, когда они узнавали о «практике» коммунизма, наиболее умные из них, как Камю, например, от этих идей отходили. Так что это совершенно две разные вещи – коммунизм западный и восточный. К чести Торнаторе надо сказать, что и он своего отца изобразил, как безнадежного романтика-голодранца.
Распределилось так; «Они сражались за родину», «Двое», «Был месяц май», «Сталинград».
Поздравил бабульку с праздником. Ей 93. Они были под Тулой, когда немец подошел. Заняли деревню. Отцу было три года. Ему понравился немецкий мундштук, он его и схватил. Немец говорит – отдай, тот не отдает. Немец его через колено и по заднице лупить. Бубуля подбежала, вырвала отца, за что получила такого пинка, что вылетела в дверь.
– А что, – говорю, – расстреляли кого?
– Нет, – говорит, – никого не трогали. Я даже одному сказала, (молодая была горячая), я – коммунист! Хотя никогда в партии не была.
А немец смотрит на нее и говорит:
– А я фашист!
Плюнули да разошлись. А ведь бабушка была очень даже хороша в свои-то 26! Еще был инциндент – когда немцы уходили, прабабка, бабкина мать, сказала:
– Наконец-то уберетесь, черти немые!
Кто-то перевел (у немцев были переводчики). Один немец подошел и двинул ей по скуле так, что отлетела к печке.
Вот и все «ужасы» в одной отдельно взятой деревне под Тулой.
– А что, – говорю, – наши?
– А наши, когда пришли, были хуже немцев, – ее слова, – овец крали, девок драли, воровали да песни под гармошку орали. А если что недовольство – «вам что, сукам, под немцем лучше было?» И по скуле, а могли и шлепнуть. А которые от немцев прижили, одна своего ребенка младенцем сама удавила, чтоб ее не расстреляли, а на могиле написала «Здесь лежит сын врага народа».
Я не романтизирую немцев, но, когда смотрю наши фильмы про войну, уже думаю – а сколько там правды?
Этот отдельно взятый эпизод, естественно, не объясняет всего. Но вот, что касается сожжения деревень в Белоруссии с запиранием людей в сараи и амбары, – любимый эпизод наших режиссеров – хронологически это стало происходить после того, как партизаны взорвали кинотеатр с 800 офицерами вермахта.
Жители деревень, общающихся с партизанами были сожжены. Можно, конечно, спросить, а за каким они приперлись сюда кино смотреть, когда их не звали? Такая постановка тоже правомочна.
Тем чуднее, конечно, кажется наша победа, что Красная армия представляла из себя зачастую армию дезорганизованного асоциального элемента. Примерно то же самое рассказывала моей знакомой и бабка из Ржева.
Есть в голосе моём звучание металла.
Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.
Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
Мы жгли костры и вспять пускали реки.
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы —
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы – спросите жён!
Пройдут века, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображён.
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте.
Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
Да в серой прозе наших дневников.
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.
И шли вперёд, и падали, и, еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А тот трубил, мир ни во что не ставя
(Ремень сползал с покатого плеча),
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча.
Был камень твёрд, уступы каменисты,
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх – и небо было чисто,
Как светлый лоб оставленной жены.
Так я пишу. Пусть неточны слова,
И слог тяжёл, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда зноем выпрямила губы.
Мир, как окно, для воздуха распахнут
Он нами пройден, пройден до конца,
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней верного свинца.
И как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово «Человек»!
1940
Я не знаю, у какой заставы
Вдруг умолкну в завтрашнем бою,
Не коснувшись опоздавшей славы,
Для которой песни я пою.
Ширь России, дали Украины,
Умирая, вспомню… И опять —
Женщину, которую у тына
Так и не посмел поцеловать.
1940
Николай Майоров
А то еще помню, ползу по полю после сражения. Нога кровью истекает. «Сестра! Сестра!» – ору. Никого. Доползаю до леса. Смотрю: лейтенант санитарку у березы пристроил – и давай наяривать. Ну, я автомат вскинул – и порешил их безвременно. Вот такая история. И это правда, братцы. А сколько из-за них там людей кровью истекло на поле боя?
Заняли мы деревню. Тихо, немцы не знают. Подходим к избе – там немецкий штаб. Смотрим в окно – немцы над картой заседают. А в хате баба с дитем. Девочка маленькая выходит в дверь и смотрит на нас. Только побежала в хату – мама! мама! там русские дяди! Раз гранату в окно! другую! Никого в живых не осталось. Никого. А кто нас осудит? Война…
Попал я в госпиталь на линии фронта. Полноги оттяпали. Даже не госпиталь, а лазарет. Какой там госпиталь на линии фронта?! И вдруг – тревога, воздушная атака – юнкерсы!
Все засуетились, схватились, кто куда, санитары, бегут, раненые, кто как может, на костылях, на культях, ползком, но только в машину! Только спасаться, сирены, вой. Разрывы бомб. Что делать? Никто на меня внимания не обращает, кинули, суки! Спасайся, кто может!
Вынул ТТ, наставил на первого санитара – а ну, неси, сука, в машину, а не то моть твою в бога душа мать, спущу крючок, мне терять нечего! И смотрит в упор. Санитар схватил его, вынес, погрузил в машину, слав те, Господи, а то б не было деда уже в 42-м!
Говорил тут кто-то по радио – у нас все фильмы про одних и тех же – бандиты, менты, коррумпированная власть, бизнес-мафиози, проститутки. Действительно, по крайней мере сериалы – недалеко от истины. А про что еще снимать? Первая любовь семинариста?
Дело в том, что все сценаристы – люди бедные, еще в недавние прошлые нищие, но теперь поденным трудом снискавшие себе прожиточный минимум и даже немного больше. А о чем думает бедный? Конечно, о богатстве. Отсюда все эти крутые бизнесмены, переговоры о трансферах, миллионы, яхт-клубы и дорогие любовницы. Этим они компенсируют ту жизнь, которой живут реально.
Особ пользуется популярность у продюсеров мыла – женщина-бизнесмен. «Она сама сделала свой успех», «у нее есть все кроме настоящей любви!» Тут уж наши мылописатели строчат во все лопатки. Причем этих фильмов никто не запоминает, однако они производятся, как колбаса – регулярно. Другой фарш – бесконечные частные сыщики и менты-следователи.
Карпаччо из оленины в сметанном соусе с анчоусами, суп из акульих плавников, поросенок молочный в гранатовом соусе нашпигованный грибами и гречневой кашей, осетрина печеная с картофелем луком помидорами и сыром, паэлья, итальянская паста с грибами и ветчиной, украинский борщ, соляночка по-московски, харчо из баранины, узбекский плов, спрут по мароккански, телятина холодная с горчицей и хреном, водки всех сортов, ветчина негушская, немецкий кнедлик заварной, яйца аргентинских бычков, питон жареный в кисло-сладком соусе, фазан запеченый в листьях барбадосской хрени, соски выпи амазонских болот жареные на медленном огне, нога марлен дитрих холодного копчения, опята носатые домашнего посола, жарень пьяный разливной по-кубински, клубень травяной, настоенный на гималайской анаше, хлеб из пузатого ячменя проросшего, унаги-хаки из анфисы чеховой, устрицы пьяные убегающие, профитроли с припи… ю, хвосты сушеные английских обезъян крупного посола, мокрень байкальская, ушастик японский запеченный в фольге с чесноком и базиликом.
В новостях передавали – поймали мэра маленького городка в Калининградской области, с майбахом за 41 млн. руб. И то – потому только узнали, что сначала угнали майбах. А у 1000 других не угнали, и никто ничего не узнает.
Экспорт газа и, соответственно, доходы Газпрома в 09 году сократились на 19%, а зарплаты топменеджеров, коих, кажется, 17, увеличились на 25%. Теперь они получают от 5 млн рублей в месяц. Шахтеры, врубаясь в уголь, заматывают датчики и гибнут за 18—20 тыс руб. чистыми.13 Смешно? А что говорят топменеджеры? Мы – государствообразующее предприятие! Мы – главные, нам можно. Им можно протирать штаны на совещаниях за 5 млн., а шахтерам можно умирать в шахтах за 20 тыс.
Такова жизнь? Странно. Вроде, идем демократическим путем. Вроде президент говорит все правильно, вроде, премьер тоже не дурак. А справедливости нет. А в чем была бы справедливость? Поменять их местами – топменеджеров в шахту, а шахтеров – в топменеджеры, доходы Газпрома от этого точно не упадут.
Так зачем же дело стало? Нельзя. Не поймут. Такова структура российского государства независимо от исторической эпохи и имен управителей. Вот все, вроде, правильно. И плохих победили и взяли курс, и идем правильным путем, и еще тонны слов и решений, а справедливости нет.
Т.е. ее нет, конечно, метафизически на этом свете. Но в государстве-то! Оно должно хотя бы обрисовываться. А у нас почему-то не обрисовывается. Хоть тресни. Никогда. И, если учитель какой-нибудь в Москве, к примеру, может получать 30 тыс., а бабушка 90 лет работавшая на государство аж целых 12! – то топ-менеджеры в «справедливом обществе», ну, никак не могут получать 5 млн., ну, никак! Не могут получать миллионные зарплаты и работники ЖКХ, ни других госмонополий, ни префекты, ни зампрефектов, ни губернаторы, ибо это бы означало только одно – что они воры.
О проекте
О подписке